Возможны варианты... - Николай Авраамович Терешко
А раз так — имей побольше, приобретай, хапай, заводи деньгу. И вот уже доцент идет на «шабашку» — такие есть и в челябинских институтах; инженер захватывает, иногда в конкурентной борьбе, место дворника недалеко от дома — сотняжку к зарплате добавил; врач спекулирует джинсами. Если главная ценность и цель труда сводится лишь к заработку, то создается опасность оживления буржуазной морали.
Еще на заре советской власти В. И. Ленин раскрыл меру этой опасности. По поводу закрытия знаменитой «Сухаревки», московского рынка, центра спекуляции, он писал:
«Сухаревка» закрыта, но страшна… «сухаревка», которая живет в душе и действиях каждого мелкого хозяина. Эту «сухаревку» надо закрыть».
Несомненно, за годы советской власти в этом отношении проделана громадная работа. И все же «сухаревка» нет-нет да и дает о себе знать.
На промышленных предприятиях Челябинской области социологи получили такой факт: 12 процентов из числа опрошенных рабочих и служащих готовы ради приобретения вещей отказать себе в удовлетворении культурных запросов. Некоторые из них назвали вещи главным признаком успеха в жизни и одним из основных стимулов к трудовой деятельности.
И еще факт. На Челябинском заводе стального профилированного настила социологи задали рабочим такой вопрос: «Стали бы вы работать, если бы у вас были средства к существованию?» Поразмыслив над предложенной ситуацией, 92 процента опрошенных ответили «да». Правда, были в этом «да» определенные несовпадения: каждый второй продолжал бы работать на своем месте, каждый третий постарался бы найти более интересную работу, каждый десятый — более легкую. Но все же почти каждый десятый определенно заявил, что, имея средства к существованию, перестал бы трудиться в общественном производстве. А более углубленный анализ, данных опроса показал, что и среди тех, кто продолжал бы трудиться, немало таких, которые относятся к своим производственным обязанностям как к чему-то второстепенному, не главному. Социологи сделали вывод: «Опасность, разумеется, не в том, что люди хотят иметь цветные телевизоры и личные автомобили. Желания эти вполне понятны и естественны. Плохо, если эти и другие вещи становятся средством возвышения над окружающими, символом личного престижа. Здесь мы сталкиваемся с удовлетворением не материальных потребностей, как это может показаться, а с извращенной потребностью в самоутверждении через обладание вещами. По сути дела, это не что иное, как рецидивы так называемого «статусного потребления».
Статусное потребление — явление не социалистическое в своей основе. В борьбе с ним нужна непримиримость общества к стяжательству и стяжателям. Или, как выразился поэт Егор Исаев, нужна «диктатура социалистической собственности».
Общественным контролем за доходами и расходами необходимо повысить моральный курс нашего трудового рубля. И ничего зазорного тут нет. Прежде чем продать человеку автомобиль или дачу, не мешало бы потребовать заверенную финорганами справку — а на какие такие доходы покупает человек. Трудовой рубль такого контроля не испугается, трудовой рубль таким контролем не оскорбится. Сейчас у людей есть свободные деньги. Это неплохо само по себе. Ситуацию — покупаю, потому что необходимо, все чаще заменяет ситуация — покупаю, потому что нравится. Превосходно, пусть чаще происходит такая замена.
Но обществу небезразлично, каким путем достигается сама подобная возможность. Если человек вполсилы работает на заводе, в совхозе, в учреждении, а на полную мощь вкалывает за лишний рубль в свободное время, то он нарушает первую и самую главную часть социалистического принципа производства — от каждого по способностям. Ведь социальными благами такой «нарушитель» пользуется наравне со всеми. И попробуй-ка ущемить его в этих правах! Но тогда общество вправе спросить: откуда дровишки? Гласность и еще раз гласность в борьбе со спекуляцией, стяжательством, пристрастием к лишнему рублю. И контроль рублем.
Да, контроль лишнего рубля социалистическим рублем. Использовал в целях личной наживы государственную землю — плати высокую арендную плату за нее. Имеешь теплицу и выращиваешь зимой цветы для базара — плати за электроэнергию не по бытовым ценам. И плати подоходный налог с общей суммы лишних рубликов.
Возьмем типичный пример. Едва ли не ежедневно на рынках большинства крупных городов стоят загорелые под южным солнцем молодые здоровые парни, торгуют цветами. Эти «цветоводы» не занимаются общественно полезным трудом. А свои чемоданы, в которых привозят цветочки и веточки, в обратную дорогу набивают нашими рублями и трешками. Я не раз интересовался механикой этой негоции и ее результатами. Выяснил: неделя коммерции, учитывая все возможные расходы, приносит не менее тысячи рублей чистого дохода. И вы думаете, своей выручкой торговец хоть как-то делится с государством, обществом, которое в любом случае несет затраты на его обучение, лечение и так далее? Ничуть! Он платит лишь несколько копеек за место на рынке. Вот и весь налог. Если бы эту тысячу он заработал на заводе, помимо трудового вклада, он дал бы обществу подоходный налог около ста пятидесяти рублей.
Почему же нетрудовой рубль не обкладывается налогом, не подвергается воздействию «диктатуры социалистической собственности»? Некоторые экономисты отвечают, что это сделать очень трудно. Однако проблему можно решить просто: каждый человек в конце года заполняет декларацию своих доходов и рассчитывается с государством соответственно общей сумме. Скажем, в ГДР действует простой и четкий закон: если кто-то скрыл свои доходы, он несет наказание по суду. Почему бы и нам не ввести такое правило?
Контроль социалистическими нормами житейского поведения, экономический контроль рублем и гласность подобного контроля — единственный путь, на котором мы можем вести успешную борьбу с любителями «жить не по средствам». И тут, уверен, мы выиграем не только в смысле экономическом и материальном, но и в нравственном, спасая людей от того «крокодила», который «станет человека ясти».
Именно такой подход к делу спас, в конце концов, Ивана Васильева от охватившей его страсти. Отлученный от руководящей должности, вернулся он в родную деревню и попросил вновь принять его в колхоз. Помня былое трудолюбие инженера, колхозники согласились уважить его просьбу. Но поставили непременное условие — кончай с базаром!
Рассказывали мне потом: прежде чем ответить, Васильев долго молчал, что-то прикидывал, вроде бы сам с собой беззвучно спорил. Наконец, решился и дал слово жить и работать, как надо.
