Реорганизованная преступность. Мафия и антимафия в постсоветской Грузии - Гэвин Слейд
Стратегии, остававшиеся тогда у воров в законе, требовали если не полного исчезновения, то скрытности или притворства. Хотя на первый взгляд кажется, что произошло именно исчезновение, в этом мог быть элемент притворства. Конечно, ни один заключенный не мог заявить о своей принадлежности к ворам в законе без того, чтобы ему тут же не увеличили срок заключения [R26], а те, кто не скрывал своей преданности им, становились объектами травли и унижающего человеческое достоинство обращения, как продемонстрировали это ставшие достоянием общественности ужасные видео злоупотреблений [Slade 2012в; R2]. Поэтому любую приверженность или верность старым воровским порядкам имело смысл скрывать. Тем не менее спустя два-три года после принятия соответствующего закона судебные дела против предполагаемых приверженцев воровского мира, которые продолжали контактировать с ворами в законе, живущими в России и за ее пределами, все еще возбуждались [Лента 2007; Georgian Times 2008; Interpress 2010]. Некоторые из этих людей могли быть просто жертвами того, что законы о борьбе с организованной преступностью стригли всех под одну гребенку и в раскинутую сеть попали люди, имеющие мало общего с воровским миром. Другие, однако, могли оказаться лицемерами, которые для виду соглашались с общим антимафиозным настроением того времени, но все еще придерживались старых норм воровского мира: «это те же самые люди, которые несколько лет назад уважали воровские традиции. Я думаю, что нельзя изменить менталитет так просто» [R6]. Многие в Грузии считают, что старый образ мышления и привычные действия все еще присутствуют и вызывают оппозицию государству [R17].
Самая простая и часто используемая стратегия – укрыться. Для тех воров в законе, которые оставались в Грузии до «революции роз», наилучшим выбором после нее было спрятаться от грузинского государства за границей. Это, по-видимому, стало преобладающей стратегией. Множество грузинских воров в законе сейчас проживает в Москве, а за последние несколько лет в Испании, Австрии, Греции и Франции было предпринято множество репрессивных акций, в ходе которых были задержаны грузинские мафиози из групп, часто возглавляемых ворами в законе [Oxford Analytica 2010; ВВС 2010]. Грузинское правительство пыталось добиться депортации многих своих соотечественников обратно в Грузию, с тем чтобы обвинить их в принадлежности к воровскому миру, и некоторые такие попытки оказались успешными[66]. Также постоянно утверждалось, что живущие за границей влиятельные воры в законе пытались организовать в Грузии беспорядки, поддерживая оппозиционные митинги и интриги против правительства [Messenger 2009] вплоть до антиправительственного мятежа на военной базе Мухровани в мае 2009 года [Civil Georgia 2009]. В Австрии было начато расследование утверждений о том, что грузинские организованные преступные группировки использовали эту страну в качестве базы для своей деятельности и финансирования оппозиционных протестов в Тбилиси весной 2009 года [Crawford 2010]. После того как это расследование закончилось, никаких конкретных обвинений предъявлено не было, поэтому вполне вероятно, что, желая получить поддержку грузинских экспатов, упомянутые преступные группы могли просто заявить, что они находятся на стороне политической оппозиции [R7].
Заключительная часть
Саакашвили хвастался, что основным грузинским экспортом в являвшуюся враждебно настроенным соседом Россию, которая в 2006 году ввела на грузинскую продукцию эмбарго, были воры в законе [Koridze 2009]. Действительно, грузинские воры в законе избрали укрытие за границей в качестве основной, а может быть, и единственной доступной им стратегии выживания в условиях проведения государством антимафиозной политики. По сравнению с предыдущими временами это был решающий сдвиг в отношениях государства и мафии. Ниже в табл. 4.1 показано изменение отношений между ворами в законе и грузинским государством и результаты их взаимодействия. Из данных таблицы, однако, не следует делать вывод о том, что государство или воры в законе являются монолитными образованиями. Как из нее видно, отношения между чиновниками, представляющими государство, и сетью воров в законе существовали на личностном и на микроуровне. Если воры в законе действительно координировали свои действия на коллективных собраниях (сходках) и в своем изначальном кодексе чести формально запрещали сговор с государством, нет никаких доказательств того, что они в целом имели навязанную им единообразную стратегию отношения к государству в поздний советский период. Однако общие тенденции взаимодействия государства и воров в законе можно распределить следующим образом:
Таблица 4.1
Преобладающие в различное время в Грузии реляционные стратегии государства и воров в законе
Эти отношения занимают центральное место в любом анализе устойчивости воров в законе. Это также вопрос, который интересует большую часть жителей Грузии. Многие из них считают, что устойчивость воров в законе объясняется тем, что государство нуждается в них и поэтому облегчает им существование, даже создает их:
Вы спросите себя, почему именно сейчас? Почему правительство избавилось от них [воров в законе] сейчас? Наверняка потому, что они больше не нужны правительству. Они были необходимы в прошлом… Когда у вас есть авторитарный режим, он не может контролировать все аспекты жизни, и ему нужен такой тип неформального управления. И когда после распада Советского Союза у нас была неработающая демократия, этот тип управления обществом был также необходим, но теперь у нас есть демократия, у нас есть надлежащая безопасность, правоохранительные органы и уменьшение коррупции, поэтому нам больше не нужны эти воры в законе [R42].
И все же между ворами в законе и государством не состоялось большой взаимовыгодной сделки. В реальности советское государство тайно оказывало на воров в законе и тех, кого оно называло «групповой преступностью», давление. Отношения между ним и ворами в законе находились вне действия радара этой политики борьбы с преступностью, поскольку состояли из личных связей, порожденных знакомством в более широких слоях общества, и стратегическими взаимодействиями по принципу «услуга за услугу». Здесь, кстати, полезно подчеркнуть часто упоминаемую сближающую семейную природу грузинского общества [Mars, Altman 1983; Suny 1994; Kukhianidze 2006; Nordin, Glonti 2006]. Многочисленные переплетенные связи, характерные для грузинской общественной жизни, несомненно, должны были способствовать возникновению отношений «патрон – клиент», типичных для воров в законе в 1980-х и 1990-х годах. Результатом этой локальной социальной реальности стала, в целом, договорная связь через такие отношения между государством и ворами в законе.
Отдельные воры в законе могли самостоятельно выстраивать свои отношения с чиновниками и госслужащими как в поздний советский, так и в постсоветский периоды. Между тем государство, по крайней мере до «революции роз», не имело такой динамичной и последовательной стратегии борьбы с коррупцией и преступностью, которая полностью
