Михаил Хазин - Лестница в небо. Диалоги о власти, карьере и мировой элите

«…будучи руководителем высшего звена в крупной корпорации, человек окружен „игроками“, то есть людьми равновеликого статуса. Когда человек выходит из игры, он теряет эти связи, ибо большинству людей его общество интересно только до тех пор, пока он обладает властью и связями. Это ощущение, что ты больше не игрок или не член элитного клуба, воспринимается как потеря…

Ник Бинкли описал „властное похмелье“[124], которое имело как физиологические, так и психологические составляющие – он был буквально болен и испытывал проблемы со сном. Ему казалось, что отмена самого сильнодействующего наркотика не могла бы привести к ломке более сильной, чем он испытывал…» [Пфеффер, 2014, с. 200–201].

Людям, никогда не пробовавшим Власть на вкус, невозможно понять глубокой депрессии (доходящей до разных вариантов самоубийства), охватывающей высокопоставленных людей Власти после падения. Казалось бы, что такого – сбережения остались, профессиональная квалификация тоже, живи дальше и радуйся. Однако в такой жизни нет самого главного: нет ощущения себя человеком Власти, нет чувства, что все в мире идет так, как тебе хочется. Так что на самом деле отойти в сторонку и снова стать обычным человеком – невозможно; однажды испробовав Власть, вы вряд ли сможете стать счастливым обывателем.

Единственный способ и дальше оставаться счастливым заключается в том, чтобы успешно сражаться на арене со львами. Для этого вам придется одновременно и потакать своему гибрису (иначе как получить удовольствие от Власти?), и держать его под контролем (иначе ему на смену быстро придет немезис). Последнее не так-то просто сделать (когда все вокруг требуют от вас быть величественным и безрассудным); но, к счастью, в вашем окружении имеются люди, способные привести вас в чувство. Мы говорим о вашем сюзерене, непосредственно заинтересованном в вашем здравом рассудке, и о ваших конкурентах, организующих вам проблемы, а не восхваления. Лучшее средство для поддержания контакта с реальностью – чаще взаимодействовать с теми, кто сильнее вас (здесь как в шахматах, чтобы чему-то научиться, нужно играть с сильными соперниками и проигрывать). Вечный бой на арене со львами – не только постоянная угроза, но и единственный шанс на спасение.

Читатель. Звучит логично, но как-то абстрактно. Шахматы, или гладиаторские бои, или даже военные действия – там понятно, кто противник и как с ним сражаться. А как сражаются между собой властные группировки?

Теоретик. Вы наверняка слышали расхожую цитату из Клаузевица: «Война это продолжение политики другими средствами». В оригинале она звучит еще значительнее: «С прибавлением иных средств»; для Клаузевица война (в которой он хорошо разбирался) была высшей формой политики (в которой он разбирался значительно хуже). Но на наш взгляд, дело обстоит прямо противоположным образом: война – это упрощение политики, сведение ее к ограниченному набору средств, благодаря чему она и становится относительно понятной.

Настоящая политика (которая и представляет собой борьбу за власть между властными группировками) намного сложнее и военных действий, и даже публичной политики (которую принято анализировать в рамках политологии). Нет ничего удивительного в том, что вы пока не можете охватить ее одним взглядом. Короткий ответ на заданный вами вопрос существует – «Властные группировки перехватывают друг у друга контроль над ресурсами», – но сейчас он покажется вам столь же абстрактным и неясным, как слово «гибрис» несколькими страницами ранее. Ведь все на свете можно (при определенной наглости) назвать «ресурсами» и любую причастность к каким-то делам – «контролем».

Поэтому мы не будем забегать вперед, а продолжим планомерное знакомство с устройством высших уровней Власти. Вы уже знаете своего главного врага (гибрис), и в общих чертах представляете себе, как с ним бороться; теперь самое время познакомиться с вашими соседями по арене. Как уживаются между собой верховные сюзерены и всегда ли безопасно входить в их круг с привычками, приобретенными на низших уровнях Власти?

2. Монархия или олигархия?

Теоретик. 8 ноября 1960 года демократ Джон Кеннеди победил[125] республиканского кандидата Ричарда Никсона и стал самым молодым президентом за всю историю США. На формально главные должности своего кабинета Кеннеди назначил политических тяжеловесов[126], однако все ключевые решения принимал самостоятельно, сформировав для этого команду своих персональных помощников[127]. В нее входили выдающийся спичрайтер Теодор Соренсен[128], придумавший прославившую Кеннеди фразу: «Не спрашивай, что твоя страна сделала для тебя, спрашивай, что ты можешь сделать для своей страны»; не менее выдающийся историк Артур Шлезингер[129], автор получившей Пулицеровскую премию книги о становлении американской демократии «Эпоха Джексона»[130]; профессор Гарварда по госуправлению Макгрегор Банди и другие не менее именитые ученые.

Кеннеди хотел создать «команду мечты» – и добился своей цели. Впервые в истории США интеллектуалы заняли столь высокие посты в государственном управлении и получили возможность непосредственно влиять на принятие решений о судьбах Америки. Казалось, сбылась вековая мечта о «республике ученых», обществе, управляемом «мудрецами» (как прозвала советников Кеннеди американская пресса); успех столь блестящей команды представлялся гарантированным, и Соренсен уже обсуждал с Кеннеди будущую книгу, которую предполагалось написать о лучшем американском президенте по окончании его второго срока[131]. «Камелот» предоставил многим интеллектуалам лифт на высшие этажи Власти; кто же из них и каким способом сумел закрепиться на самом верху и войти в состав американской правящей элиты?

Читатель. Что-то я никого не припоминаю. По-моему, никто и не должен был закрепиться – интеллектуалы слишком много о себе думают, чтобы преуспеть во Власти.

Теоретик. И тем не менее такой человек нашелся. Им оказался политолог и дипломат Генри Киссинджер[132], работавший в администрации Кеннеди «на полставки». К моменту, когда Кеннеди начал собирать свою команду мечты, Киссинджер уже заслужил репутацию эксперта своей книгой «Ядерное оружие и внешняя политика»[133] (1957) и как раз закончил вторую («Необходимость выбора», 1961), посвященную той же теме. Однако между славой ученого и самой скромной позицией во Власти лежит пропасть; преодолевать ее Киссинджер начал в 1958 году, познакомившись с Кеннеди через его спичрайтера Соренсена. Оценив потенциал Кеннеди, Киссинджер в 1960 году вступил в Демократическую партию[134] и попросил своего друга Шлезингера замолвить за себя словечко перед будущим президентом. В результате в феврале 1961 года Кеннеди лично принял Киссинджера в Белом доме и пригласил поработать консультантом у своего советника по национальной безопасности, Макгрегора Банди[135].

Формально Банди, занимавший должность декана в Гарварде, был выше по статусу, чем простой преподаватель[136] Киссинджер, и подобная подчиненность выглядела логичной. Однако Киссинджер метил куда выше, чем в вассалы перспективного правительственного консультанта; поэтому он принял нелегкое, но в данной ситуации вполне обоснованное решение[137] – действовать через голову своего начальника (не принося ему вассальной присяги). Вскоре для этого возникла отличная возможность; 7 апреля 1961 года лидер СССР Никита Хрущев объявил, что восточная часть Берлина[138] будет передана ГДР, и тем самым активизировал «берлинский кризис». Кеннеди нужно было как-то реагировать (воевать? сдаваться?), и он потребовал от своих консультантов обоснованных рекомендаций. Киссинджер ухватился за предоставившуюся возможность и в короткие сроки написал 32-страничный «Меморандум для президента», где изложил свое понимание ситуации: идти на уступки СССР нельзя, поскольку это приведет лишь к требованиям следующих уступок[139].

Меморандум лег на стол Кеннеди, но с сопроводительной запиской Банди, гласившей: «Этот план не оставляет Вам никакого выбора»[140], – что на языке Власти означало «Киссинджер уже все решил за Вас». Разумеется, Кеннеди это не понравилось, план Киссинджера не был принят, его отношения с Банди ухудшились[141], и в октябре 1961 года ему пришлось выйти в отставку. Киссинджер приобрел бесценный опыт и связи, но на тот момент казалось, что как раз он, а не Банди или Шлезингер, навсегда покидает большую политику.