С. Муратов - ТВ-эволюция нетерпимости

«Прочитайте ваше любимое стихотворение Александра Сергеевича Пушкина, — обращалась ведущая к собеседникам. Те отшатывались от микрофона, пока не нашелся один начитанный: «Зима. Крестьянин торжествуя…». И вдруг спохватился: «Ой, простите, это Некрасов». «Да уж, молодой человек, — снисходительно укорила ведущая. — Ну, ничего, бывает…».

Комическое впечатление произвел эпизод в «Акулах пера», когда Отар Кушинашвили попытался атаковать композитора и певца Александра Новикова. Собственно, именно участием в этой рубрике Отар и завоевал свою славу бесчисленными «наездами» по принципу «А ты кто такой?».

«Кто дал вам право судить — хорошие песни у Укупника или нет? Вы кто?», — привычно накинулся он на очередного гостя, но тут и произошла осечка. Новиков снисходительно улыбнулся как профессионал дилетанту и стал доставать из кармана письмо, в котором, как вскоре выяснилось, Отар предлагал певцу за немалые деньги написать о нем хвалебную рецензию. Отар запаниковал. Вскочил с места. «Зачем вы его притащили?.. Ребята, это приватное письмо! Оно у человека который сидел!.. Я скажу, что там написано. Я вас уличу! — Опережая разоблачения, он стал как бы нажимать сразу на разные кнопки застрявшего лифта и окончательно увязать в конфузе, кидаясь в разные стороны. — Там — финансовое обоснование… Да, я признаюсь честно — без денег не собираюсь о вас писать!» — пытался выкрикнуть что-то обидное. Все это напоминало ссору соседок из анекдота: «Во-первых, я не брала у тебя горшок, во-вторых, он у тебя уже был уже разбитым, а, в-третьих, я вернула его совершенно целым!».

Новиков молчал, слушал, улыбался.

Так же выглядел Кушинашвили после собственных сплетен по адресу Аллы Пугачевой, когда услышал, что та решила подать на него в суд. Отар перепугался. «Если она это сделает, значит она злая», — жалким образом заявил он в каком-то интервью. И долго извинялся на судебном процессе.

«Акул» пера очень быстро начали называть пираньями. Редкое сочетание бесхитростности с высокомерием отличало и ведущего этой рубрики. В газетных интервью он легко и наивно демонстрировал качества, которые следовало бы скрывать /особенно ведущему/. Например, презрение к приглашаемым им гостям: к провинциалам — за то, что живут не в столице, к эстрадным звездам — за глупость /«У большинства из них образование ограничивается двумя классами церковно-приходской школы»/.

И охотно делился секретами ремесла, объясняя, как до передачи инструктирует журналистов-участников относительно уязвимых мест приглашенного гостя. «Существует ли в передаче цензура?» — спрашивала корреспондентка. — «Никакой. Полная анархия. Можно даже выражаться. Потом все «неправильное» заменяется на гудки. Телезрители же думают, что у нас кипят страсти. Вообще, телевидение — это сплошное надувательство».[56]

Приглашенный в программу «Тема», где обсуждались эпизоды публичного вторжения журналистов в частную жизнь артистов, он был озадачен самой постановкой вопроса: «Мы — новое поколение журналистов, и оно будет определять, какие артисты имеют право на частную жизнь и какие не имеют».

Говорят, что свобода без культуры — день открытых дверей в зоопарке. Хотим ли и мы и дальше обитать в этом зоопарке?

Журналист и писатель Анатолий Макаров вспоминает, как однажды принял участие в создании нового еженедельника. Предполагалось, что это будет газета настоящего мужского образа жизни — сила, риск, элегантность, рыцарское отношение к миру. Главный редактор предложил запретить в новом издании слово «тусовка», принципиально отказаться от «стеба». Об удачном начале еженедельника свидетельствовал быстрый успех у публики.

Но уровень газеты явно не устраивал спонсоров. Ни крутизны, ни наездов, ни скандалов и слухов из частной. В любом факте они требовали отыскивать сексуальную подоплеку, каждое явление воссоздавать с половым подтекстом. Если скандала нет, его полагалось выдумать. И не пугаться того, что это вызовет возмущение несправедливо задетых людей, — такое возмущение способствует новым скандалам.

Вскоре к маститому журналисту пришло прозрение, — к бульварному изданию он генетически непригоден. Он просто неспособен делать то, что легко давалось полуграмотным пацанам. «Понадобилось время, чтобы понять, что эта самая полуграмотность и есть в данном случае их главное передо мной преимущество. Точно также, как моя лелеемая, по крупицам собираемая культура, может считаться в данном опять же случае основным моим недостатком».[57]

Последней каплей стало читательское письмо. Впервые он обнаружил на почтовом конверте свое имя. Внутри стояло одно только слово: СТЫДНО.

«Генетически пригодные» журналисты оттесняют сторонников архаичной культуры в прессе и на экране. Передачи становятся все более похожими по форме и все более примитивными по содержанию.

Еще не так давно многие русские жители Риги и Таллинна возмущались требованием латышей и эстонцев знать язык страны, гражданином которой ты хочешь стать. Но допустимо ли журналисту эфира не знать язык своего собственного отечества? Когда речь, звучащая с экрана, обессилена в боях с бытовым жаргоном, косноязычие давно перестало быть сдерживающим фактором, а ошибки в произношении стали нормой.

Телевидение воспитывает не только, когда выступает в функции воспитателя. Оно воздействует на аудиторию языком повседневно звучащей с экрана речи, манерой поведения в кадре ведущих и участников передач, присутствием в эфире людей, воплощающих наши представления об истинной интеллигентности. Или, напротив, — отсутствием всякой интеллигентности.

Но именно такое отсутствие демонстрирует журналист, не дающий себе труда задуматься о последействии передачи для жизни его героев.

Репутация едва ли не каждого человека, попавшего в кадр, может пострадать от неосторожного замечания или прозвучавшей с экрана реплики. Само появление в кадре способно стать губительным для невольных «героев» — жертв насилия или подростков, подозреваемых в преступлении. Показывая лица и обнародуя имена, телевидение делает их двойными жертвами, способствуя известности, в которой они меньше всего нуждаются.

«Профессия моя — тележурналист, сама по себе греховна, — признавалась одна из старейших сотрудниц «Авторского телевидения» Татьяна Гобзева. — Мы бесцеремонно вмешиваемся в жизнь людей, провоцируем неожиданными вопросами, подстроенными ситуациями «с подвохом», заставляем прилюдно обнажать души… Сама бы для себя небось такого не захотела бы… Ты оставляешь их в одиночестве, бросаешь тобою же прирученного человека».[58]

Подобное признание из уст журналиста — редкость.

Телевидение несет не только социальную ответственность перед обществом, но и этическую ответственность перед личностью. И до тех пор, пока оно не станет считаться с достоинством каждого отдельного человека, мы не вправе говорить о достоинстве самого телевидения.

/краткий катехизис интервьюера/

"Быть человеком на съемке важнее, чем быть профессионалом".

Это известная формула требует уточнения: быть человеком на съемке и значит быть профессионалом.

Присутствие культуры общения на экране, как правило, незаметно, зато ее отсутствие замечаешь сразу. Интервьюера нельзя считать профессионалом

— если он начинает беседу, превознося приглашенного гостя в его же присутствии, а тот не знает, куда девать глаза

— если позволяет себе (и другим участникам передачи) задавать по нескольку вопросов одновременно. Собеседник теряется: он не знает, на какой вопрос отвечать вначале, а после ответа не помнит об остальных, так что все равно их приходится повторять

— если способен на полуслове прервать партнера по диалогу, не позволив ему закончить мысль. Умение прервать собеседника в нужный момент так, чтобы тот не почувствовал и тени обиды — свидетельство профессионализма

— если мизансцена общения построена таким образом, что, отвечая ведущему, собеседник оказывается спиной к телезрителям или другим участникам передачи, что позволяет заподозрить его в бестактности

— если по ходу всего разговора журналист не задаст того единственного вопроса, на который рассчитывал собеседник, соглашаясь на интервью

— если он не задаст вопроса, с которым хотели бы обратиться к приглашенному большинство телезрителей, окажись они на месте интервьюера

— если он добивается откровенности и душевной самоотдачи любой ценой, чего бы это ни стоило самому герою

— если журналист репетирует ответы со своим собеседником, забывая, что вопросы, которые были даны заранее, превращаются в псевдовопросы, а интервью в псевдоинтервью