Бегущей строкой - Елена Сергеевна Холмогорова
Нельзя сказать, что она была литературно одарена. Но что бесспорно – памятлива не только на детали, но на передачу эмоциональных состояний и живых диалогов. И не стеснялась говорить ни о чувствах, ни о собственных заблуждениях. Меня ужасала наивная, непоказная преданность тонких, интеллигентных и образованных людей «делу партии большевиков», но говорить об этом надо было с осторожностью, как по минному полю идти. Далеко не сразу наши беседы стали настолько доверительны, что я могла, не выбирая ни слов, ни градуса своего отношения, обсуждать не только сталинскую эпоху, но и актуальную политическую ситуацию.
Перестроечные власти предоставили вдове Бухарина на лето дачу – маленький деревянный домик (насколько я помню, без особых удобств) в Малаховке. По счастливому совпадению я с семьей проводила отпуск в двух остановках на электричке по той же дороге, поэтому наши встречи стали практически ежедневными.
Во всех источниках скупо написано, что Бухарин был реабилитирован в 1988 году и в том же году посмертно восстановлен в партии. Реабилитирован в феврале, а дата восстановления – 21 июня. Значит, Анна Михайловна, хранившая в памяти письмо-завещание мужа, адресованное «Будущему поколению руководителей партии», тем летом ждала именно этого… Партии коммунистов оставалось жить три года…
А полвека назад в Крыму произошло их первое, робкое, намеками объяснение в любви. Через неполных четыре года двадцатилетняя Анна Михайловна к своей фамилии прибавит фамилию Бухарина. Николаю Ивановичу было сорок шесть. Еще через два года у них родится сын, который будет отнят у матери, не будет знать, кто его отец, и свидание их с Анной Михайловной случится, когда он будет уже студентом, а у нее за плечами останутся годы и годы тюрем, лагерей и ссылок. Камил Икрамов так описывал свой разговор с Юрием Николаевичем Лариным, уже известным художником: «Ты представь себе, что твоя история попадает в руки Диккенса, Гюго или Дюма. Взяли крохотного мальчика, отняли у родителей, отца казнили и опозорили, мать на много лет посадили в тюрьму. Понимаешь, не молодого матроса заключили в замок Иф, а мальчика, и мальчик этот не знал своей подлинной фамилии, отчества и чей он сын. А потом – Москва, известность… Получился бы роман “Человек, который смеется” или “Граф Монте-Кристо”».
В воспоминаниях о том дне в Гурзуфе с чисто женской подробностью Анна Михайловна напишет «На мне было голубое ситцевое платье с широкой каймой из белых ромашек».
В вечерних июньских сумерках, стоя на подмосковной платформе по случайному ли совпадению я держала в руках букет белых ромашек? За час до того я вернулась на дачу после долгого сиденья с Анной Михайловной над рукописью. Не успела я войти в дом, как бабушка, с живейшим интересом следившая за моей работой и хвастаясь мною перед своими подружками, выпалила: «Ну, рассказывай, как Анна Михайловна отреагировала!» «На что?» – не поняла я. И тут выяснилось, что только что по радио передали новость о восстановлении в партии Бухарина…
Мне так хотелось быть добрым вестником, что я кинулась к клумбе, нарвала больших садовых ромашек и, несмотря на позднее время, помчалась в Малаховку. Я была настолько включена в прошлое Анны Михайловны, что значительность события и момента казались мне тогда чуть ли не эпохальными.
Почти ночное мое явление на пороге маленькой застекленной терраски с оконными переплетами из мелких ромбиков с букетом ромашек было эффектным. Я и вправду увидела первую реакцию. И главное, что я увидела, – гордо поднятую голову: справедливость восторжествовала.
Странно сегодня ворошить это. Но вот свидетельство, вот доказательство: я взяла с собой десятилетнюю дочь, потому что подумала: «Она должна запомнить этот день». Я тогда еще не читала «Письмо в Россию» Владимира Набокова: «Прокатят века – школьники будут скучать над историей наших потрясений»…
Анна Михайловна отстояла название мемуаров, которое мне по-редакторски казалось банальным, но для нее имело полный и окончательный смысл – «Незабываемое». Они вышли в сокращенном виде в трех осенних номерах «Знамени» в 1988 году. Резонанс был огромный. Конечно, тут же нашелся издатель. Но Анна Михайловна поставила жесткое условие: отдаст рукопись только при том условии, что редактором полного текста буду я.
В издательстве меня встретили неласково. У них было достаточно своих сотрудников, а мне надо было платить какой-никакой гонорар. Я приехала домой раздосадованная, но отказаться не могла – обещала Анне Михайловне. Спустя неделю я отправилась туда забирать распечатку текста с тяжелым сердцем, предвкушая косые взгляды. Но меня ждал не просто теплый – горячий прием: не знали, куда меня усадить, предлагали чай-кофе… Я была потрясена такой метаморфозой и терялась в догадках. Оказалось, что накануне к Лариной ездил главный редактор с договором. Как многие юридические документы, издательский договор прочитать и понять нормальному человеку нелегко. Дотошный автор требовал разъяснения каждого пункта. На третьем часу разбирательства издатель не выдержал: «Анна Михайловна, это же чистые формальности»… И я представляю, как, подняв на него свои ясно-голубые глаза, она ответила: «Я подписывала протоколы допросов. Пока не пойму – не дождетесь». И тут они поняли, что в моем лице обрели буфер, что им не придется иметь дело с этой неуступчивой дамой.
С тех пор прошло уже больше тридцати лет. Много потрясений успело случиться в России. Школьникам будущих поколений будет над чем поскучать…
Избранные сны
На самом деле
Я пережил много страшных вещей в своей жизни. Некоторые
