Сергей Лагодский - Загогулина в портфеле президента
Таким образом, продуктов (особенно в пересчёте на душу населения) существенно меньше не становится, а ситуация объективно воспринимается как всё более тяжёлая.
По мнению экспертов «Коммерсанта», основным фактором, влияющим на растущую дефицитность потребительского рынка, действительно остаётся неудовлетворённой платежеспособный спрос, который в условиях осознанной нестабильности ситуации обращается на всё новые группы товаров. При этом увеличившаяся в силу причин общего характера неритмичность производства и поставок теоретически может привести к кратковременному уменьшению предложения, а практически приводит к новым волнам ажиотажного спроса. Сбить же каждую из них, по расчётам специалистов, можно только предложив покупателям объём товара в размере 80-150 % от объёма до возникновения дефицита. На эти «естественные» волны спроса накладываются и волны, вызванные факторами иного порядка: выступлением Рыжкова на сессии ВС СССР, очередной кампанией в прессе и т. д.
В такой ситуации весьма характерно то, что планы товарооборота по иным отраслям регулярно выполняются и перевыполняются. Так, план девяти месяцев был перевыполнен даже по торговле табаком (на 4 %).
В таких условиях давно известный побывавшим в СССР иностранцам феномен «пустые прилавки — полные холодильники» проявляется в химически чистой форме: всё, что попадает на прилавки, исчезает с него в течение часа — двух; ту никому не известную часть, которая туда не попадает, тоже никто не топит в Москве-реке — просто «обеспеченные слои населения» платят за удовольствие не стоять в очередях.
И всё-таки присутствие в общественном сознании страха перед надвигающейся разрухой — не только результат обычного здравомыслия граждан, которые имеют удовольствие наблюдать развал империи, но и результат вполне целенаправленной работы целого ряда средств массовой информации. Самое поразительное при этом то, что один и тот же приём используется разными силами и в совершенно разных целях.
Первая кампания, в которой приняли участие «Правда», «Рабочая трибуна», «Советская Россия» планировалась под идею предоставления Президенту дополнительных полномочий, а «устрашающий» эффект, видимо, изначально рассматривался как побочный. Несомненным шедевром кампании были «Программа действий — 90», и статья корреспондента ТАСС Петруни «Кому нужна гниющая картошка» (перепечатанная пятью центральными и бессчётными местными изданиями), толковавшая о том, что нужна она именно «демократам», и подразумевавшая, что они доведут до того, что и гнилой не останется.
Однако тема была продолжена и после принятия решения о предоставлении Президенту искомых полномочий. «Специалисты Госплана СССР», подписавшие письмо, опубликованное в «Советской России» 3 октября, сообщили широким кругам читателей о том, что именно инспирированные демократами политические дебаты прервали «органическую непрерывность производственного цикла», прямым следствием чего будет наступление уже с первых дней 1991 года «неотвратимого процесса разрухи», сопровождаемой голодом и массовыми эпидемиями.
По прошествии некоторого срока стало очевидно, что десятка публикаций хватило для того, чтобы тема грядущего голода перестала быть дискуссионной и начала восприниматься как неизбежная перспектива — которая, по идее, оправдывает почти любые стабилизационные меры. Но одновременно оказалось, что эту же ставку разыгрывает и противоположная сторона.
В связи с катастрофическим обнищанием московских прилавков в воздухе просвистело слово «блокада».
По газетам (причём на этот раз газетам преимущественно «левой» ориентации) прошла серия малоинформативных сообщений о том, что неидентифицированные группы людей не пускают в город машины с продовольствием — в том числе и частные.
Однако ни в одной из подобных статей не были названы ни точные координаты, ни фамилии участников событий. В оперативных сводках московского ГУВД нет ни одного упоминания о подобных случаях. Проведённый МУРом рейд выявил многочисленные случаи незаконного вывоза товаров из Москвы, однако его масштабы, весьма внушительные в абсолютных цифрах, совершенно не сопоставимы с объемом товарооборота и очевидно не могут всерьёз влиять на положение в городе.
В то же время официальные статистические данные вполне правдоподобно объясняют причины оскудения московских прилавков: по информации Госкомстата СССР, за январь-сентябрь в Москву отгружено мясопродуктов меньше плана на 105 тысяч тонн (выполнение плана — 86 %), в Московскую область — на 16,2 тысячи тонн (62 %). Примерно такая же ситуация сложилась с другими продуктами животноводства; с картофелем, овощами и фруктами недопоставки ещё больше.
Не исключено, что ставка на саботаж была сделана «продемократской» прессой по собственной инициативе — сами руководители нового Моссовета предпочли воздержаться от резких оценок. Гавриил Попов обычно высказывается в духе «конечно, ничего хорошего, но и ничего страшного тоже нет — бывало и не такое». Сергей Станкевич в беседе с корреспондентом «Коммерсанта» предложил свою версию развития событий. По его мнению, Москва объективно неспособна к экономическому самообеспечению; она производит слишком много идей и бумаг, но крайне мало потребительских товаров. В условиях кризиса денежного обращения город не может реализовать свои финансовые ресурсы, а московские предприятия, которые, по мнению Станкевича, могли бы взять на себя часть забот по обеспечению населения продуктами, не проявляют достаточной распорядительности в организации внутреннего бартера.
В то же время Станкевич высказал уверенность, что нечто типа блокады действительно имеет место, хотя «эта блокада совсем не обязательно должна организовываться и руководиться из какого-то единого центра». Во-первых, на столицу выплёскивается десятилетиями копившаяся «москвофобия», вызванная тем, что Москва долгое время была привилегированным городом на особом снабжении. Сейчас это принимает форму вполне реального срыва поставок — во многих случаях сознательного. Во-вторых, какие-то вещи бьют по Москве бумерангом — просто потому, что она является средоточием власти. Тогда городу приходится расплачиваться за шаги, предпринимаемые и союзным, и российским руководством. И, наконец, существует, с точки зрения Станкевича, и сознательное желание поставить Москву, где к власти пришли демократы, в условия изоляции — со стороны соответствующих аппаратных кругов, во многих регионах сохранивших за собой властные функции. Такого рода решения принимаются на уровне областей и краев, возможно — отдельных ведомств, и уж во всяком случае — кулуарно и безо всякого оформления в письменном виде.
И всё-таки, несмотря на доступность статистической информации, она в любом случае недостаточна для того, чтобы рассчитать развитие событий на несколько шагов вперёд, поскольку большая часть необходимых для этого данных не поддаётся систематизации и существует только в виде оценок и приблизительных (часто — методом экстраполяции) расчётов: доля товаров, предназначенных для государственной торговли и минующих её прилавки; данные о встречных грузопотоках на транспорте, о реальных потерях из-за забастовок по всей цепи смежников; данные о том, какая доля продукции перераспределяется на основе внутрисоюзного бартера.
Помимо этого, каких-то типов информации просто нет и сейчас не может быть ни у кого: каковы потери из-за реального, а не придуманного саботажа? Сколько ещё займов дадут Союзу капиталисты и возьмёт ли их Союз? Сколько будет забастовок? Когда откажут дореволюционной постройки теплосети в городе N и когда, наконец, население пойдёт громить валютные «Берёзки» там, где они есть, и распределители — там, где «Берёзок» нет. Без такого рода сведений реальный прогноз невозможен. Возможна — политическая игра.
За последнее время рядовой советский гражданин превратился в обвиняющую сторону, которая требует, чтобы все данные ей за годы перестройки обещания были выполнены. Обвиняемая сторона быстро сделала выводы: гораздо выгоднее выступать в роли Кассандры, к пророчествам которой во время не прислушались, нежели в роли Никиты Хрущёва, который «торжественно заявил, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». При любом непрогнозируемом развитии ситуации пессимисту легче объяснить, что «он не хотел напрасно обнадёживать», чем оптимисту доказать, что он не виноват.
В такой ситуации утверждать, что «уже в первые дни 1991 года начнётся неотвратимый процесс разрухи», будут не те, кто делает выводы из имеющейся ситуации, а те, которые хотят на эту ситуацию активно и целенаправленно влиять. А «влияние», имеющее своей целью организацию «разрухи», может быть направлено только на захват власти в условиях чрезвычайного положения. Тогда вопрос заключается только в том, есть ли у кого-либо реальные рычаги для подобных воздействий. По мнению большинства наблюдателей, скорее всего нет: ситуация в стране уже довольно давно описывается мрачноватым словосочетанием «паралич власти». Правда, в условиях паралича власти разруха, как правило, наступает сама собой, но тогда все претенденты могут по крайней мере утешаться тем, что «никому не досталось».(8)
