Дмитрий Губин - Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой
Собственно, все спекуляции на тему Юрия Лужкова были спекуляциями на тему, кто сегодня в России является царем. Что, например, царь Путин и царь Медведев являют собой тандем типа back-офиса и front-офиса в банке: с нами о выдаче кредита, хотя бы и доверия, разговаривает милый менеджер в зале, но решения-то принимает директор в кабинете. Или, например, что front-офис возомнил себя главным, а back-офис решил поставить его на место, используя казус Лужкова, то есть показывая, кто есть кто.
Все это, повторяю, разговоры, спекуляции, но именно они со временем станут основой исторических романов. Мне наиболее интересным сюжетом представляется следующий. Теневой царь пообещал Лужкову, что тот никуда не уйдет, и царский двор понял, что Лужкова трогать нельзя. Но тут Лужков повел себя так, как будто он теперь вечный, а это вопреки другим правилам, и двор понял, что Лужкова надо мочить. То есть при дворе случилось то, что называется когнитивным диссонансом. Это когда одно исключает другое, а выполнять приходится оба. Всем было бы лучше, если бы Лужков, осознавая диссонанс, ушел добровольно. Даже миллиардам Елены Батуриной было бы лучше. Так уж устроено самодержавие, что всесильный генерал-губернатор, миллиардер, светлейший князь Меншиков в секунду оказывается в Березове. И я лично хорошо представляю полотно кисти Церетели «Лужков в Китцбюэле».
Какие выводы из моих слов следует делать?
Да никаких: это ж не басня.
Это, возможно, просто сырье для исторического романа про дворцовые тайны и дворцовые перевороты, которому предпослан эпиграф: «Чем столетье интересней для историка, тем для современника печальней».
5 октября 2010
Православно-мусульманский марш
О красоте пения муэдзина, раздающегося по утрам над Невой, о незнании страха и страхе незнания, а также о тоске по одинаковости, живущей в русском сердце
http://www.podst.ru/posts/4838/
Я живу на два города, Москву и Петербург, и скоростной поезд «Сапсан» использую как избу-читальню. Вот, открываю свежий «Огонек»: в Москве планируется построить 200 типовых православных церквей по принципу минимаркетов, то есть в шаговой доступности. Вот, открываю питерскую газету «Мой район»: петербуржцы требуют запрета мусульманских праздников в жилых кварталах. Вот, открываю «Мой район», но уже московский: москвичи требуют не строить мечети в Текстильщиках.
«Сапсан» – это самый быстрый российский поезд, построенный в Германии. Сидя в нем, легко почувствовать себя космополитом безродным и задавать логически возникающие вопросы. Если не нравятся религиозные обряды под окнами, то где протест против православных церквей во дворах, каждая из которых выплеснется наружу если не колокольным звоном, то крестным ходом? Если не нравится толпа на улице в Ураза-Байрам, то как можно не хотеть строить мечеть, которая могла бы эту толпу укрыть внутри? Если не нравится ислам как религия (а она, кстати – аврамическая, то есть однокоренная с иудаизмом и христианством), то что именно в ней пугает? Если видите за каждым муллой ваххабита, то почему протестами загоняете мусульман в подполье?
Ответов нет, поскольку логика – не тот принцип, на котором держится русская цивилизация. Россия, как однажды заметил крайне ценимый мною писатель Александр Терехов, страна действия, а не думанья. И вошедшего в плоть страха, как заметил он же. Мусульмане – чужие, непонятные, темные, страшные, вот придут и укроют наших женщин хиджабом, а мужчинам перережут горло. Даже робкое, и тоже не бог весть какое умное замечание – что русские спиваются, а мусульмане не пьют – отметается с ходу. Ты, Губин, и правда не русский какой-то, ты засланный, ты не смеешь судить.
На самом деле, я судить смею. Моя питерская квартира выходит одними окнами на Петропавловский собор, а другими – на мечеть. Мечеть на Петроградской стороне – это творение архитектора фон Гогена, сумевшего нежно скрестить Самарканд с северным ар-нуво. Ураза-Байрам, Курбан-Байрам – это все у меня под окнами, и слышны причитания муэдзина, и все это придает местности такой же шарм, как, скажем, греческий храм Биржи – Васильевскому острову. А страшно мне было единственный раз – когда подонки бросили гранату в магазин «Халяль», где мы с женой покупаем баранину. Впрочем, страшно мне каждый раз, когда люди действуют, но не думают. Ведь, поразмыслив, придешь к выводу, что мечеть в Текстильщиках, или буддийские оранжевые одежды на Тверской, или люди в кипах, выходящие из синагоги, или малиновый перезвон, особо сладко разливающийся в выходные – это расширение нашей жизни, поскольку приносит новое знание, а ведь именно отсутствие знания порождает страх.
Кстати, будь я муллой, то устраивал бы в мечетях дни открытых дверей. И зазывал бы, чтобы только вошли. Это уж непременно.
12 октября 2010
Жизнь по инструкции
О неприкаянности российской души, о бездушности российской инструкции и о том, что это вранье, будто выхода из тупика нет
http://www.podst.ru/posts/4864/
Дивным октябрьским утром, в золотую осень, я летел по Петербургу на велосипеде, напевая от счастья.
Это был то редкоуловимое утро, когда липы и клены разом сбрасывают листву, и дворники не успевают ее убирать, а потому свет, идущий от земли, сильнее света, идущего от неба, и говорить об этом следует высокопарным слогом.
У меня тем утром было много дел. Среди прочего значилось забрать заказ в интернет-магазине «Озон». Книги и диски. Я подкатил к пункту выдачи, прошел с велосипедом внутрь и назвал номер заказа.
«Паспорт», – сказала девушка за стеклом. Я хлопнул по карманам. Золотая осень подразумевает наличие счастья, а не паспорта. Я протянул девушке журналистское удостоверение. «Я же сказала: паспорт, мужчина», – сказала девушка раздраженно и сонно. Я порылся в бумажнике и предъявил: пропуск в «Планету фитнес», читательский билет французской медиатеки и две кредитных карты на мое имя. С одной карты, кстати, был оплачен заказ, и это легко было проверить. Я добавил, что могу позвонить домой, жена продиктует номер паспорта. Но ехать за паспортом – крюк и потеря времени. «Мужчина, у меня инструкция!» – девушка ткнула в бумажку. «Велосипед из зала убераем! – раздалось за спиной. – А что, домой на велосипеде тоже вкатываем?» Это был охранник. Охранниками в России служат мужичонки, не годные вообще ни на что, а говорят они во множественном лице, подражая ментам, чтобы превратить свой ноль в бесконечность.
Я не стал говорить, что в Москве велосипед у меня живет прямо в квартире. Я не стал объяснять, что велосипедом никому не мешаю. Я развернулся и поехал за паспортом. День был убит. А когда я рассказал об этом знакомым, то был потрясен их реакцией: «Дима, но ведь она же выполняла правила, инструкцию? У них ведь наверняка случалось воровство. Ну, вот они и страхуются, чего кипятиться?»
А вот теперь, внимание: как, с вашей точки зрения, должна была поступить девушка? Подумайте, а я пока сделаю паузу. Подумали?
Так вот: любой писаный закон не есть еще высший закон: нацисты евреев расстреливали тоже по инструкции. И у девушки выбор был. Она могла выбирать между тем, чтобы испортить настроение мне и, с некоторой степенью вероятности – жизнь себе, если я окажусь жуликом. Чтобы уменьшить эту вероятность, она могла, например, зайти на Яндекс и проверить, как я выгляжу. Или прикинуть, что человек вряд ли затеет аферу ради фильма «Шультес» и книги «Истоки западного образа жизни». Наконец, она могла улыбнуться, извиниться, но все же попросить съездить за паспортом, сказав, что заказ будет дожидаться меня на стойке, и что меня обслужат вне очереди.
Она не сделала ничего, ибо я для нее был не человек, а никто.
И вот именно по этой причине я предпочитаю думать о ней и даже о мужичке-охраннике как о людях, то есть как о заблудших, но все же как о сестре и брате моих, которые, быть может, вспомнят когда-нибудь эту историю, устыдятся – и прозреют.
19 октября 2010
Мечеть в окне хаты, которая с краю
О том, что, если сегодня в России всерьез говорить о толерантности, терпимости и мультикультурности, то есть шанс схлопотать в глаз
http://www.podst.ru/posts/4894/
У меня в «Огоньке» вышла статья. Называется «Мечеть в окне». Она вызвала злую полемику и на сайте, и в Живом Журнале, и вообще в интернете.
У меня почти в каждом номере «Огонька» выходят статьи, я там штатный колумнист. И почти все вызывают дискуссии, я к этому привык, и часто заранее знаю, кто что скажет. Однако эта была исключением. Я столкнулся не просто с неприятием того, что предлагал, но с неприятием агрессивным, хотя написал очень простые вещи.
Я написал, что окна моей петербургской квартиры выходят на мечеть, поэтому мусульманские праздники – какой-нибудь Ураза-Байрам – выплескиваются в мой переулок. Я написал, что рад этому, потому что иная культура в метре от тебя не просто придает жизни колорит, но и напоминает, как разнообразен мир. Я написал, что эта культура уже стала частью моего быта: вон, у мечети открылся магазинчик «Халяль», где я покупаю баранину – так, живя в Лондоне, я покупал в африканской лавке сладкую картошку-батату. Я написал, что благодаря этому я воспринимаю мусульман как соседей – ну, здесь у меня их магазин, а вот здесь в соседях евреи Миша и Жанна, у которых бельгийское кафе, в котором лучшие в Петербурге вафли, а на нашем рынке кореянка Сунако придерживает для меня острую спаржу и сушеного тунца. И что именно это разнообразие культур делает жизнь жизнью, а Петербург – столицей, подобно тому, как мультикультурность и этнические кварталы делают мировыми столицами Лондон, Париж и Нью-Йорк. Но главное, я написал, что создание коммьюнити, то есть соседства, снимает страх перед чужой культурой. Сосед – он всегда свой. А то, что он соблюдает шаббат или празднует Рамадан – ну так и замечательно, он не такой, как другие.
