Дмитрий Губин - Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)
Но я как раз все очень хорошо воображал. И я сказал, что у парня наверняка ничего не получалось, и что через час занятий он сказал, что устал и на сегодня хватит. Что потом, увидев спортивный магазин, он сказал, что ему нужно купить крутую горнолыжную маску – зеркальную, разумеется. Что, отказываясь учиться лыжам, он попросил сфотографировать его на лыжах, чтобы фото разместить «В контакте», в «Одноклассниках» или в какой другой социальной сети, где хвастают фотками друг перед другом.
«Откуда вы знаете?» – спросил меня тренер тем ревнивым тоном, какой возникает, когда другие досказывают начатый тобой анекдот.
Но я действительно знал. Потому что старшие поколения всегда видят в детях продолжателей своих идей, а главной идеей моего поколения было изменить страну не для того, чтобы жизнь стала справедливее или разумнее, а чтобы наесться досыта. То есть купить машину, джинсы, музыкальный центр или, вон, горные лыжи. И ради всего этого мое поколение вкалывало на десяти работах, недоедало, недосыпало и прочее – и получило в итоге свое. Включая подросших детей, которые искренне убеждены, что жизнь должна быть картинкой из глянцевого журнала, для чтения которого не нужно усилий.
Так что поведение модного мальчугана я себе представлял хорошо.
Другого я не могу представить – каким будет поколение детей этого модника?2010
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ
У моего молодого сотрудника неизлечимая болезнь. Анализы неутешительны. В принципе, он знает, сколько лет такие, как он, могут протянуть.
Он рассказал об этом мне, потому что у меня есть знакомые в медицине – и я обещал помочь – но главным образом, потому, что невыносимо в одиночку жить с ощущением, что праздник жизни, на который ты едва вбежал, завершен. Вместо новогодней елки – выжженный лес, и никакой дискотеки. У него нет даже девушки, а ровесники веселятся и занимаются глупостями. Я знаю, что он в своем новом ощущении должен пройти стадию отрицания, отчаяния, депрессии и, наконец, смирения. Он умен и тоже об этом знает, но пока у него депрессия.
И вот мы нарезаем круги по скверу, и он спрашивает меня, как я думаю, есть ли ТАМ что-нибудь. И я честно отвечаю, что поскольку органы чувств связаны с телом, то после смерти тела попросту исчезает понятие ТАМ. Я не религиозен, чтобы утешать его тем, во что не верю, да и он материалист. «Но, – продолжаю я, – лет 10 назад я впервые осознал, что считать жизнь способом существования белковых тел – это большая глупость».
Я действительно тогда понял, что жизнь – это обработка информации, создающая новую информацию. Вот мы читаем Эсхила, чье тело давно распалось в прах. Эсхил говорит о Прометее, который не только украл для людей огонь, но и отнял у них дар предвидения, заменив надеждами, – и это утверждение меняет наши представления о мире и о себе. Следовательно, Эсхил жив. И Пушкин жив, и Толстой, не говоря уж про Элвиса Пресли. Хотя, когда наша планета исчезнет – а она однажды исчезнет, подобно нашим телам – и жизнь снова изменит форму, Пушкин с Толстым, вероятно, тоже умрут.
«Я понимаю, о чем ты говоришь, – замечает коллега. – Но не могу поверить, что мне осталось так мало».
«Не повторяй, – отвечаю я ему, – ошибки измерения жизни годами. Измеряй жизнь объемом обработанной информации. Измерять жизнь годами так же глупо, как радоваться тому, что твой компьютер долго загружается. Радоваться нужно, если загружен работой мощный компьютер».
Мы прощаемся. Моему коллеге на днях к врачу. Я еду в метро, где один пассажир читает газету «Твой день», один решает кроссворды в журнальчике «Зятек», а остальные убивают время и без этой маскировки. На днях мне лететь на Дальний Восток, и во время долгого рейса коллективное убийство жизней примет вид настоящей бойни.
Я думаю о нашем разговоре и еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться.2010
К ВОПРОСУ О ВЕЧНОСТИ
Жизнь довольно глупо измерять оборотами планеты вокруг звезды. Есть мерные шкалы поточнее!
Лет пять назад я спросил Ивана Шаповалова, создателя и продюсера группы «Тату», на сколько лет он себя ощущает. Я многим задавал этот вопрос.
Шаповалов же вдруг замолчал. Он молчал так долго, что я начал беспокоиться за человека, про чью адекватность всякое слышал, и даже переформулировал: ну, он в свои 40 на сколько себя чувствует – на 60 или 25?
Шаповалов помолчал еще минуту, потом произнес: а что такое сорок или двадцать пять? Вообще непонятно…
Признаться, я был под впечатлением ответа. В самом деле, говорить, улыбаясь, что «чувствуешь себя на 18 лет» – это глупость, достойная попугая. Например, сейчас, когда я пишу этот текст, мне по паспорту 46. Но я бегаю по утрам 5 километров, подтягиваюсь на перекладине 16 раз и катаюсь на роликах и сноуборде. Ничего этого я и близко не мог, когда мне было 18. Можно ли, исходя из этого, утверждать, что в свои 18 я чувствовал себя на 60? Ведь я в 18 паспортных лет был болезненным юношей, и считал всех спортсменов-здоровяков кретинами…
С другой стороны – знания, опыт, выводы, умения, позволяющие оценивать и прогнозировать жизнь, разве не они составляют суть возраста? Я работал в политических изданиях и глянце, на радио и телевидении, в России и заграницей, и в год пишу текстов на хороший том. Я, в конце концов, пережил на Руси шестерых царей и живу при седьмом – ей-ей, мне сегодня не 46, а четырежды по 46!
В общем, с годами я пришел к выводу, что измерять возраст годами – совершенная глупость. Сродни сожалениям по поводу малой продолжительности жизни в России, всем этим крикам о том, что мужчины у нас не доживают и до 60. Артюру Рембо было 18, когда он сделал главные дела своей жизни – написал «Пьяный корабль» и влюбил в себя Верлена – и сделал тем самым для мировой литературы больше, чем целый Союз Писателей. Какая нам разница, сколько он еще протянул после этого?!
Наши тела по-разному устраивают свои взаимоотношения с астрономическим временем, основанном на вращении планеты. Большинству людей нужно спать 8 часов, но Мстиславу Ростроповичу хватало четырех. Юрий Олеша радовался одной написанной в день строчке, а Дмитрий Быков за день может написать полромана. Нас интересует, сколько лет по паспорту Быкову сейчас, и сколько лет было Олеше и Ростроповичу в зените их славы?
Перестаньте измерять свой возраст годами, – вот что я хочу сказать. И начните измерять тем объемом информации, который вы получили от мира – и объемом той информации, которую мир получил от вас.
И тогда у вас – вслед за Рембо, Ростроповичем, Олешей, Быковым, Шаповаловым и мной – появится шанс на бессмертие.2010
НЕЖИВЫЕ, ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ
Саша Никонов – мой давний приятель, а также писатель, чьи книги неизменно вызывают скандал – прислал мне недавно свежую рукопись. Называется «Анна Каренина, самка».
Скандалы вокруг Никонова вызваны тем, что он пишет, что думает, а думает он то, что думают многие, однако вслух сказать боятся. Например, Никонов полагает, что родителей должны иметь право на эвтаназию детей, у которых нет шансов не просто на нормальную, но и вообще на жизнь, и которые при этом обречены на мучения. Про это он написал статью «Добей, чтоб не мучился». То есть, обращаю внимание, Никонов никого не убивал и не призывал убить, он призывал обсудить крайне непростую с моральной точки зрения проблему, в которой он был сторонником одного из возможных решений. Но со всех сторон понеслось – убийца, убийца! Полагаю, что после его «Анны Карениной» тоже бы понеслось. Вот вам начало романа, цитирую.
«Анна Каренина была крупная, здоровая самка. Все здоровые самки похожи друг на друга. А все нездоровые больны по-разному. Ее молочные железы имели вид упругих плотных выступов, прикрытых искусственной шкурой из тканого материала… Огромные выступы молочных желез непроизвольно привлекали к Карениной взгляды самцов, идущих ей навстречу по Невскому. Их глубинные, древние слои мозга подсознательно воспринимали обилие жировой ткани в молочных железах и на бедрах как признак высокого качества самки и ее готовности к скрещиванию, легким родам и выкармливанию здорового потомства… Однако, их половые инстинкты до поры до времени сдерживались нервными импульсами коры головного мозга, и этот эволюционный стопорящий механизм назывался цивилизованностью». Конец цитаты.
Никонов попросил меня написать, что я об этом тексте думаю. Я ответил, что его книга о том, что за чувствами и поступками, определяемыми обществом как «высокие», «низкие», «волшебные», «священные» на самом деле нет ничего ни высокого, ни низкого, ни волшебного – есть работа биохимических фабрик, определенным образом реагирующих на раздражители, в том числе и от соседних фабрик. Оно и понятно: мораль – это изобретение человека, а в природе морали, с ее «хорошо» и «плохо», попросту нет. Сошел сель, убил лося, трех зайцев и свалил сто деревьев, перекрыл старое русло реки, образовалась запруда. Какая тут, к черту, мораль? Другое дело, если все это совершил человек.
