Александр Скидан - Сумма поэтики (сборник)

Каковая начинается перифразом «Постороннего» Камю: если там у героя умирала мать, то здесь – отец. Но реакции персонажей сходны и призваны шокировать читателя своей чудовищностью: «Во время похорон в голову лезли всякие гадкие мысли. Старый хрен умел устраиваться, пожил в свое удовольствие. “Ты трахал девок, дружок, – распалял я себя, – ты засовывал моей матери между ног свою здоровенную штуку”. <…> [Я] слушал весь ассортимент похоронных песнопений и чувствовал себя как рыба в воде – куда непринужденней, чем, скажем, на свадьбе. Поистине, похороны – это мое». В эпатаже (или просто в правдивости?) Уэльбек идет дальше Камю; там, где у последнего – равнодушие, апатия, ступор, у него – откровенный цинизм. Оно и понятно: со времени написания «Постороннего» прошло семьдесят лет, мир изменился, цивилизация совершила огромный скачок по пути к прогрессу, к чему лицемерить, пусть мертвые хоронят своих мертвецов.

Смерть отца символична. Это смерть всего, что связано с нравственными и социальными устоями, порядком, законом. От них остаются холодный, пустой тренажерный зал и трупный запах (тело, с проломленным черепом, обнаружили спустя неделю). Разговаривая со следователем, Мишель, главный герой, спокойно допускает, что он мог «сесть в машину, приехать сюда, убить отца и в ту же ночь вернуться». Больше ему добавить нечего, и он идет смотреть телевизор. Настоящего убийцу завтра найдут, им окажется араб, и Мишель проснется богатым, очень богатым человеком. Он возьмет отпуск, купит туристическую путевку и улетит в Таиланд: с холодным рассудком по жарким тропикам, как гласит текст рекламной брошюры. (В «Платформе» вообще много цитат из рекламных брошюр, путеводителей, бюллетеней и исследований в области маркетинга; это не только придает повествованию документальность, но и постоянно напоминает, насколько желания, поступки, само сознание человека контролируются системой.)

Почему Таиланд? Да потому, что тайки – «лучшие любовницы в мире», что в переводе попросту означает: дешевые, нетребовательные профессионалки, с которыми, помимо прочего, возможен «человеческий контакт». Во Франции с «человеческим контактом» у героя проблемы. После работы (он составляет бизнес-планы и финансовые отчеты о выставках, будучи к современному искусству вполне равнодушен) Мишель обычно отправляется на пип-шоу. Пятьдесят франков, иногда шестьдесят, если не хватает времени, чтобы кончить. И он не исключение. Что-то стряслось, что мешает людям западной цивилизации, пользуясь его словами, совокупляться. Возможно, это связано с нарциссизмом, со сверхрациональным, прагматичным подходом ко всему, культом индивидуальности и успеха, когда каждый замурован в собственной скорлупе и наслаждается своей уникальностью. «В наши дни так мало женщин, которые бы сами получали радость от секса и хотели бы доставлять ее другим», – жалуется он. Но и мужчины не лучше. Обе стороны хотят только получать (потреблять). В результате «когда мужчина взрослеет и набирается опыта, он приходит к выводу, что любовь ему ни к чему и проще пойти к девочкам. Но здешние шлюхи – это отбросы общества, к ним не стоит и соваться, и вдобавок некогда, работа съедает все время. Большинство, в итоге, так и живет, а некоторые время от времени позволяют себе немного сексуального туризма… Есть такие, которые предпочитают онанировать, уставившись в Интернет или под порнокассету».

Интимная сфера свелась к сфере услуг, к формуле «спрос – предложение». Применительно к этой области человеческих отношений можно сказать то же, что справочник по маркетингу сообщает об индустрии туризма, что-нибудь вроде: «Наши опросы показали, что потребители ждут от нас трех вещей: безопасности, новых ощущений и эстетического наслаждения». Меню на вечер: омар, седло ягненка, несколько сортов сыра, белое вино, торт с клубникой и кофе.

В путешествии Мишель знакомится с Валери, неглупой, милой, эмоционально отзывчивой и такой же одинокой, как он. По возвращении во Францию между ними вспыхивает роман. Их связь основана на чувственности, умении дарить друг другу «человеческое, слишком человеческое» удовольствие, радость телесной близости. Чувственная привязанность мало-помалу перерастает в любовь.

Между тем Валери занимает достаточно высокий – и высокооплачиваемый – пост в крупной туристической фирме. И Мишелю приходит в голову гениальная по своей простоте, сулящая баснословные барыши идея. С одной стороны, рассуждает он, имеются миллионы жителей развитых стран; у них есть всё, за исключением одного – сексуального удовлетворения, они его ищут и не находят, отчего и несчастны; с другой – миллиарды людей, у которых нет ничего, они голодают, живут в антисанитарных условиях, им нечего продать, кроме своего тела и своей неиспорченной сексуальности. Идеальные условия для обмена. И герои с жаром берутся за дело: разрабатывают платформу новой, закамуфлированной под экзотические виды туризма, программы; находят иностранных инвесторов и партнеров; запускают рекламную кампанию. Успех превосходит все ожидания.

Параллельно экстазу обогащения, в своей ненасытности они доходят до любви втроем, иногда за деньги (гостиничная прислуга), иногда так (ищущая новых ощущений попутчица в поезде). Уэльбек не скупится на подробные физиологичные описания, не впадая, впрочем, в порнографию; эти сцены по-своему эротичны, а главное – функциональны: они наглядно демонстрируют, что плотское наслаждение – единственный доступный героям способ самореализации, единственная возможность испытать чувство «полноты бытия». И тут разражается катастрофа.

Они вновь отправляются в Таиланд, в этот тропический рай, проверить, как идут дела у их фирмы, и заодно отдохнуть. Они счастливы, у них даже возникает мысль оставить бизнес и поселиться здесь навсегда. Почему бы и нет? Как говорит Мишель, плоть от плоти западного общества, особойпривязанности он к нему не питает: «На Западе дорогая жизнь, холодно и проститутки некачественные». Сидя на террасе ресторана у моря, он с благодарностью смотрит на Валери, когда раздается взрыв, а потом – сухой треск автоматной очереди.

В теракте, осуществленном местными исламистами, Валери погибает. Мишель же, пролежав несколько месяцев в психиатрической клинике, приступает к запискам. Это сильный ход, резко меняющий оптику восприятия: оказывается, все, что мы читали до этого, представляет собой записки пережившего кровавый ад человека (сразу вспоминаются сцены насилия в пригородах Парижа, убийство отца и видение отрубленной головы в начале романа). Диагноз, который он ставит себе и взрастившей его цивилизации, неутешителен и имплицитно совпадает с философски фундированным диагнозом Алена Бадью. Согласно последнему, современный (западный) мир характеризуется четверичной подменой имен: «техника» подменяет «науку», «культура» – «искусство», «управление» – «политику», а «сексуальность» – «любовь». «Система “культура-техника-управление-сексуальность” вполне заслуженно соответствует рынку, а все эти термины входят в рубрику “реклама”»[131]. Косвенным образом – и вопреки обвинениям в «оскорблении ислама» – Уэльбек оправдывает акт возмездия со стороны фундаменталистов, сопротивляющихся превращению своей страны в сырьевой придаток, в экспортера «сексуального мяса».

Протокольный, отстраненно натуралистичный, «отмороженный» язык повествования, мотивированный психологическим состоянием рассказчика, находится в вопиющем контрасте с описываемыми событиями, – разрыв, придающий роману и эстетическую убедительность, и безапелляционность скрепленного кровью и одиночеством приговора.

К вопросу о (романной) технике[132]

«Инкрустатор» ставит вопрос о технике, в том числе романной. Повествование демонстративно открывается и заканчивается списком технического оборудования, с дотошным воспроизведением его рабочих характеристик и инвентарных номеров. Такая инструкция по эксплуатации, развенчивающая литературу как промышленную технологию, производство. Краны, балки, шагающие экскаваторы, землечерпальные машины, земснаряды, шахты, рудники, медеплавильный завод. Дефектоскопия оборудования, ревизия, наладка, инструментальная съемка, рихтовка подкрановых путей, балансировка вентиляторов. Главный механик Д.В. Сонин, главный энергетик И.Б. Сидельников; заместитель главного механика О.В. Стрельцова, заместитель главного энергетика С.И. Гаврилов.

Действительно, в плане технического оснащения роман весьма изобретателен, будучи инкрустирован эффектными формальными ухищрениями, что резко выделяет его на фоне беллетристики, той удобочитаемой сюжетной прозы, на которую в большинстве своем ориентируются сегодня издательства. На уровне фактуры – это всевозможные (восходящие к дадаистским и футуристическим опытам) полиграфические и шрифтовые деформации, введение составленных из компьютерных символов пиктограмм, технических таблиц и документации, изобилующей специальной номенклатурой, замена кириллицы в русских словах латиницей и т. п. Сюда же можно отнести и дисграфию, отсылающую к альтернативным грамматике и орфографии сетевого общения, и рассыпание целых абзацев на отдельные литеры, и криптографическое письмо, когда выделенные буквы составляют самостоятельные фразы-отбивки, вроде «Прейскурант на молчание» или «Здесь есть место для правды», кочующие по страницам и буквально превращающие текст в решето (нечто подобное делал в своих фильмах Годар, когда дробил киноповествование титрами, при этом сознательно играя на полисемии последних; так леттризм в его лице протягивал руку будущей деконструкции); не говоря уже о нарушениях правил пунктуации, чередующихся с полным отказом от таковой.