Вадим Штепа - RUтопия
В античной эллинской традиции Север также наделяется безусловно сакральными чертами и предстает в образе Гипербореи — счастливой «страны за Северным ветром». Это родина солнечного бога Аполлона, который ежегодно путешествует туда на лебединой колеснице, причем знаменитый Дельфийский оракул Аполлона был, по преданию, основан именно гипербореями, не раз посещавшими Элладу. (→ 3–7) Именно на Севере располагали «землю богов» древние иранцы (Арьяна-ваэджа) и египтяне (Та-нутер). Ведут свое начало «от северных богов» и такие географически далекие друг от друга традиции, как ацтекская и скандинавская, причем почти совпадая в наименовании их верховной столицы (Тула — Туле).
Это признание «северной прародины» присутствует не только в «языческих», но и в авраамических традициях. Так, библейская Книга пророка Иезекииля буквально начинается с весьма таинственной картины Богоявления:
И я видел: и вот бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня.
Далее в ней следует призыв:
И сказал мне: сын человеческий! подними глаза твои к северу.
В Книге Иова описывается акт Творения:
Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем… Светлая погода приходит от севера, и окрест Бога страшное великолепие.
Однако в Книге пророка Иеремии образ севера выглядит уже скорее именно «страшным», чем «светлым»:
И сказал мне Господь: от севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли… Выставьте знамя к Сиону, бегите, не останавливайтесь, ибо Я приведу от севера бедствие и великую гибель… Египет — прекрасная телица; но погибель от севера идет, идет.
Этот контраст, возможно, объясняется особой пророческой линией, по каким-то причинам склонной «демонизировать» северный вектор. Однако даже она не противоречит исходным координатам сакральной географии, которые разделяют скорее не пророков между собой, но пророков и жрецов. Последним свойственно опасаться прямого, непосредственного контакта с сакральным, поскольку он нарушает «стабильность» их догматов. Но по отношению к этим «писаным истинам» стрелка компаса трансгрессивна всегда — мистик Дима Лабрадоров видит ее так:
Вертикаль «Север-Юг» означает включенность в Миф, в режим инспирации, в мистерию — в ангелические или же демонические влияния. Север типологически связан с близостью, активным проявлением Божества, Манифестацией. «Запад-Восток» — система совершенно другого плана, она горизонтальна и инвитационно пассивна. Память о Мифе становится отныне центральным понятием исторического опыта. Мы помним, но не знаем. Сами представления о Небе мы получаем не от общения с ангелами, не из мистериальных таинств, но из Священных книг, по линии преемственности…
Как бы то ни было, религиозный историк Ариэль Голан сообщает, что «некоторые храмы в древнем Израиле были ориентированы на Север». В исламской традиции также издавна принят титул для особо почитаемых духовных лидеров — кутб, что в буквальном переводе означает «полюс».
Утопический парадокс Севера состоит в том, что он постоянно ускользает от какой-то четкой географической фиксации. Эллины, считая Гиперборею «благодатной страной», тем не менее, полагали «ужасным» климат всего известного им «Крайнего Севера» — Колхиды и Скифии. Истинный Север всегда «запределен» — но при этом для желающего его открыть он вдруг оказывается самым близким и очевидным. Это превосходно понял Винни-Пух.
Рене Генон сделал любопытное наблюдение: «современная наука» (т. е. наука эпохи модерна), гордящаяся своим «взрослым» рационализмом, возвела какой-то странный «барьер» во времени на рубеже в несколько тысячелетий до н. э., события до которого объявляет «мифическими» и «легендарными». Именно поэтому она неспособна ответить на многие элементарные, «детские» вопросы — например, почему так хорошо совмещаются очертания береговой линии Африки и Америки, если «убрать» разделяющий их океан? Если предположить, что Птолемею и Меркатору берег Нового Света был еще неведом, то позднейшим картографам эпохи модерна эта загадка, кажется, просто не приходила в голову. На «научный язык» ее перевели лишь в ХХ веке, когда возникла геофизическая теория «дрейфа континентов». С ее точки зрения, сотни миллионов лет назад весь массив суши земного шара составлял единый первичный континент, который позже раскололся на части, и они впоследствии заняли свои теперешние места на земном шаре (хотя их движение продолжается и поныне).
Вполне возможно допустить, что этим первичным континентом и была Гиперборея, занимавшая всю северную полярную область планеты, где еще не было «горизонтального» разделения на Восток и Запад, да и климат был совершенно иным. Но с ее расколом и дрейфом этих осколков на юг, где и возникли «восточно-западные» координаты, она полностью прекратила свое существование, и ни один из современных континентов не может считаться ее «единственным преемником». (Поэтому то и дело объявляемое различными археологами «открытие Гипербореи», а также исторические «реконструкции» на основе раскопанных ими черепков вызывают лишь ироническое отношение.[33]) В этом макроисторическом процессе вполне могли возникать и исчезать и какие-то иные континенты, отголоски чего мы наблюдаем в мифологических преданиях о Лемурии, Атлантиде и т. д.
Гиперборея как традиционный символ Севера превратилась в утопический архетип, доступный постижению лишь интуитивным образом. Именно об этом, как представляется, спел Борис Гребенщиков:[34]
Ключ к северу лежит там, где никто не ищетКлюч к северу ждет между биениями сердца
Впрочем, наиболее проницательные академические ученые вполне признают реальность этих «утопических мифов». Известный исследователь Античности Алексей Лосев вообще называет миф «наиболее яркой и самой подлинной действительностью». Но учит при этом, что «миф поддается познанию лишь мифологическим же образом». Именно этот тип познания широко практикуется именно в «восточных» религиях, которые, по причине отсутствия в них жесткой догматической структуры, часто считают именно мифологиями. Для сторонников «западных», авраамических религий обращение к этому опыту может оказаться не просто небесполезным, но даже и необходимым для более глубокого постижения собственных традиций. Даосский или дзенский парадокс способен ярче высветить некоторые фундаментальные основы «западных» религий, чем многотомные догматические толкования. К слову, уникальный пример такого свободного владения «языками» разных религий подал сам Генон, который блестяще продемонстрировал их органичное «гиперборейское родство». Оно не означает некоего внешнего смешения этих «языков», но открывает их внутренний объем и ризоматическую (→ 1–3) взаимосвязь.
Это северное «многоязычие» находит свое живое воплощение в культуре постмодерна. Так, один из героев Виктора Пелевина открывает вселенский религиозный парадокс:
Руки Аллаха есть только в сознании Будды. Но вся фишка в том, что сознание Будды все равно находится в руках Аллаха.
Это озарение весьма напоминает афористичные пассажи об искусстве из «Ориентации — Север».
* * *В культуре постмодерна, несмотря на ее кажущийся «хаос», есть, тем не менее, довольно четкие «правила игры». Так, по Жаку Дерриде,
всякая интерпретация текста, допускающая идею внеположности исследователя по отношению к тексту, признается несостоятельной.
Поэтому, говоря далее о религиозных утопиях, мы не будем «растекаться мыслию по древу», но представим интерпретацию некоторых из них с точки зрения православной традиции, прослеживая ее собственную логику. Подчеркнем лишь, что нас этот «религиозный текст» интересует в особенности как опыт «прикладного богословия». Здесь весьма показательна мысль известного киевского политического утописта, «провiдника» Дмитро Корчинского:
Сегодня мы говорим о православии и христианстве лишь потому, что понимаем: если мусульмане выиграют, то потому, что главой их партии является Аллах. А это значит, что если у нас все-таки есть что противопоставить, то это совсем не антитеррористические кампании, не СБУ и не КГБ. В ответ мы единственно можем создать такую партию, которую возглавлять будет Исус Христос. В XXI веке идеологию государств будет определять религия, и мы сможем проявить себя только в том случае, если сумеем построить православный фундаментализм. Нравится нам это или нет, мы будем играть в эту игру, независимо от наших желаний.
