Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6408 ( № 11 2013)
Знаю, что-когда-нибудь ты остановишься. Опустишься на последний камень на склоне жизни, вздохнёшь устало, и с твоих губ слетит: "Что мог - то и сделал". Но в душе твоей будут плескаться волны внутреннего счастья. И всё-таки разве этот день не очень-очень далеко, где-то за горами? Может быть, между ним и тобой - века. Но это тоже замечательно - века стремления. Если у нас нет мечты - значит, ничего нет.
Нищета.
Перевод Максима ЗАМШЕВА
«Я есть сын крестьянина»
«Я есть сын крестьянина»
АЛЕКСАНДР ЯШИН-100
-Осталось всего четыре слова. Жизнь. Смерть. Правда. Ложь.
Так сказал Александр Яковлевич Яшин за день до смерти, когда мы с Василием Беловым прощались с ним. На другой день проститься с Яшиным приехал А.И. Солженицын. Ждал несколько часов, однако Яшин был уже без сознания[?]
Удивительный писательский и общественный, просто человеческий авторитет был у этого ныне несправедливо подзабытого, как и многие другие замечательные писатели тех лет, человека. Провожать его в последний путь на Бобришный Угор в Никольском районе, самом глухом таёжном углу Вологодчины, приехали многие десятки писателей и были поражены безбрежным морем деревенских людей, которые со всех окрестностей пришли проститься с любимым и знатным земляком.
Причина подобного авторитета не только в том, что он как мало кто помогал людям и прежде всего - писателям. Яшин открыл талант В. Белова, когда, прочитав его книжку стихов, написанную в годы учения в Литинституте, сказал ему: "Тебе надо писать прозу". Он всячески помогал с первых шагов в литературе, выручая его из многих передряг, другому своему не менее талантливому земляку Н. Рубцову.
Яшин был надеждой и опорой всего талантливого литературного Русского Севера; а наш Север - природный кладезь народного русского языка - как известно, дал литературе немало имён.
Яшин и сам входил в литературу из самых что ни на есть таёжных глубин - точнее, самых глубин трудовой народной жизни.
И я ничего не хочу уступить
Из вверенного мне наследства, -
писал он.
Начинал Яшин ярко и крупно. Окончив в селе Никольском, куда не попадёшь иначе как на самолёте, десятилетку и поступив, представив стихи, в Литературный институт, Яшин в 1941 г. ушёл на фронт. А вернувшись, в 1950 г. получил Сталинскую премию за поэму "Алёна Фомина", по-юношески воспевавшую русскую деревенскую женщину в войну и первые послевоенные годы. А семь лет спустя, став уже по-настоящему взрослым человеком, Яшин публично отказался от Сталинской премии за эту, как ему стало видеться, чрезмерно идиллич[?][?][?]ую поэму.
Он и остался в моей памяти таким: ясным, прямым и честным. Вспоминаю, как он прилюдно отчитывал в ЦДЛ Юрия Нагибина за сценарий нашумевшего тогда фильма "Председатель": "Где ты видел таких крестьянок? Они у тебя ряженые", - отчитывал Нагибина Яшин, и тот, знаменитый в ту пору писатель, слушал, потупив взор долу.
Яшин имел право на такой выговор, потому что знал жизнь русской деревни изнутри и был ей предан.
В рассказе "Угощаю рябиной" Яшин писал: "[?]Я есть сын крестьянина... Меня касается всё, что делается на этой земле, на которой я не одну тропку босыми пятками выбил; на полях, которые ещё плугом пахал; на пожнях, которые исходил с косой и где метал сено в стога[?] Жизнь моя и поныне целиком зависит от того, как складывается жизнь моей родной деревни. Трудно моим землякам - и мне трудно. Хорошо у них идут дела - и мне легко живётся и пишется". Жизнь его земляков в послевоенные годы, как и жизнь всей страны, складывалась трудно - особенно в деревне.
На смену идиллической - при первой послевоенной встрече с родной деревней - поэме "Алёна Фомина" приходят горькие "Жёлтые листья":
Я сочиняю стихи про жёлтые листья.
Падают листья в речку,
в холодную просинь[?]
Может быть, это мои прощальные письма?
Может быть, это моя последняя осень?
Я подбираю старательно
слово к слову:
"Речка - овечка - местечк[?][?]
дорогу - логу[?]"
А сенокосы
по речке Козловке
снова
Снег заметает.
Опять - ни скоту, ни [?]огу.
Яшина мучит тяжкое положение, в котором оказалась деревня в послевоенные годы (и в нынешние - не легче). Мука эта оборачивается укором самому себе:
Меня мужики называют своим поэтом.
"Как же так?"
"Ладно ли?" - пишут мне горькие письма.
Что я могу землякам ответить на это?!
Я сочиняю стихи
[?]ро жёлтые листья[?]
Яшин был пронзительным, проникновенным лириком, влюблённым в природу, чувствующим её как самого себя. Лириком-пейзажистом он оставался и в своей прозе - "Вологодской свадьбе", рассказе "Угощаю рябиной". Его любимым писателем, крайне близким ему внутренне, был Пришвин. Как бесценный завет хранил Яшин шутливые слова Михаила Михайловича Пришвина, который во время одной из совместных прогулок "подошёл к толстой берёзе с поперечными чёрточками на коре, строчками стихов, разбитыми лесенкой, осмотрел ствол с одной, с другой стороны и сказал:
- Тут записей разных немало. Поэзии на целую книжку может хватить. Сколько разберёте - всё ваше (из цикла миниатюр "Вместе с Пришвиным").
Поэтическое наследие А. Яшина, недооценённое, и прежде всего книга стихов "Босиком по земле", убеждает, что по складу своего таланта Яшин был в первую очередь лириком, как и Пришвин, "дружившим с природой на равных".
Что же заставило певца русской природы, влюблённого в Родину, в Русь, обратиться вдруг к острейшей, крутой политической прозе?
По словам К. Симонова в предисловии к "Избранным произведениям" А. Яшина в a[?][?][?] томах (М.:, 1972): "Едва начав писать прозу, Яшин сразу заявил себя мастером". Симонов имел в виду знаменитый рассказ "Рычаги". В рассказе А. Яшин первым из русских писателей, как только появилась возможность, сразу после ХХ съезда партии, в полный голос сказал о том, что наболело в его сердце, - о бедах русской деревни, погибавшей в тисках бюрократизма, которой управляли люди-"рычаги".
Скромный по размеру рассказ оказался событием не только литературного, но и общественного значения. Практически именно с него и началась новая эпоха в нашей литературе, как и в жизни, - вначале время шестидесятников, потом - шире: время литературы [?][?][?][?][?][?] половины ХХ века, по богатству и мощи талантов, силе - как художественной, так и гражданской, законно сопоставимой с великой русской литературой XIX в.
Мощное развитие получили оба традиционные фланга русской литературы: условно говоря, западники и славянофилы, не сразу вступившие в соревнование, поскольку были объединены в протесте против открывшейся трагедии "культа личности". Недаром главной трибуной протеста лучшей литературы той поры стал "Новый мир", вначале К. Симонова, потом Твардовского. Именно туда принёс свою повесть "Привычное дело" В. Белов, которую журнал не решился публиковать, и она увидела свет только в журнале "Север". В "Новом мире" Твардовского публиковались "Вологодская свадьба" и "Угощаю рябиной" А. Яшина. "Новый мир", а потом "Наш современник" стали "родными" журналами Ф. Абрамова и В. Астафьева, В. Шукшина и В. Распутина, В. Солоухина, Е. Носова и В. Лихоносова[?] Великая русская народная проза 2-й половины ХХ столетия росла из "Рычагов" Яшина, а как из глубинного корня - конечно же, из "Тихого Дона" Шолохова. Обидно, что это понимают сегодня далеко не все, как не все понимают и принимают простую истину: большая литература возникает только из большой идеи. А эта идея - судьба Отечества, судьба народной жизни. Идея может не совпадать по ориентирам у "левых" или "правых", но она должна быть.
У А. Яшина - свидетельство тому и его поэзия, и его проза, и, конечно, рассказ "Рычаги", эта идея боли и борьбы за Россию - была. Благодаря этой своей духовной, внутренней силе он и остался в литературе.
В своём прощальном напутствии друзьям-писателям в анкете для "Дня поэзии", в канун операции "у самого Блохина", что объясняло, по его словам, "особую ответственность сегодняшних моих чувств", А. Яшин писал: "[?]Высказывайте себя, своё представление о жизни, своё понимание её как можно правдивее - правдивее настолько, насколько позволяет собственный характер и, конечно же, уважение к своему достоинству. Лишь в этом
