Эксперт Эксперт - Эксперт № 40 (2013)
2. Предпочтительно сузить горизонт планирования на один-два избирательных срока. Это позволит синхронизировать хозяйственную деятельность с политической и заставит политические команды работать над стратегическими планами, прежде чем выходить на арену. Мне это кажется очень важным, особенно в связи с пунктом 3.
3. В России сегодня принципиально отсутствуют аналитические команды, способные к стратегическому планированию Их нет, потому что нет спроса. Нет спроса, потому что это не нужно политикам. Если появятся такие команды, то исчезнет монополия заезженных догм, так как придется конкурировать расчетами, схемами реализации, а не идеологемами.
4. Это, пожалуй, самое важное, что делает успешным такое относительно короткое прогнозирование: необходимо опираться на уже реально существующих игроков. Это возвращает нас к тезису о том, что определяет рынок. Наблюдения за хозяйственной жизнью показывают, что к моменту формирования мощной волны, способной дать импульс росту всей экономики, в хозяйстве уже формируется пул игроков, способных этот рост возглавить. Они чувствуют рынок, и все, что требуется от государства, — консолидировать эти возможности, обеспечив прежде всего необходимый переток свободных капиталов.
Построить уникальную индустрию
Россия, кстати, уже дважды делала такие стратегические ходы. Первый раз — реализовав проект залоговых аукционов и ГКО, второй раз — организовав рост на основе сырьевой модели. Отметим, что в обоих случаях эти ходы снимали самые главные, принципиальные на тот момент ограничения на сохранение и развитие хозяйственной системы. Это очень важно: искать ответ на вопрос «что делать?» надо, не ища далекие и красивые перспективы — они могут быть слишком далекими, — а снимая системные ограничения на развитие. Это даст частным игрокам рынка возможность наращивать эффективность самостоятельно, не прибегая к помощи государства, и многократно усилит рост.
ГКО, при всех их недостатках, решали главную проблему — колоссальный дефицит бюджета. Да, они недолго просуществовали, но те годы, которые они дали российскому государству, не прошли напрасно — экономика накопила жирок, пусть и тоненький.
До сих пор кризис 1998 года воспринимается как огромная драма, но давайте взглянем на графики, сравнивающие посткризисные периоды 1998–2004-ых и 2008–2013 годов: по-моему, хорошо видно, какой кризис был легче пережит (см. графики ниже). Это еще раз подчеркивает, что не бывает хороших решений на века, все достаточно локально.
В 2000-е энергичная ставка на сырьевую, прежде всего нефтегазовую модель экономики исходила из существовавших тогда ограничений на формирование условий для системной экономической стабильности — страна нуждалась в положительном торговом балансе для накопления резервов и в стабильном бюджете. Как только стало ясно, что страна пошла по пути к стабильности, произошел взрыв. Еще в 2003 году начался колоссальный приток капиталов в Россию, преимущественно это были капиталы-возвращенцы. Их не надо было уговаривать, заставлять отчитываться о местоположении штаб-квартир. Надо понять, почему это произошло. Разве были лучше институты защиты прав собственности? Или вообще какие бы то ни было институты? Нет, появилось ощущение правильно выбранного вектора, и величина потерь от неиспользованных возможностей превзошла величину потерь от потенциального риска. Для всех, кроме одной компании.
Если исходить из принципа, что стратегический вектор, который выбирает для себя правительство, власть, должен снимать основные ограничения для развития сегодняшней экономики, то все стрелки сойдутся на инфраструктуре, которая включает в себя тепловую энергетику, электроэнергетику, транспорт и современную жилую недвижимость. С макроэкономической точки зрения все три сферы сегодня — главный источник завышенных издержек российской экономики.
Прямые издержки здесь понятны. Это тарифы естественных монополий (и их консервация без инвестиций в эту сферу ничего не даст даже в смысле среднесрочного повышения эффективности хозяйства). Это расходы на транспорт — а сегодня скорость доставки товаров по автодорогам уже существенно меньше, чем в советские времена. Но кроме таких прямых издержек существует колоссальная косвенная — высокая стоимость труда. А она, в свою очередь, во многих случаях есть следствие высокой стоимости покупки, аренды и обслуживания недвижимости, а также низкой мобильности населения. Если удастся решить задачу снижения стоимости всего перечисленного, то произойдут одновременно две вещи: во-первых, повысится уровень жизни, так как люди будут меньше тратить на необходимое и больше на не столь нужное, и во-вторых, высвободятся ресурсы для накопления капитала, что нам и нужно для перехода от экономики стабильности (или выживания) к экономике, способной к постоянному обновлению и развитию. Надо отдавать себе отчет в том, что такая постоянно развивающаяся экономика нереальна в стране, где очень малы возможности для накопления капитала.
В экономике нам нужен такой же здоровый прагматизм, какой мы демонстрируем в международной политике
Рисунок: Игорь Шапошников
Инфраструктурный рынок завораживает и масштабом. Возьмем лишь ту его часть, которая обслуживает потребности населения. Стандартная доля потребления домохозяйств составляет 65–70% ВВП. Расходы на жилье и его обслуживание составляют в мире примерно 25% (у нас пока больше бесплатного жилья, зато выше расходы на ЖКХ, поэтому можно принять ту же оценку) всех расходов домохозяйств. ВВП России — 68 трлн рублей. Соответственно, потребление российских домохозяйств на рынке жилья и услуг ЖКХ составляет около 10 трлн рублей в год, или более 300 млрд долларов. Это самый большой рынок в стране, и он пуст! При этом, имея перед собой такой огромный внутренний рынок, власти продолжают настаивать на необходимости расширения экспорта, который по объемам меньше рынка жилья и ЖКХ. Какая догма движет властями? Нужен положительный баланс? Но у вас уже положительный баланс. Сегодня вам нужно снижать издержки жизни и работы внутри страны, только тогда в следующем цикле у вас опять появится возможность наращивать экспорт. Иначе вы и мы будем неконкурентоспособны.
Лет пять назад я присутствовала на панельной дискуссии Санкт-Петербургского экономического форума по транспорту. Там выступал немолодой джентльмен, когда-то работавший во Всемирном банке. Выслушав расплывчатые рассуждения русских по указанной теме, он (а пригласили его поговорить о концессиях) убежденно сказал: «Вам надо строить дороги, — и продолжил почти умоляюще: — Поймите, вы тут говорите о перспективе в 25–50 лет, но, поверьте, если вы не начнете строить дороги прямо сейчас, у вас не будет ничего, никакой перспективы».
Почему же власть не прислушивается к настоящим доброжелателям России? Почему не заявляет во всеуслышание: «Вот наш приоритет»? Я думаю, есть две причины. Во-первых, этот рынок кажется не слишком стратегически важным. Строительство дорог, асфальт, трубы, энергетические установки, кровля, стены — что здесь перспективного? Здесь есть большая недооценка. Обновление инфраструктуры в странах «старого мира» и строительство новой в быстрорастущих странах — рынок, который во всем мире будет только расширяться. В этом сегменте большое число новых технологических решений, и он с удовольствием «съест» и еще более новые, по-настоящему инновационные решения. Мы же обладаем уникальным шансом: если мы отстроим свою огромную исключительно разнообразную по природным условиям страну, причем прежде всего опираясь на собственные силы, мы вырастим колоссальную по мощности индустрию. Просто за счет размера страны и масштаба необходимого обновления такой индустрии не могло появиться ни в одной стране мира.
Где взять деньги
Вторая причина, которая, видимо, сдерживает власти, — где взять деньги. Когда министр регионального развития произносит страшную цифру: 9 трлн рублей, необходимых для модернизации ЖКХ, — возникает вопрос, где их взять, если бюджет хочется держать бездефицитным. Однако если у тебя рынок с годовым (!) оборотом 10 трлн рублей, то вопроса, где взять деньги, быть не должно, спрос-то есть. Надо просто сделать этот рынок не убыточным, а доходным, за счет внедрения новых технологий, повышения эффективности использования ресурсов, роста производительности труда — все, как всегда.
Главный сдерживающий элемент здесь не отсутствие денег, а отсутствие инструментов для привлечения этих денег с рынка.
По мере развития капитализма происходило последовательное расширение видов финансовых инструментов с одновременным увеличением сроков кредитования и снижением стоимости заимствований за счет повышения надежности. Естественно, повышение надежности было невозможно без использования прямых или косвенных гарантий со стороны государства, которое именно при капитализме, как уже было сказано, становилось все более и более влиятельным рыночным игроком. По-видимому, не случайно эпоха строительства государств всеобщего благоденствия и все, что следовало за ней, была связана с расцветом облигационных рынков. Большие проекты требовали инвестиций, долгие сроки отпугивали инвесторов — облигации же с гарантированной доходностью были новым соблазнительным товаром.
