Роман Сенчин - Не стать насекомым
И ещё — а что такое «западноевропейское представление о русском народе»? В таком случае, каким должно быть восточноевропейское или южноамериканское представление о французском народе, если мнение определяется литературой? Кто там у французов? — Гюго, Бальзак, Золя, Гюисманс, Селин, Сартр, Камю, Уэльбек. Сплошные клеветники! А англичане что про свой народ понасочиняли и продолжают сочинять!..
В последнее время Захара Прилепина стало модно обвинять в двух вещах. Во-первых, в самолюбовании, манерности, нарциссизме, во-вторых — в небрежности стиля, «просчётах и оплошностях».
Что касается манерности и т. п. «Разбирать «Ботинки, полные горячей водкой» не хочется, — заявляет Сергей Беляков в диалоге с Андреем Рудалёвым. — <…> чем, скажите на милость, может привлечь этот претенциозный опус? Рассказ о том, как трое приятелей упиваются собственным талантом, успехом? «Влюблены в себя и пользуются взаимностью». Что он хотел сказать читателю? «Посмотрите, какой я замечательный, какой талантливый, какой умный, какой красивый»?»
Лично я не могу точно объяснить, о чём этот рассказ, но мне он показался очень сильным. Впрочем, большинство текстов Прилепина при их внешней простоте на самом деле не так просты и одномерны. В этом плане я согласен с наблюдением Андрея Рудалёва: «…Позиции плодятся диаметрально противоположные: люблю/не люблю, нравится/не нравится. Хотя по-настоящему серьёзных аргументов ни с одной стороны высказано не было. <…> Рассказ «Ботинки, полные горячей водкой» <…> именуется то самым слабым в книге, то, безусловно, центральным. Почему? Да так на душу легло, зацепило».
Рассказ этот, по-моему, о дружбе, которая, вопреки желанию главного героя, не может быть безоблачной. По всему рассказу тёмной тенью проползает огромное, правда, не обозначенное «НО», то же самое «НО», что отравляет любовь героя «Жилки» и его жены (и миллионов других пар, «измученных жизнью и суетой»). «Было у меня два друга, белоголовый и черноголовый». Так начинается рассказ. А дальше — цепь заложенных в подтексте «НО». И эти «НО» в конце концов лишают героя обоих друзей, а он совершает глупый, не свойственный вообще-то героям Прилепина поступок: просит официантку принести ему горячей водки и поливает ею жмущие ботинки. Его босиком выставляют из кафе… Впрочем, это моя трактовка и, как, перечитав этот абзац, вижу, довольно примитивная — в настоящей прозе всегда множество необъяснимых нюансов, полутонов.
Да, герои Прилепина не тихие, прибитые человечки. Они, как правило, при деньгах, они любят жизнь и себя в этой жизни. Они бывают младшими, но не маленькими. Почти всегда повествование у Прилепина ведётся от первого лица, и это, наверное, провоцирует критиков видеть в героях автора. Об авторе судить не могу, но одевается вроде неплохо, улыбается часто, в углы затравленно не забивается, от водки не бежит, этим и схож со своими героями. А о героях я знаю больше. И вижу, что они не такие уж крепкие, самовлюблённые, манерные, нарциссические, как утверждают некоторые критики.
Вот, к примеру, герой-повествователь в рассказе «Герой рок-н-ролла», которого в числе большинства героев других рассказов сборника Николай Крижановский охарактеризовал следующим образом: «Он — дитя перестройки, существо с минимальным духовным багажом, живущее инстинктами, дерзкое, со своим пониманием мужества, совершенно утратившее национальную идентичность, видящее в женщине средство для удовлетворения похоти и не умеющее говорить без матов». М-да, чудовище какое-то…
Герой рассказа действительно не цитирует наизусть Пушкина (или ещё кого-нибудь более национального), не вскрикивает «какой восторг, я русский!», вообще живёт неправильно — семья не дома, сам каждый день пьёт алкоголь, болтается по кафешкам. Вообще на первых страницах он пустоватый, явно катящийся — но весело, бодро — в пропасть человек. Впрочем, собой и жизнью, судя по всему, доволен.
И вот, видимо, потому что ему нечего делать, знакомый просит героя встретить рок-музыканта Михаила, приехавшего в их город дать концерт. Музыкант совершенно забыт, хотя в юности на героя его песни произвели огромное впечатление. «…В голосе возможно было различить железный гул несущегося на тебя поезда метро; причём голос звучал настолько мрачно, что казалось: поезд идёт в полной темноте и света больше не будет». Но юность прошла, поезд не настиг, певец забылся.
«У меня отличные отношения с моей юностью, — заявляет герой рассказа, — мы не помним друг друга и не вспоминаем никогда; то же самое случилось бы и с героями рок-н-ролла, если б один из них не вернулся ко мне, обретший наконец плоть…».
Герой везёт его к себе в пустующую квартиру, предлагает выпить (музыкант отказывается), всячески активничает. А Михаил тих и скромен, или, точнее — какой-то не совсем живой; герой рассказа близок к разочарованию — представлял его совсем другим. Вечерний концерт (описанный, кстати, Прилепиным потрясающе) словно бы возвращает героя рассказа в его юность — Михаил, пока он у микрофона, снова становится героем рок-н-ролла, а потом возвращается в нынешнее полуживое состояние.
Автор не называет нам фамилию музыканта, но по некоторым приметам знающие (вернее — помнящие) поймут, кто это. Этот музыкант в конце 80-х был хоть и не широко, но страшно известен, на мой взгляд, он самый умный поэт советского рока. И в то время, когда рок-музыка стала популярной и модной, стала выгодным занятием, он исчез из поля зрения, и исчез так надёжно, что через десяток лет возникали сомнения, а был ли он вообще, существовала ли такая группа… Лишь недавно, когда в воздухе запахло переменами (как оказалось, кратковременно), он снова появился в поле зрения, дал несколько концертов, даже мелькнул на телеэкранах…
На протяжении почти всего рассказа кажется, что это плосковатый отчёт о визите рок-музыканта в провинциальный город. Лишь последние страницы превращают текст в настоящее произведение литературы. Мы вдруг узнаём, что герой рассказа — человек известный, не чужд славы. Вот он едет в тот город, где живёт Михаил, и размышляет: «Всё, что желалось мне самому, я неизменно получал с лёгкостью, словно за так. Вряд ли теперь я пугался потерять ухваченное за хвост, однако всерьёз размышлял, как себя надо повести, чтоб, подобно звезде рок-н-ролла, тебя обобрали и оставили чуть ли не наедине со своими желаниями. Мне стало казаться, что не столько дар определяет успех и наделяет трепетным возбуждением всех любующихся тобой, а последовательность твоих самых обычных человеческих решений и реакций. Только каких, когда…».
И далее рассказчик пытается разгадать, что же это за человек: с одной стороны, герой рок-н-ролла, а с другой, тихий и не совсем живой субъект; он засыпает Михаила вопросами, спрашивает о детях. «Бог миловал…» — следует ответ. В конце концов «ни в чём не уверенный» герой расстаётся с музыкантом, взявшись помогать случайному мальчику собирать рассыпавшийся искусственный снег.
Я думаю, проблема, мерцающая в рассказе (в лоб какие-либо проблемы в этом сборнике Прилепин вообще не поднимает, и в этом явный рост его как писателя), очень важна. Действительно, невозможно понять, почему человек, вкусивший славы, бывший звездой, вдруг по собственному желанию становится тем, кого не узнают и почти не помнят? Он может, если возникнет лично у него потребность, вернуться и снова стать звездой, а потом снова исчезнуть. Вот, например, герой рассказа убеждён, что не потеряет «ухваченное за хвост», и полужизнь Михаила его искренне изумляет. «Где же ты свернул не туда? — размышлял я, с нежностью глядя в лицо звезды рок-н-ролла. — В какой тупик ты зашёл? Или это я в тупике, а ты вовсе нет?»
Я, прочитав этот рассказ, тоже задал себе вопросы: «А отпущу ли я ухваченную за хвост какую-никакую, но известность? Откажусь ли от поездки, встречи, телепередачи, которые поддержат мою известность, или вместо этого попытаюсь что-то написать или просто пожить?»
Сергей Беляков набросал схему писательской судьбы, поначалу жутко меня разозлившую. Вот она: «Молодой писатель должен чем-то удивить, чтобы прославиться. Мэтр уже может не утруждать себя. Пусть критики-злодеи что-то долдонят про «измельчавшего» или «исписавшегося» классика, читатель всё равно его книжки раскупает: ты работал на имя, теперь имя работает на тебя». Да, я разозлился, но тут же остыл — а ведь так и существуют многие наши писатели.
Лев Толстой говорил о необходимости освобождения от подчиняющих форм и пытался снова и снова себя освобождать. Мы же стремимся не потерять ухваченное за хвост и удивляемся тем, кто берёт и по своей воле теряет.
Человек, написавший такой тонкий и глубокий (глубина не сразу видна из-за тонкости) рассказ, как «Герой рок-н-ролла», вряд ли последует вышеприведённой схеме. По крайней мере — в ближайшее время…
И теперь несколько слов о пресловутой прилепинской небрежности (разговорам о которой, правда, он сам дал отличный повод, заявив как-то, что пишет левой ногой).
