Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители
И сразу я вспомнил апрельскую ночь вблизи Переславля-Залесского. В шалаше мы ждали появленья тетеревов. Была еще ночь. Темное небо осыпано звездами, а таинственное пространство луга одето в туман. Но воздух наполнен был множеством звуков. С трубными криками пролетели невидимые журавли, монотонно и глуховато звала кого-то неведомая птица. Но более всего волновало странное мелодичное стрекотание в темноте. Звуки похожи были на треск капелек масла, падавших на множество раскаленных сковородок. «Что это?» – толкнул я лежавшего на еловом лапнике егеря. «Дупеля. Дупеля токуют», – ответил он шепотом. С того раза я часто вспоминал дупелей. Помечал карандашом строчки в книгах, где о них что-нибудь говорилось, расспрашивал охотников. И постепенно болотный кулик вырос для меня в загадочное существо, увидеть которое не удавалось.
«Слушайте и смотрите – я готов к продолжению дупелиного рода».
Среди пернатой дичи особо ценится четверка похожих друг на друга куликов: дупель, бекас, гаршнеп и вальдшнеп. Поэтична охота на длинноклювых этого семейства, и отменно вкусна эта «красная дичь». Добыча невелика – без перьев она с кулак, маленький гаршнеп даже с детский кулак. Было этой дичи когда-то поразительно много. И главная часть ареала замечательных куликов приходилась на пространства России. Но все на земле убывает. Во всех странах охоту на дупелей запретили. У нас на токах она тоже запрещена. Можно лишь осенью, в пору бабьего лета, добыть несколько дупелей, охотясь с собакой. И есть охотники, предпочитающие эту «мелкую дичь» гусям или утке.
В старину мужик-охотник на дупеля патрон жалел, но помещики ценили охоту на болотную дичь выше всякой другой. Упоминание дупелей мы находим у Тургенева, Аксакова, Пришвина. А Некрасов писал: «Вчера, утомленный ходьбой по болоту, забрел я в сарай и заснул глубоко».
Почти всех куликов отличает тонкий и длинный клюв. Это значит, что птица свой корм добывает, как шилом, в земле, причем податливой, мягкой – на болотистых островках, на заливных лугах возле речек. Собирают кулики на поверхности всякую мелочь – слизняков, насекомых, но девяносто процентов их пищи составляют земляные черви, которых они не только мастерски извлекают, но и хорошо чувствуют близость их длинным своим «пинцетом».
И самих куликов охотник ищет там, где добыча их кормится и гнездится. Обычно это болото и заливные луга. (Лишь вальдшнеп живет в древесных зарослях, за что и зовется лесным куликом.) Повадки у родни, названной «красной дичью», разнятся. Вальдшнеп токует, когда снег еще местами белеет и лес еще не покрылся зеленым дымом ранней листвы. Ток вальдшнепов называют тягой – брачный полет кулика (тяга) проходит опушкою леса, руслом ручья, просекой, цепочкой кустов. Тут с замиранием сердца охотник слушает «хорканье» и «цырканье» длинноносого летуна, зовущего самку. Когда она, подскочив кверху, отзывается на призыв, вальдшнеп немедленно к ней пикирует. На этих пролетах и ждет знаменитого кулика выстрел. Добыча для охотника не бывает богатой, но парочка птиц, не сумевшая уклониться от дроби, наполняет радостью сердце стрелка. Бекасы токуют днем над болотом у всех на виду. Но тут стрелок чаще всего «дупеляет» (мажет) – полет у бекаса скорый и верткий. Пикируя сверху вниз, он «блеет барашком» – звук издают упругие перья хвоста. Пребывающим на болоте даже и без ружья токованье бекаса дарит много счастливых минут. А охотнику, подстрелившему птицу, друзья разрешают на шляпе носить перышко кулика и называться снайпером, то есть метким стрелком. («Снайп» по-английски – «бекас».)
Дупеля же токуют ночью. Не в одиночку, а подобно тетеревам собираются иногда немалым числом в строго определенном месте. И, начав игрище в сумерках, ведут его до рассвета. Привязанность дупелей к своим токовищам поразительна. Они находят их после прилетов с зимовки в Африке (шесть тысяч километров пути!) и не меняют по многу лет. Известен случай, когда дупеля пятьдесят весен подряд слетались на ток, представлявший собой пятачок земли на болоте. (Подобную привязанность к месту весенних игрищ наблюдают также у глухарей.)
Ночное поведение дупелей на току беспечно. Они близко могут подпустить к себе человека, а взлетев, скоро опять возвращаются. Тетеревов может напугать неожиданное появление на току шалаша, дупелей же засидка охотника не пугает, вот почему стрельба на дупелиных токах всюду запрещена. И всегда тока берегли, старались места их не разглашать. Писатель Соколов-Микитов пишет, как отцу его, управляющему лесным имением купца, владелец его наказывал: «Делай в лесу что хочешь. Однако настрого запрещаю: не смей охотиться на дупелином току и никого на ток не пускай. Если нарушишь наказ, не обижайся – немедленно прогоню». Долго терпел запрет добросовестный управляющий. Но в каком-то году интереса ради сходил на ток и парочку птиц подстрелил. Об этом хозяину кто-то сразу донес. И немедля был нарушитель наказан – получил письмо хозяина с уведомленьем, что не находит возможным держать управляющего на службе.
«Тока с сотней птиц сегодня можно увидеть разве что где-нибудь в вологодских или архангельских землях. Но кое-что осталось и у нас на тверских…» – просвещал меня Валентин Николаевич, двигая свой вездеход по бывшему пастбищу у болотца. Скрадок из воткнутых в землю прутьев и накрытых маскировочным полотном мы поставили в нужном месте за десять минут, уселись в нем и стали ждать. Когда закатное красное солнце коснулось лесного зубчатого горизонта, я вдруг услышал знакомый мелодичный треск дупеля. Ему откликнулся другой в стороне. А когда солнце скрылось и стало смеркаться, на травяную площадку перед скрадком словно кто бы камни стал швырять – со всех сторон, сверкая белой каемкой хвостов, высадился целый десант дупелей. Их было более двух десятков. Птицы резво перебегали, как бы охотясь друг за другом, и довольно громко потрескивали.
Таинство тока открылось, когда на светлевшей плешине луга можно было разглядеть лишь темные силуэты птиц. Они носились туда и сюда скачками, а «сковородный треск масла» заполнил пространство метров на двести вокруг. Карусель птиц вертелась в пяти-шести шагах от скрадка. Участники этого карнавала походили на фигурки в черных плащах – не хватало лишь факелов. Самки, наблюдая бескровные стычки соперников и слушая их серенады (в которых, можно предположить, закодирована жизненная сила болотного кулика), спешили на встречу с избранником. Путь к нему указывала белая вспышка перьев. Ночь была звездная, и мы долго могли наблюдать смотрины «добродушных дупелей» (так называл птиц Тургенев). Получив свою долю вниманья на игрище, самки не спеша удалялись на окраину тока.
Гнезда дупеля строят вблизи от ристалища. В них всегда четыре довольно крупных яйца. Заботы о потомстве у этих птиц лежат только на самке, тогда как у близкой родни дупелей – бекасов – заботы о детях родители делят поровну: двух птенцов водит самка, а двух – самец. Неизвестно, есть ли у других каких-нибудь птиц подобное «разделенье труда»?
Ночные хороводы у дупелей длятся до рассветного часа. Но увидеть любовные игры занятных птиц сегодня непросто – мало осталось дупелей на земле. Еще труднее сфотографировать куликов. Но на Севере они водят свои хороводы в светлые ночи. Снимок, который вы видите, сделан, видимо, там. Я нашел его в плохо напечатанной книжке. Пришлось кисточкой аккуратно «реставрировать» облик «болотного короля». Желание выглядеть красивым и сильным делает дупеля на току, как видите, несколько карикатурным. Но это на наш, человеческий, взгляд. У дупелей же свои понятия о том, как должен выглядеть ухажер на смотринах.
• Фото из архива В. Пескова. 29 мая 2008 г.
Мустанги
Окно в природуВозможно, не всем известно, что мустанг – это никакой не зверь, а всего лишь одичавшая или рожденная в диком табуне лошадь. К прежней свободе, когда не надо держать на хребте седока или ходить в упряжке, лошади возвращаются очень быстро. И очень ценят свободу. В Прикаспии лет полтораста назад одичали лошади сторожевых казачьих отрядов. Казачьим коням позволяла скрываться хитрость (а может быть, и не очень строгий пригляд людей), и они становились вольными дикарями. Попытки вернуть их в оглобли и под седло ни к чему не привели: лошади, пойманные с большим трудом, отказывались от еды и так вернули себе свободу.
Родина лошадей – Америка. Отсюда по перешейку, соединявшему некогда два материка, они перешли в Азию и широко расселились в степных районах. У себя же на родине в ледниковый период лошади почему-то вымерли, и до времен Колумба американский континент был «безлошадным». Коней сюда по деревянным трапам с каравелл свели конкистадоры. Лошадь помогала европейцам покорять новые земли и их обитателей. Впервые увидев всадников, ацтеки посчитали, что человек и лошадь были одним существом, странным и беспощадным. Однако, когда индейцы поняли, что лошадь может служить им так же преданно, как и пришельцам, они стали превосходными всадниками, даже более ловкими, чем бледнолицые. И тогда уже поселенцам, в воловьих повозках покорявшим пространства, индеец и лошадь стали казаться одним существом – стремительным, неуловимым и мстительным. А лошади между тем норовили уйти из-под седел – и бледнолицых, и краснокожих. Отбиться от рук человека и скрыться не составляло труда, эта земля как будто была создана для лошадей: на тысячи миль простирались безлюдные вольные степи. И, вернувшись на прежнюю родину, кони нашли свое место среди оленей, бизонов, птиц и волков. Человек тоже расселялся здесь, но пространства хватало всем, и ковбой лишь из удали пускался вскачь за мустангами. Управиться с дикой лошадью мог только очень умелый и выносливый человек; объездить мустанга, вернуть лошадь в послушный табун было высшей аттестацией для ковбоя. А поскольку профессия эта слабых людей не терпела, почти каждый пастух мог похвастать укрощенным мустангом.
