Сергей Платонов - Путин — «приемный» сын Ельцина
— А разве Сталина судили? Я знаю, что не судили. Так почему вы, юрист, без суда называете его преступником? Так и нас, кто служил в эти годы, можно всех зачислить в преступники. Это неправильно.
Полковник помолчал, а потом продолжил, как бы вспоминая вслух:
— Я рано остался круглым сиротой, и те же сотрудники НКВД, которых Солженицын обвиняет во всех преступлениях, устроили меня в детский дом, а потом в железнодорожный техникум. В тридцать восьмом мне было тринадцать. Но о репрессиях я не слышал. Хотя, конечно, они были. По Солженицыну же получается, что в ГУЛАГе сидела треть страны. Где он такие цифры брал? Фантастика! (В 2012 году жена Солженицына признала, что количество репрессированных в 20 миллионов писатель устанавливал не по документам, а по собственным наблюдениям во время отсидки и по рассказам зэков. То есть приблизительно!!! — С. П.). Что касается художественной стороны творчества Солженицына, то и здесь не все так просто. Даже злейший антикоммунист Владимир Набоков находит ее недостаточно качественной.
Пока Матвеев говорил, Платов внимательно и бесстрастно слушал. Ничто не выдавало, как он относится к сказанному. Профессиональные навыки давали свои плоды.
Но когда начальник закончил, он тут же, как хорошо обдуманное, выдал:
— Я имел в виду не обычный суд, а суд Истории, когда назвал Сталина преступником. Вы правы, как юристу мне следовало сформулировать это точнее.
— Майор, а вам в голову не приходила мысль, что репрессии были направлены против «пятой колонны» из сторонников прежнего царского режима, троцкистов и тех революционеров, которые превратились в заурядных казнокрадов и которые своими преступными деяниями подрывали страну накануне войны? — продолжил разговор Матвеев.
— Можно и так рассуждать. Но как понять уничтожение зажиточных крестьян, неужели они тоже «пятая колонна»?
— Революцию, как и ремонт дома, закончить нельзя. Ее можно остановить, прекратить силой. Репрессиями против революционеров и контрреволюционеров. Иначе борьба не закончится. То есть дело за третьей силой, которая сможет этот хаос организовать. И чем раньше, тем лучше. Тогда и репрессий меньше. Сталин начал с запозданием, и потому их было много. Что касается крестьян, и здесь есть объяснение. Не проведи он политику раскулачивания сверху, страна получила бы крестьянскую революцию между новыми богатеями и бедняками.
— Спорный тезис. Хотя что-то в этом есть.
— Давайте на этом закончим, если быть совсем точным, я пригласил вас, чтобы попросить не опаздывать на оперативки, — умело ушел от продолжения острой темы опытный начальник. — За короткий срок это произошло уже дважды. Планируйте лучше рабочее время. Особенно это важно в работе с агентурой и кандидатами на вербовку. А в целом я вашей работой доволен.
— Извините, Лазарь Лазаревич, больше не допущу, — как-то неофициально и даже почтительно пообещал Платов (Путин).
Но, как показало время, слово не сдержал. Ни тогда, ни после. Был даже случай, когда один опытный агент из немцев под угрозой прекращения сотрудничества просил его быть пунктуальнее! И теперь на высшем государственном посту происходит то же самое. Для него опоздать на полчаса — привычное дело. Иногда случается и на час-два. Хотя как посмотреть. Может, это не он опаздывает, а другие приходят раньше. Иначе почему для одних этот недостаток в минус, а ему — в плюс? Наверное, потому, что везунчик. Или потому, что опаздывать — вообще наша черта.
Немецким языком Платов владел не вполне свободно. Но говорил бегло. Пожалуй, лучше других коллег. И почти не пользовался услугами переводчика. Это качество в зарубежных условиях давало фору и не могло не цениться. В оперативных мероприятиях он демонстрировал упорство, уверенность и системность. Сказывался предыдущий десятилетний опыт работы в контрразведке. В модных тогда дискуссиях о перестройке умело воздерживался от крайних суждений, энергично пропагандируя привлекательную и бесспорную идею о построении правового государства. А после провозглашения Горбачевым курса на переход к смешанной экономике стал позволять себе высказывания о примате частной собственности и свободного рынка в системе человеческих ценностей. Именно эти догмы в годы учебы он усвоил под влиянием преподавателя хозяйственного права доцента Собчака. Но только теперь, то есть «по разрешению сверху», заговорил о них публично.
Вскоре в парторганизации разведгруппы состоялись очередные перевыборы. С подачи Матвеева и одобрения парткома представительства КГБ в Берлине новичка избрали ее секретарем. Сам он не отказывался, да и «старослужащие» не горели желанием тянуть лямку дополнительной общественной нагрузки. Принимая в расчет его будущий блестящий карьерный результат, теперь можно утверждать, что это был первый шаг к политической вершине. Понятно, что тогда так никто не думал. Скорее сослуживцы были довольны тем, что смогли переложить эту обузу на «салагу». Был в нашей политической истории эпизод, когда ветераны партийного руководства большевиков тоже радовались, что смогли спихнуть не очень престижную техническую партийную работу генерального секретаря на плечи «серой посредственности». Имелся в виду Иосиф Сталин. Чем это закончилось, известно.
Так за годы службы в ГДР он стал «тройным» прагматиком. Думал одно. В узком кругу говорил другое. Публично — третье. Это был образец лицемерия с игрой в убежденного коммуниста еще со студенческой скамьи. И таких в КГБ становилось все больше. Людей откровенных Владимир, да и другие коллеги считали дурачками.
Оперативные будни чередовались подбором кандидатов на вербовку из числа приезжающих в ГДР иностранцев и немцев, имеющих родственные связи в ФРГ, вербовкой некоторых из них и составлением обзоров по оперативной обстановке и иностранной печати. Работа была довольно рутинной и все больше расходилась с теми идеалами, которые привели его в спецслужбу.
Через три года он стал старшим помощником Матвеева и в его отсутствие оставался «на хозяйстве». Времена в ГДР пришли тревожные. Из Берлина и Москвы по линии ведомства требовали усилить работу против разрушителей социализма и содружества соцстран. А в самой Москве набирал обороты горбачевский губительный процесс, который подталкивал немцев к объединению и разрыву отношений с СССР. Однажды у ограды усадьбы, где располагалась дрезденская разведточка, собрались возбужденные немцы и попытались штурмом взять объект. Матвеев был тогда в Берлине. К толпе вышел именно Путин и внешне невозмутимо заявил, что здесь находится советский военный объект и что в соответствии с международным правом его территория является неприкосновенной. Его твердость и спокойствие были настолько явными, что толпа вскоре рассосалась. После этого было принято решение часть документов отправить в Москву, а часть уничтожить. Путин вспоминает: «Бумаг набралось так много, что через несколько дней непрерывной работы печка для их сжигания развалилась».
Из Дрездена Платов-Путин уехал подполковником в родной Ленинград через четыре с половиной года. В это время самые близкие и проницательные сослуживцы понимали, что внутренне он уже разошелся с КГБ. Уезжал Владимир, по сути, другим человеком, в другое КГБ и другую страну, в которой защитников объявили палачами, а Сахарова и Солженицына назвали народными героями.
«Школа» Собчака
И снова Ленинградский университет. Но теперь Владимир Путин оказался не на юридическом факультете, что для правоведа по специальности было бы естественно. Судьба и руководство определили его офицером действующего резерва КГБ под прикрытием должности помощника ректора университета по работе с иностранными студентами и преподавателями. Этот очередной зигзаг от главного направления карьеры явным тупиком не назовешь, но и удачей он не был. Чаще в офицеры действующего резерва зачисляли сотрудников постарше, ближе к пенсии.
В то время во многих советских конторах — от министерств до режимных научно-исследовательских институтов — «сидели» такие офицеры. Их основной задачей был контроль за сотрудниками — обладателями секретов с целью недопущения разглашения важной для отрасли и страны информации. Они обязательно присутствовали и там, где учились или работали иностранцы. При этом решалось две задачи. Выявление среди них лиц, причастных к деятельности зарубежных спецслужб, а также привлечение из их числа к сотрудничеству с КГБ тех, кто обладал важными связями или был перспективен в будущем у себя в стране как специалист или политик. Из этой категории впоследствии получались неплохие агенты советского влияния. Особенно в странах третьего мира. Так во второй половине XX века именовалась довольно большая группа государств (Индия, Югославия, Индонезия и др.), которые организовались в движение неприсоединения и пытались держаться особняком от СССР и США. Теперь почти все из них «лежат» под Вашингтоном. Чтобы в этом убедиться, достаточно проследить результаты голосований в ООН по резолюциям, которые вносят США. Но тогда всеми доступными средствами, в том числе с использованием возможностей КГБ, руководство страны стремилось увеличивать влияние СССР в мире.
