Сестра-отверженная - Одри Лорд
Но Лорд смотрит шире. Она берет за отправную точку реальность близящегося возмужания своего ребенка («Наши сыновья не вырастут в женщин» (4)), а затем задается вопросом, каким именно мужчиной он станет. Она ясно видит, что может и неистово любить своего сына, и в то же время отпустить его. По сути, чтобы оба они могли жить дальше, она вынуждена отпустить его, показать, что у нее «нет обязанности чувствовать за него» (5).
И Лорд, и я – матери-лесбиянки, которым пришлось учить наших мальчиков самих делать их эмоциональную работу. Но ее сын, Джонатан, – Черный, а мой сын, Джошуа, – белый, и в расистском обществе это не тривиальная разница, несмотря на то что оба они – мужчины. Как пишет Лорд в другом тексте:
Некоторые проблемы у нас как женщин общие, другие – нет. Вы боитесь, что ваши дети вырастут, присоединятся к патриархату и станут свидетельствовать против вас – мы же боимся, что наших детей выволокут из машины и расстреляют на улице, а вы не захотите ничего знать о том, от чего они гибнут (6).
Я прочитала «Дитя-мужчину», и это был один из тех запоминающихся моментов, когда чувствуешь, как внутри тебя меняется что-то важное.
Я поняла, что дело не только в том, что Лорд больше меня знает о воспитании сыновей, хотя я и получала экспертные советы. Я осознала, насколько непосредственно знания Лорд связаны с ее различием – теми реалиями Черности и лесбийства, которые выдворяют ее за пределы господствующего общества. Она знала такие вещи, о которых я, белая женщина, прожившая большую часть своей жизни в гетеросексуальном мире среднего класса, понятия не имела, но которые были мне полезны, даже необходимы.
…Чтобы выжить, тем из нас, для кого угнетение – это так же по-американски, как яблочный пирог, приходится быть наблюдательными (7).
Мне было стыдно за мое высокомерие и страшно, что мое невежество будет разоблачено, но в то же время я была взволнована открывающимися передо мной возможностями. Я пообещала своему будущему стараться слушать те голоса в других и в самой себе, которые знают то, что знают, именно потому, что они другие. Я хотела услышать то, что они могут мне сказать.
Конечно, отголоски не затихают.
Когда я вновь перечитала «Дитя-мужчину» несколько лет спустя, проделав за это время большую работу по возвращению себе своей еврейской идентичности, я задумалась о сложностях положения моего сына как белого мужчины-еврея в белом христианском обществе. При первом чтении я не видела в этом проблемы – теперь трудно даже вообразить такую недальновидность.
Когда мы определяем себя, когда я определяю себя, ту часть, в которой я такая же, как вы, и ту часть, в которой я отличаюсь, то я не лишаю вас объединения со мной, а расширяю область объединения (8).
Расстояние между чувством и мыслью еще сильнее сокращается по мере того, как мы знакомимся с тем, что происходит в душе у Лорд. Мы наблюдаем, как она движется от «хаоса знания… той темной и истинной глубины… внутри каждой из нас, [где] взращивается видение» (9) до «еретических действий, что подсказывают наши мечты» (10). Понимание – осознание и соединение частей в целое, движение от одной точки к следующей – прокладывает связи.
Понимание помогает делать знание доступным для применения – в этом и заключается безотлагательность, импульс, энергия. (11)
Движение целенаправленно и поддерживает жизнь.
Нигде эта целенаправленность не проявляется так наглядно, как в «Преобразовании молчания в язык и действие». Здесь Лорд пытается справиться с возможным онкологическим диагнозом. «У меня было чувство, возможно, телесное ощущение, что жизнь никогда не будет прежней» (12). Она решает это публично, на академическом собрании, перед семьюстами женщинами. Она говорит нам, что боится, но молчание не защитит.
Страх здесь неизбежен – страх видимости, страх беспощадного внимания, а может быть, и осуждения, и боли, и смерти. Но всё это мы уже пережили в молчании – кроме смерти. И теперь я всё время напоминаю себе, что если бы я родилась немой или хранила бы всю жизнь обет молчания ради безопасности, то я бы всё равно страдала и всё равно бы умерла. Такие мысли очень помогают взгляду со стороны. (13)
Лорд встречается лицом к лицу с худшим, чтобы освободиться и испытать лучшее, и делает это с непоколебимой решительностью. Хотя «Сестра-отверженная» охватывает почти десять лет ее творчества, девять из пятнадцати текстов в этой книге были написаны в течение двух лет после того, как Лорд узнала, что у нее может быть или действительно есть рак. По мере того как она растет, принимает и применяет то, чему научилась, она показывает нам то, что мы можем перенять для нашей борьбы за выживание, каким бы ни было наше «худшее».
Разве осталось хоть что-нибудь, чего мы можем бояться, если мы уже встретились лицом к лицу со смертью и не согласились на нее? Если однажды я приняла умирание как процесс жизни, разве кто-то еще может получить власть надо мной? (14)
Одри Лорд требует от нас не больше, чем от самой себя: чтобы мы обращали внимание на те голоса, которым нас учили не доверять; чтобы мы проговаривали то, чему учимся у них; чтобы наши поступки не расходились с тем, что мы знаем. Она развивает темы, постепенно перерабатывая и дополняя их, и тем самым строит свою теорию – точно так же и мы можем сопрягать материал нашей жизни.
Черная женщина, лесбиянка, феминистка, мать двоих детей, дочь
