Владимир Попов - Очерк и публицистика. Журнал "Наш современник" № 2, 2012

Разделить единую страну было легко, на это хватило лишь духовного завещания киевского князя. Сложить потом вновь унитарную Русь было куда трудней и обошлось очень дорого. Все безобразие удельной системы, разнузданное Ярославом «Мудрым», было в целом ограничено только спустя четыреста с лишним лет Иваном Третьим, а вконец сломано лишь его внуком.

Но почему после смерти Василия Третьего не состоялся реванш федерализма? Ни при регентше Елене Глинской, ни в отроческие годы Ивана Четвертого? Почему Москва устояла и сохранила власть над всей Русью? Почему за целых пятнадцать лет никто из удельных князей не покусился ни на правящую династию[30], ни на централизованное государство, не отложился от центра?

Потому что все русские люди еще очень хорошо представляли себе пагубные последствия этого, страшились нового распада, как огня, и ни за что не пошли бы на такой самоубийственный шаг, не поддержали бы сепаратистов. Исторический век феодальной раздробленности объективно закончился, и возврата к старому быть не могло. Надо быть экстремально глупым, чтобы не учиться на собственных ошибках (это относится как нашим поумневшим предкам, так и к их поглупевшим потомкам — Хомякову, Широпаеву, Храмову и Ко).

Урок прост и ясен. Он состоит из двух тезисов:

1) федерация, собранная в единое целое из прежде разных частей, как собрали Рюрик и Олег все летописные племена в единую Русь под своей эгидой, как собрали Соединенные Штаты Америки или Германскую Империю, — это хорошо;

2) федерация, полученная дроблением единого целого на разные части — плохо.

Вместе эти тезисы — и есть Закон о благе и зле федерализма.

В данной связи вновь вернемся к вопросу: как и почему в то время, как в Южной Америке огромные и еще вчера единые колонии вдруг разделилась на самостоятельные государства, в Северной — разные штаты сложились в единую великую страну? Причем утверждалось это единство также через войну — долгую и кровопролитную войну Севера против Юга, федералистов против конфедератов[31]? Почему в одном случае люди воевали за государственное единство, а в другом — за выход из него?

Дело в том, что Север представлял собой в целом регион промышленного и банковского капитала, а Юг — землевладельческого. Развитый национальный капитализм Севера, дозревший до стадии империализма, требовал единого пространства для перемещения товаров и капиталов. И принудил к этому единству Юг. Подлинная элита американского Севера времен Линкольна — это уже не региональная управленческая элита Вашингтона или какого-либо штата, а представители крупного капитала, чьи империалистические амбиции простирались далеко за пределы административных границ. Понимание ими экономических выгод единства страны нашло свое выражение в финансировании соответствующих политических и военных проектов. Капитал северных штатов уже мог диктовать свою волю политикам и генералам — и ломать волю местных элит, вечно жаждущих полного всевластия в своем гнезде[32].

Дело в том, что Второй закон элит гласит: «Лучше быть первым во всей стране, чем в отдельной провинции» (формулировка моя). Объединители США хотели и могли первенствовать в масштабах не только Севера, но и всей будущей державы. Соответственно, у политиков, за спиной которых стоял этот капитал, появились свои супершансы.

С тех пор североамериканская финансово-промышленная элита как субъект истории неуклонно расширяла и существенно расширила-таки зону своего влияния.

Однако ни на Юге будущих США, ни в Центральной и Южной Америке такого капитала и таких амбициозных финансово-политических элит не было. А у тех, что были, амбиции не простирались далее границ своих провинций. Результат налицо.

Нет их сегодня и в современной России. Удержать нашу страну от распада, если он начнется, будет просто некому: слабенький русский национал-капитализм до этого (до стадии империализма) еще не дозрел. О чем убедительно свидетельствует уродливый и, на первый взгляд, противоестественный феномен русского сепаратизма.

РЕЗЮМЕ

Как успел заметить читатель, исторический опыт федерализации единых некогда государств — зловещий симптом, предвещающий их скорый распад и кончину.

Конечно, возврат сегодня, после развала СССР на национальные государства, к мечтам о единой и неделимой России времен Деникина и Колчака — чистой воды анахронизм. Я противник идеи восстановления СССР или Российской империи. Нам чужого не надо.

Но и свое мы отдавать не хотим и не будем: русские люди должны жить в своем едином (унитарном) и централизованом государстве. У русского народа должна быть одна страна, одна голова, одна судьба — только тогда он, возможно, уцелеет в грядущих испытаниях. Русское Движение именно этот лозунг должно сделать своей ясной целью.

Сегодня Россия есть русская страна с антирусской властью. Нам, русским националистам, надлежит взять в ней всю власть, чтобы преобразовать ее в Русское национальное государство — «для русских и по-русски», как завещал великий русский патриот. Это возможно, понятно, только при наличии единого сильного русского центра.

Что же касается федерации, то нам и эта-то, действующая, федерация обрыдла, достала нас своей противоестественностью. От нее надо отказаться в пользу единой централизованной державы по образцу республиканского Рима.

Есть еще одна причина, по которой я взялся за перо.

Почему Храмов так легко жертвует единством централизованного русского государства, созданного с таким трудом и с такими жертвами перед лицом могущественной необходимости?

Он просто не понимает, зачем оно нужно. Он ставит именно этот вопрос: «Зачем нужно русское национальное государство?». Но дает на него вот такой примитивный, на уровне пятиклассника, ответ:

«1) Только руководство русского национального государства сможет защитить русских в условиях масштабных внутренних миграций…

2) Не менее важно русское государство и в условиях внешней миграции…

3) Национальное государство отстаивает интересы нации и за пределами своих границ…

4) Только русское государство способно целенаправленно вкладываться в русские территории и русское население, не расходуя деньги на бессмысленные имперские амбиции».

Это все, что есть у него за душой. Я не охотник исследовать примитивные ответы на сложные вопросы. На тему государства, его необходимости (или, напротив, — ненужности, в системе анархистов) и т. д. написаны горы трудов. Я не хочу и даже права не имею погружать читателя в эту бездну цивилистики. Да этого и не требуется, чтобы с первого взгляда и так понять: перед нами — детское, девственное сознание, претендующее на решение глобальных проблем. Хлестаков и Шариков в одном лице, как и было сказано.

Наивность, скажет читатель? Простота, что хуже воровства, отвечу я.

Как говаривал Гегель, истина одна, и она конкретна.

И она — не у Храмова, добавлю.

Раздражает не столько глупость и однобокая образованность Храмова, крепко подкованного… на одно копыто. Сколько именно эта убойная наглость, апломб нечеловеческий, претензии, пресловутое библейское хамство, неосторожно взращенное редакторами «Вопросов национализма».

Пугает, что о национал-демократах уже начинают вовсю судить и рядить, исходя именно из подобных безапелляционных писаний, замазывая при этом грязцой ни в чем не повинных деятелей Русского движения, которому медвежьи услуги юного дарования могут дорого обойтись.

Ибо хомяковы, широпаевы, храмовы под видом борьбы с имперской идеей и прикрываясь чуждой им на деле маской «национал-демократии», ведут борьбу именно с Русским национальным государством, которого пока еще нет. В превентивном, так сказать, порядке, зарабатывая политические гранты и бонусы у исконных врагов России, мечтающих о ее расчленении. Тот факт, что все последнее время внутренняя политика нашей страны целиком диктовалась внешними обстоятельствами, учтен этими горе-политиками хорошо, даже слишком.

Если их идеи возобладают или будут приняты к руководству правителями России, то Русского национального государства не будет никогда, разве что в карликовом и марионеточном — курам на смех — варианте. А счет невинным русским жертвам пойдет опять на миллионы.

В этой ситуации со стороны подлинных национал-демократов, да и всех иных участников Русского движения, прекраснодушие и политическая близорукость — слишком большая, непростительная роскошь.

Альберт Устинов. О ПРОСТОМ СОВЕТСКОМ ЧЕЛОВЕКЕ…

Да, о нём, о том «агитпроповском» образе с плакатов советских времён — человек с ружьём, с отбойным молотком, с мастерком, с серпом, или девушка с веслом, со снопом, иногда с циркулем и логарифмической линейкой. Это их, поставленных как королей или полководцев на высокий пьедестал, в постсоветское время назовут пренебрежительно «совком», как бы в отместку за «наглость» занимать столь «благородные» места.