Лариса Кириллина - Детство в мегаполисе, или записки современной матери

Я читала ему эту сказку, когда Юрику было года три-четыре. И вскоре он начал выдавать цитаты и аллюзии, непринужденно вписывая стихи Александра Сергеевича в свою собственную реальность:

«В гневе начал Я чудесить, и гонца велел повесить»…

Или такой вот диковинный коллаж:

«Выходила на берег Катюша, песню заводила про степного сизого орла — а потом честные гости на кровать слоновой кости положили молодых и оставили одних!»…

Смотрим мультфильм по сказке. Закадровый голос вещает про 33 богатырей, которые «все красавцы молодые»… Юра: «А им всем по двадцать лет?»… Это он вспомнил песню: «Ты моряк, красивый сам собою, тебе от роду двадцать лет».

Самое трогательное — из мучительного периода привыкания к детскому саду.

— Не хочу сегодня в детский сад!

— Юрик, а ты хочешь стать царем Салтаном?

— Нет, не хочу.

— А князем Гвидоном?

— Нет.

— А мусорщиком?

— Тоже нет!

— А кем же ты хочешь быть?

— Маленьким мальчиком.

Помимо Пушкина, большим успехом пользовалась книжечка со стихотворением Сергея Михалкова про мам, которые «всякие нужны». Одна — вагоновожатый, другая — милиционер… Красота! На каждой страничке — картинка. Юрик водит пальцем, комментируя: «Это мама-летчик. Она богатая. — А твоя мама кто? — Профессор. Бедная!»… Увы, про нашего брата детских книжек не пишут. Но все же просвещение приносит некоторые плоды. Заметив на улице человека в инвалидной коляске, тотчас окрестил ее «айболитной коляской».

Однако, невзирая на все мои усилия, пристрастить ребенка к чтению так и не удалось. Из моих уст он готов слушать хоть Пушкина, хоть Лермонтова, хоть Киплинга, хоть Кэррола — но сам никогда не возьмет в руки книгу, если это не руководство по эксплуатации «жигулей» и не брошюра с правилами дорожного движения. «Над вымыслом слезами обольюсь» — это не о моем сыне, хотя ни в душевной тонкости, ни в эмоциональности отказать ему нельзя.

Видимо, меня угораздило произвести на свет своего антипода: личность, изначально не ориентированную на письменный способ общения с миром. Я не люблю читать стихи вслух — он не воспринимает их глазами; мне легче думается за листком бумаги или за монитором, где я сразу вижу написанное — его же процесс записи сковывает, и богатая обычно речь становится неловкой и рваной. Я обладаю так называемой «врожденной» грамотностью — его орфография бывает совершенно фантастической.

Говорят, современные дети все таковы. Книг они не читают, а пишут в лучшем случае SMS-ки. Но это может означать не только умственную леность юного поколения, а вещь куда более серьезную: умирание нашей культурной традиции, основанной на передаче сакральных или сакрализованных текстах.

«В начале было Слово», — гласил один из основополагающих текстов этой традиции.

«Что такое слово?» — опрометчиво спросил методист первоклассников.

«Слово — это комплект букв!» — ничтоже сумняшеся ответил мой семилетний безграмотный эрудит.

Полдень. Детская площадка. Песочница. Несколько маленьких человечков в разноцветных комбинезончиках деловито и вдохновенно сооружают куличики. Мамы и бабушки негромко общаются, поглядывая на часы: скоро обедать и спать.

Вдруг…

«Тр-тр-тр-трахх!»…

Головки в смешных шапочках разом поворачиваются на звук. Пластмассовые совочки выпадают из грязных ручонок. Словно бы повинуясь неодолимому зову, детишки перелезают или переваливаются через бортик песочницы и целеустремленно топают навстречу источнику звука. Взрослые, безнадежно вздыхая — следом, придерживая малышей за лямки штанишек, за пояски и за шарфики.

За углом экскаватор роет яму.

«Опять выключат горячую воду», — думают мамы и бабушки.

Малыши в разноцветных комбинезончиках молча обступают заграждение и погружаются в восторженное созерцание.

Огромное чудовище с рыком, ревом, хрипением, лязгом и стонами жадно вгрызается в пеструю землю: слой темный, слой желтый, слой глинистый… Пахнет выдранной с корнем травой, пахнет влажной утробой земли, пахнет затхлой соляркой и разогретым металлом… Чудовище раз за разом поднимает морду с железными зубьями, хватает кусок, потом отводит вбок длинную шею — и выплевывает его поверх грязной кучи. При этом оно иногда приседает на задние лапы и словно чуть-чуть пританцовывает.

А из соседних дворов подтягиваются другие дети — мальчики и девочки — влекущие за собой недовольных, но покорных этой прихоти мам и бабушек. Вновь пришедшие так же молча встают у ограды — и смотрят, смотрят, смотрят…

Наверное, в доисторические времена дети племени точно так же сползались поглядеть на попавшего в охотничью яму зверя. Скажем, зубра или мамонта, хотя экскаватор больше походит на динозавра. Наука считает, что первые люди уже не застали на земле звероящеров. А откуда же тогда сказки о драконах?

И откуда такая поголовная любовь к динозаврам у нынешних детей мегаполиса, которым куда привычнее зрелище работающего экскаватора?

В московский Политехнический музей я впервые попала благодаря своему четырехлетнему сыну. Раньше я там никогда не была. Знаменитых вечеров поэзии, где блистали «шестидесятники», я уже не застала, экспозиция же меня нисколько не интересовала.

Юрик узнал о музее по телевизору и сразу же загорелся: «Пойдем!»

Переступив порог музея, ребенок впал в эйфорию. Наверное, ему показалось, что он очутился в раю. Это было ЕГО место. В цокольном этаже — автомобили в натуральную величину и в виде макетов. На самом верху — космическая техника. Попутно — модель паровоза, разрезы шахт с вагонетками, макеты гидротурбин…

Но больше всего его почему-то очаровали макеты передвижных нефтедобывающих установок. В этом зале мы провели минут сорок — время, которое я некогда простояла перед Сикстинской мадонной. Разумеется, четырехлетний мальчик не стоял на месте, а бегал по залу кругами. Бегал, заложив руки за спину, периодически возобновляя созерцание моторизованной вышки и что-то бормоча себе под нос. Он предавался упоительным мечтам о том, как поедет летом на дачу и соорудит там точно такую же бурильную установку. И рельсы уложит, чтобы она по ним ездила…

Не хотелось бы мне отдыхать среди вышек, будь они все неладны…

С тех пор Политехнический надолго стал его любимым прибежищем в непогожие дни.

В Музей изобразительных искусств и в Третьяковскую галерею он попал годом позже. И, мне кажется, они уже не произвели на него столь ошеломляющего впечатления. Хотя со временем у моего маленького технаря проснулся интерес и к скульптуре, и к живописи.

Что до Политехнического…

На мой взгляд, там скучновато.

Однако, когда в музее было объявлено о выставке автомоделей, я, конечно, взяла Юрика и покорно пошла.

Моим глазам открылось дивное зрелище.

Весь подземный переход от метро «Китай-город», весь тротуар перед музеем, холл у касс и, конечно же, выставочный зал были заполонены родителями, приведших на выставку своих мальчиков. Среди родителей мужчины также преобладали, но не до такой подавляющей степени. А среди детей девочек практически не было. Две-три, не больше. Наверное, взятые за компанию сестры. Зато мальчики имелись на любой вкус. Разных возрастов — от двухлеток до подростков; одетые кто бедненько, кто с буржуазным шиком; белобрысенькие, рыжие, русые, черноголовые; тихони и забияки; всезнайки и тугодумы; восторженные неофиты и искушенные знатоки — все они толпились у витрин, обсуждая увиденное…

Те же самые машины, а порою и более редкие, в изобилии водились на улицах Москвы. Но мальчики шли и шли в музей, чтобы посмотреть на их уменьшенные копии.

Для них это было — Искусство. Не то, которое — ars, а то, которое — techne.

Мальчики созерцали машинки.

Я созерцала мальчиков.

«Здравствуй, племя младое, незнакомое»…