Корней Чуковский - Мой Уитмен

20. 21. Кроме того, неутомимый ученый печатает в различных изданиях такие, например, своеобразные статьи о Уитмене, как «Два поэта „Листьев травы“» («Two Poets of „Leaves of Grass“», 1967) или «Влияние [широких] просторов на воображение американцев» («The Influence of Space on the American Imagination», 1961–1967).

22. Истинным благодеянием для всех изучающих жизнь и поэзию Уолта Уитмена кажется мне пятитомное издание писем поэта (1842–1892) под редакцией профессора Эдварда Миллера, который разыскал множество писем, до той поры не бывших в печати, изучил тысячи писем, адресованных Уитмену, и дал исчерпывающий комментарий к каждому письму. Я прочитал три тома (до 1885) и убедился окончательно, что в жизни Уолт Уитмен был совсем не таков, каким мы его представляли себе по «Листьям травы». Ни в одном из 1372 писем, собранных в этих томах, нет ни одной черты «космического энтузиаста», «буйного, дородного, чувственного дикаря».

23. Известный знаток Уитмена проф. Эмори Холлоуэй (Holloway) посвятил целую книгу «Вольное одинокое сердце» («Free and Lonesome Heart») проверке некоторых, явно недостоверных утверждений Уитмена о судьбе его внебрачных детей. Подзаголовок книги «Тайна Уолта Уитмена» («The Secret of Walt Whitman»).

24. Последнее издание «Листьев травы», которое мне довелось прочитать, вышло в Токио в 1966 году в издательстве Тайбундо. Это огромная книга, состоящая из нескольких частей (1096 страниц). Основную часть занимает текст «Листьев травы», снабженный большим количеством вступительных статен и приложений. Значительны it интерес представляют статьи профессора Гэя Уилсона Аллена об Уитмене в Японии, профессора Скэллоу Бродли (Bradley) «Фундаментальный метрический принцип „Листьев травы“» («The Fundamental Metrical Principle etc»). Книга украшена прелестными японскими письменами известного каллиграфа Казуко Окамото. Но совершенно излишним балластом представляются мне графоманские упражнения профессора Уильяма Л. Мура, обременившие эту ценную книгу. Профессор Мур счел необходимым пересказать в претенциозной и кудрявой прозе почти каждое стихотворение Уитмена, причем назвал все эти нелепые пересказы, которые несомненно внушили бы глубокое отвращение Уитмену, «Эссенциями». Невозможно понять, почему такая серьезная книга допустила к себе на страницы это дилетантское пустословие.

Как ни велика моя любовь к «Листьям травы» Уолта Уитмена, я никогда не мог заставить себя интересоваться темп его статьями, стихами, рассказами, которые он сочинял до того, как стал автором этой единственной книги.

Теперь, когда его слава стала всемирной, целая фаланга американских ученых, среди них Эмори Холлоуэй (Emory Holloway), Гэй Уилсон Аллеи (Gay Wilson Alien), Флойд Стовалл (Floyd Stovall) и др., путем долгих кропотливых исследований разыскали его статьи и заметки, затерянные в мелких газетах тридцатых и сороковых годов минувшего века. Статеек этих оказалось немало. Кроме того, в настоящее время известно 24 произведения художественной прозы Уолта Уитмена и 19 стихотворений, написанных до 1855 года, то есть до создания «Листьев травы». Выявлены и его критические очерки — о Карленле, Мишле, Жорж Санд, Гете, а также о некоем Фаулере, авторе псевдонаучных статей о френологии.[53]

Все эти произведения слабы, банальны, беспомощны. Если бы Уитмен не был автором «Листьев травы», они так и остались бы в архивах под спудом, засыпанные столетнею пылью. Никто никогда и не подумал бы перепечатывать их. Даже редактор его ранних стихов и прозы вынужден был признать, что все они подражательны, приторно-сентиментальны, дидактичны и что в них нет ни тени таланта.[54] А если это так, если до создания «Листьев травы» он был типичным журналистом эпохи, предшествующей Гражданской войне, — с шаблонным мировоззрением и шаблонными формами речи, я считаю себя совершенно свободным от обязанности знакомить читателей с его ранними литературными опытами. Для всех, кто по-настоящему любит поэзию, Уолт Уитмен начинает существовать как писатель лишь с 1855 года, когда вышло первое издание его «Листьев травы».

Примечания

1

Предисловие к «Двум ручейкам» («Two Rivulets», 1876).

2

О пантеизме и панпсихизме Уолта Уитмена существует огромная литература. Критический обзор этой литературы дан в обстоятельном труде Гэя Уилсона Аллена «Справочник по Уолту Уитмену» (Walt Whitman Handbook, by Gay Wilson Alien. Chicago. 1947). См. также книгу французского ученого Асселино (Asselineau) «Эволюция Уолта Уитмена после первого издания „Листьев травы“», Париж, 1954.

3

Д. Мирский, Поэт американской демократии. Предисловие к книге «Уолт Уитмен», Л., 1935.

4

Пионерами в США называются те предки современных американцев, которые, прибыв из-за океана, упорным и долгим трудом освоили целинные земли на восточных просторах страны.

5

«Оглядка на пройденные пути» («A Backward Glance on the Travel'd Roads», 1888). Предисловие к сборнику стихов и очерков под общим заглавием «Сухие ветки ноября».

6

Нью-Йорк расположен на острове Манхеттен. Бруклин — на острове Лонг-Айленд. Когда Уитмен жил на Лонг-Айленде, между Нью-Йорком и Бруклином курсировали небольшие пароходы. Другого сообщения не было. Первый мост между двумя островами был построен в 1883 году. Бруклин стал одним на районов Нью-Йорка (1898) уже после смерти поэта.

7

«Whitman», by Newton Arvin. New York, 1938 (Ньютон Aрвин, Уитмен).

8

«With Walt Whitman in Camden», by Horace Traubel, Boston, 1953 (Хорес Траубел, С Уолтом Уитменом в Кемдене).

9

«Walt Whitman», by John Addington Symonds. London, 1893 (Джон Эддингтон Саймондс, Уолт Уитмен).

10

«Перевал», 1907.

11

Walt Whitman, Leaves of Grass, Brooklyn, 1855; см. также рецензию об этой книге, написанную Уитменом для «Американского френологического журнала».

12

«Familiar Studies of Men and Books», by R. L. Stevenson, London, 1912 (Роберт Стивенсон, Непринужденные заметки о людях и книгах).

13

The Complete Writings of Walt Whitman (Полн. собр. соч. Уолта Уитмена), New York, London. 1902, vol. 9.

14

«Оглядка на пройденные пути».

15

Пространство и Время! Теперь-то я вижу, что я не ошибся,Когда лениво шагал по траве,Когда одиноко лежал на кровати,Когда бродил по прибрежью под бледнеющими звездами утра.

Мои цепи и балласты спадают с меня, локтями я упираюсь в морские пучины,Я обнимаю сиерры, я ладонями покрываю всю сушу,Я иду, и все, что вижу, со мною.

У городских четырехугольных домов, в бревенчатых срубах, поселившись в лесу с дровосеками,Вдоль дорог, изборожденных колеями, у застав, вдоль высохших рытвин и обмелевших ручьев,Пропалывая лук на гряде или копая пастернак и морковь, пересекая саванны, идя по звериным следам,Выходя на разведку, добывая золотую руду, опоясывая деревья круговыми надрезами на новом участке земли,Проваливаясь по щиколотку в горячем песке, таща бечевой мою лодку вниз по течению обмелевшей реки,Где пантера снует над головою по сучьям, где охотника бешено бодает олень,Где гремучая змея на скале нежит под солнцем свое вялое длинное тело, где выдра глотает рыбу,Где аллигатор спит у реки, весь в затверделых прыщах,Где рыщет черный медведь в поисках корней или меда, где бобр бьет по болоту веслообразным хвостом,Над растущим сахаром, над желтыми цветами хлопка, над рисом в низменных, залитых водою полях,Над островерхой фермой, над зубчатыми кучами шлака, над хилою травою в канавах,—Над западным персимоном, над кукурузой с продолговатыми листьями, над нежными голубыми цветочками льна,Над белой и бурой гречихой (там я жужжу, как пчела),Над темною зеленью ржи, когда от легкого ветра по ней бегут светлые струйки и тени,Взбираясь на горные кручи, осторожно подтягиваясь, хватаясь за низкие, тощие сучья,Шагая по тропинке, протоптанной в травах и прорубленной в чаще кустарника,Где перепелка кричит на опушке у пшеничного поля,Где в вечер Седьмого месяца носится в воздухе летучая мышь, где большой золотой жук падает на землю во тьме,Где из-под старого дерева выбивается ключ и сбегает в долину,Где быки и коровы стоят и сгоняют мух, без устали подрагивая шкурой,Где в кухне просушивается ткань для сыров, где таганы раскорячились на очаге, где паутина свисает гирляндами с балок,Где звякают тяжелые молоты, где типографская машина вращает цилиндры,Где человеческое сердце в муках судорог бьется за ребрами,Где воздушный шар, подобный груше, взлетает вверх (он поднимает меня, я смотрю вниз),Где шлюпка привязана к судну крепкими морскими узлами, где солнечный зной, как наседка, греет зеленоватые яйца, зарытые в неровный песок.Где плавает самка кита с детенышем, не отстающим от нее ни на миг,Где пароход развевает вслед за собой длинное знамя дыма,Где плавник акулы торчит из воды, словно черная щепка,Где мечется полуобугленный бриг по незнакомым волнам,Где ракушки приросли к его тенистой палубе, где в трюме гниют мертвецы;Где несут во главе полков усеянный звездами флаг,Приближаясь к Манхаттену по длинному узкому острову,Под Ниагарой, что, падая, лежит, как вуаль, у меня на лице,На ступеньке у двери, на крепкой колоде, которая стоит на дворе, чтобы всадник мог сесть на коня,На скачках, или на веселых пикниках, или отплясывая джигу, или играя в бейсбол,На холостых попойках с похабными шутками, с крепким словом, со смехом, с матросскими плясками,У яблочного пресса, пробуя сладкую бурую гущу, потягивая сок через соломинку,На сборе плодов, где за каждое красное яблоко, которое я нахожу, мне хочется получить поцелуй,На военных смотрах, на прогулках у самого моря, на дружеских встречах, на уборке маиса, на постройке домов,Где дрозд-пересмешник разливается сладкими трелями, плачет, визжит и гогочет,Где стог стоит на гумне, где разостлано сено, где племенная корова ждет под навесом,Где бык идет совершить свою мужскую работу и жеребец — свою, где за курицей шагает петух,Где телки пасутся, где гуси хватают короткими хватками пищу,Где закатные тени тянутся по бескрайней, безлюдной прерии,Где стада бизонов покрывают собой квадратные мили земли,Где пташка колибри сверкает, где шея долговечного лебедя изгибается и извивается,Где смеющаяся чайка летает у берега и смеется почти человеческим смехом,Где ульи выстроились в ряд на бурой скамейке в саду, скрытой буйной травою,Где куропатки, с воротниками на шее, уселись в кружок на земле, головами наружу,Где погребальные дроги въезжают в сводчатые ворота кладбища,Где зимние волки лают среди снежных просторов и обледенелых деревьев,Где цапля в желтой короне пробирается ночью к каемке болот и глотает маленьких крабов,Где всплески пловцов и ныряльщиков охлаждают горячий полдень,Где кати-дид играет свою хроматическую гамму над ручьем на ветвях орешника,По арбузным грядам, по грядам огурцов с серебряными нитями листьев,По солончаку, по апельсинной аллее или под остроконечными елями,Через гимнастический зал, через салун с глухо занавешенными окнами, через контору или через зал для собраний,Довольный родным и довольный чужим, довольный новым и старым,Радуясь встрече с некрасивою женщиною так же, как с красивою женщиною,Радуясь, что вот вижу квакершу, как она шляпку сняла и говорит мелодично,Довольный пением хора в только что выбеленной церкви,Довольный вдохновенною речью вспотевшего методистского пастора, сильно взволнованный общей молитвой на воздухе,Глядя все утро в витрины Бродвея, носом прижимаясь к зеркальному стеклу,А после полудня шатаясь весь день по проселкам пли по берегу моря с закинутой в небо головой,Обхватив рукою товарища, а другою — другого, а сам посредине,Возвращаясь домой с молчаливым и смуглым бушбоем (в сумерках он едет за мной на коне),Вдали от людских поселений, идя по звериным следам или по следам мокасинов,У больничной койки, подавая лихорадящим больным лимонад,Над покойником, лежащим в гробу, когда все вокруг тихо, всматриваясь в него со свечой,Отплывая в каждую гавань за товарами и приключениями,Торопливо шагая среди шумной толпы, такой же ветреный и горячий, как все,Готовый в ярости пырнуть врага ножом,В полночь, лежа без мыслей в одинокой каморке на заднем дворе,Блуждая по старым холмам Иудеи бок о бок с прекрасным и кротким богом,Пролетая в мировой пустоте, пролетая в небесах между звезд,Пролетая среди семи сателлитов, сквозь широкое кольцо диаметром в восемьдесят тысяч миль,Пролетая меж хвостатых метеоров и, подобно им, оставляя за собою вереницу огненных шаров,Нося с собою месяц-младенца, который во чреве несет свою полнолунную мать,Бушуя, любя и радуясь, предостерегая, задумывая, пятясь, выползая, появляясь и вновь исчезая,День и ночь я блуждаю такими тропами.

Я посещаю сады планет и смотрю, хороши ли плоды.Я смотрю на квинтильоны созревших и квинтильоны незрелых.

Я летаю такими полетами текущей и глотающей души,До той глубины, где проходит мой путь, никакой лот не достанет.

Я глотаю и дух и материю,Нет такого сторожа, который мог бы прогнать меня, нет такого закона, который мог бы препятствовать мне.

Я бросаю якорь с моего корабля лишь на короткое время,Мои посланные спешат от меня на разведки или возвращаются ко мне с донесениями.

С острой рогатиной я иду на охоту за тюленем и белым медведем, прыгая через глубокие трещины, я хватаюсь за ломкие синие льдины.

Я взбираюсь на переднюю мачту,Влезаю в бочонок для вахты,Мы плывем по северному морю, много света кругом,Воздух прозрачен, я смотрю на изумительную красоту,Необъятные ледяные громады плывут мимо меня, и я плыву мимо них, все отчетливо видно вокруг,Вдали беловерхие горы, навстречу им летят мои мечты,Мы приближаемся к полю сражения, скоро мы вступим в бой,Мы проходим мимо аванпостов огромного лагеря, мы проходим осторожно и медленно,Или мы входим в большой и разрушенный город,Развалины зданий и кварталы домов больше всех живых городов на земле.

Я вольный стрелок, мой бивак у чужих костров.Я гоню из постели мужа, я сам остаюсь с новобрачной и всю ночь прижимаю ее к своим бедрам и к губам.

Мой голос есть голос жены, ее крик у перил на лестнице,Труп моего мужа несут ко мне, с него каплет вода, он — утопленник.

Я понимаю широкие сердца героев,Нынешнюю храбрость и храбрость всех времен,Вот шкипер увидел разбитое судно, в нем люди, оно без руля,Смерть в бурю гналась за ним, как охотник,Шкипер пустился за судном, не отставая от него ни на шаг, днем и ночью верный ему,И мелом написал на борту: «Крепитесь, мы вас не покинем».Как он носился за ними, и лавировал вслед за ними, и упорно добивался своего,Как он спас наконец дрейфовавших людей,Что за вид был у исхудалых женщин в обвисающих платьях, когда их увозили на шлюпках от разверстых перед ними могил,Что за вид у молчаливых младенцев со стариковскими лицами, и у спасенных больных, и у небритых мужчин с пересохшими ртами,Я это глотаю, мне это по вкусу, мне нравится это, я это впитал в себя,Я сам этот шкипер, я страдал вместе с ними.

Гордое спокойствие мучеников,Женщина старых времен, уличенная ведьма, горит на сухом костре, а дети ее стоят и глядят на нее,Загнанный раб, весь в поту, изнемогший от бега, пал на плетень отдышаться,Судороги колют его ноги и шею иголками, смертоносная дробь и ружейные пули,Этот человек — я, и его чувства — мои.

Я — этот загнанный раб, это я от собак отбиваюсь ногами,Вся преисподняя следом за мною, щелкают, щелкают выстрелы,Я за плетень ухватился, мои струпья содраны, кровь сочится и каплет,Я падаю на камни в бурьян,Лошади там заупрямились, верховые кричат, понукают их,Уши мои — как две раны от этого крика,И вот меня бьют с размаху по голове кнутовищами.

Мучения — это всего лишь одна из моих одежд,У раненого я не пытаю о ране, я сам становлюсь тогда раненым,Мои синяки багровеют, пока я стою и смотрю, опираясь на легкую трость.Я раздавленный пожарный, у меня сломаны ребра,Я был погребен под обломками рухнувших стен,Я дышал огнем и дымом, я слышал, как кричат мои товарищи,Я слышал, как высоко надо мною стучали их кирки и лопаты,Они убрали упавшие балки и бережно поднимают меня.

И вот я лежу на свежем воздухе, ночью, в кровавой рубахе, никто не шумит, чтобы не тревожить меня.Я не чувствую боли, я изнемог, но счастлив,Бледные, прекрасные лица окружают меня, медные каски уже сняты с голов,Толпа, что стоит на коленях, тускнеет, когда факелы гаснут.

Отошедшие в прошлое и мертвецы воскресают,Они — мой циферблат, они движутся, как часовые стрелки, я — часы.

Я — старый артиллерист, я рассказываю о бомбардировке моего форта,Я опять там.

Опять барабанный бой,Опять атака пушек и мортир,Опять я прислушиваюсь к ответной пальбе.

Я сам в этом деле, я вижу и слышу все:Вопли, проклятия, рев, крики радости, когда ядро попало в цель,Проходят медлительные лазаретные фуры, оставляя за собой красный след,Саперы смотрят, нет ли каких повреждений, и приводят в порядок, что можно,Падение гранаты через расщепленную крышу, веерообразный взрыв,Свист летящих в вышину рук, ног, голов, дерева, камня, железа.

Опять мой генерал умирает, опять у него изо рта вырываются клокочущие хриплые звуки, он яростно машет рукоюИ выдыхает запекшимся горлом: «Думайте не обо мне… но об… окопах…»

16