Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6310 ( № 5 2011)
Мысль деда проникла в меня. Объединив всех невинных жертв, объединишь и тех, кому они дороги. Вот мы и оставили у бронзового армянского креста текст на пяти языках: «Светлой памяти всех невинных жертв на нашей планете посвящается этот армянский крест. Доставил его на мыс Горн экипаж парусной яхты «Армения» 8 января 2011 года».
Впервые узнал о мысе Горн примерно в четырнадцать-пятнадцать лет. Наверное, из Жюля Верна. По крайней мере долго я помнил ту библиотечную (в наше время школьники ходили в библиотеку), зачитанную до дыр, книгу. А в 60-х весь мир с волнением следил за беспримерными кругосветками англичанина сэра Френсиса Чичестера. Тогда все говорили о «дурной славе», «печально известной», «трагически популярной» географической точке на самом юге земного шара. Всегда помнил о координатах 55 градусов 59 минут южной широты и 67 градусов 16 минут западной долготы. И место это называли то кладбищем десятков тысяч моряков, то последним пристанищем восьми сотен кораблей, из коих около двухсот – большие и известные. Чаще всего погибали, когда шли с востока на запад, то есть против природного течения и пассатных ветров, и это при том что около 300 дней в году здесь бывает неспокойно. Именно поэтому все кругосветные гонки проводятся так, чтобы яхты шли с запада на восток. Мы же были вынуждены идти с востока на запад.
Утром мы вышли в пролив Дрейка, который отделяет Южную Америку от Антарктиды, и направились к мысу. Побережье крохотного острова, где на самом юге выступает знаменитый мыс, мы обходили четыре часа. Никогда не было такого, чтобы на коротком участке приходилось более 100 раз менять галс. И всё это, чтобы стать под углом к встречному ветру, который будет нести тебя в сторону, но всё-таки чуть-чуть – по желанному курсу. Моряки знают, что к любому ветру можно приноровиться, но только не к его порыву. Порыв. Как часто я в жутких условиях ухитрялся каракулями в блокноте описывать какие-то детали, штрихи, мелочи, связанные с Порывом, который так и хочется мне писать с заглавной буквы. Я ведь убедился, что белой шапкой Девятого вала (в данном случае – без кавычек) Айвазовский своей волшебной кистью раскрыл образ его величества Порыва. Порыв – это не только и не просто ветер, который представляет собой, скажем языком энциклопедических словарей, движение воздуха относительно поверхности океана. Порыв – это некая реальная мистика. Это энергия. Мощь. Сила. Порыв – это свобода и взрыв. Ибо взрыв – это и есть освобождение (от слова «свобода») большого количества энергии в ограниченном объёме за короткий промежуток времени. Порыв – это Вдохновение. Это – Стремление. Это – Страсть. А какие словосочетания: в порыве гнева, радости, порывы благие, добрые, недобрые. Ну и, конечно, чаще всего люди произносят «порыв ветра», который, как уже говорилось, в два, в три раза сильнее, чем сам ветер. И проявляется всё это в течение мгновений. Этих мгновений бывает достаточно, чтобы случилась катастрофа. Чтобы родился Девятый вал.
И мы видели это. Мы преодолели. Это был наш ПОРЫВ. Прошли с востока на запад, из Атлантики в Тихий.
Однако у нас была ещё одна задача. А для меня – давнишняя мечта. Вряд ли кто-нибудь «одновременно» проходил и мыс Горн, а затем ещё и Магелланов пролив, чтобы теперь уже снова войти в Тихий океан именно там, где выходили три из пяти судов Фернана Магеллана. И где он, пионер кругосветки, произнёс историческое – ТИХИЙ океан. Он ошибся. Но это была ошибка гения, с которым мы ещё встретимся.
Зорий БАЛАЯН, борт парусного судна «Армения», Атлантический и Тихий океаны
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии: 13.02.2011 19:04:24 - lusine balayan пишет:
poputnogo vam vetra, s BOGOM
Принудительная история
Первая полоса
Принудительная история
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
В прошлом году «ЛГ» не раз писала о скандале, затеянном вокруг учебного пособия по истории России XX века профессоров исторического факультета МГУ А.С. Барсенкова и А.И. Вдовина («ЛГ», № 37, 50). Напомним, что по инициативе Н. Сванидзе по этому вопросу заседала Общественная палата, в Московском университете появились эмиссары, объяснявшие учёным, что их ждёт за высказанное мнение. Посыпались требования уволить, запретить, лишить права преподавать. Университетских историков объявили врагами, экстремистами, сталинистами…
Кампания травли, устроенная так называемыми либеральными демократами, сразу вызвала аналогии с известным «делом русских профессоров» в конце 20-х годов прошлого века, когда была разгромлена целая историческая школа. Совпадения в приёмах и методах и впрямь были поразительными.
Предлагаем вниманию читателей беседу с доктором исторических наук, профессором Санкт-Петербургского государственного университета Виктором Брачёвым, автором книги «Травля русских историков».
На вопросы «ЛГ» отвечает доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета Виктор Брачёв, автор книги «Травля русских историков».
– Виктор Степанович, ваша книга, вышедшая несколько лет назад, как оказалось, ни в коей мере не утратила своей злободневности. Расскажите об истории её создания.
– Я занимаюсь историей репрессий против историков уже давно – больше двадцати лет. Отправной точкой исследований явилась работа над биографией замечательного отечественного историка, академика Сергея Фёдоровича Платонова. Как известно, 12 января 1930 года Платонов был арестован и более полутора лет находился в тюремном заключении, а затем его сослали на пять лет в Самару. За что? Почему? Дело это по тем временам было довольно тёмное, поскольку в открытых исторических и литературных источниках сведений по нему практически не было. Я обратился в архив КГБ, но там сказали, что интересующие меня материалы в настоящее время недоступны, и предложили воспользоваться газетными публикациями и архивом Академии наук.
В архиве я действительно нашёл целый ряд свидетельств, которые помогли пролить свет на интересующие меня события. Прояснились причины, по которым были арестованы академик Платонов и другие историки.
– Что же тогда произошло? Дьявол, как известно, прячется в деталях.
– Происшедшее было напрямую связано с той борьбой, которая происходила в 20-е годы между старой дореволюционной исторической наукой и новым марксистским направлением.
Когда большевики только пришли к власти, своих марксистских кадров у них не было. Поэтому они были вынуждены мириться со старой профессурой, среди которой были и кадеты, и монархисты. Но была поставлена ясная задача: в кратчайшие сроки марксистские кадры подготовить.
С этой целью были созданы специальные учреждения, в том числе Институт красной профессуры, Коммунистическая академия и Российская ассоциация научно-исследовательских институтов (РАНИОН). Выращивать новые кадры было доверено наиболее известному в то время историку-марксисту Михаилу Покровскому…
– Об этой ситуации и фигуре самого Покровского «Литературная газета» рассказала в материале «Опрокинутая история» (№ 50, 2010). Итак, историки-марксисты были взращены…
– И вызрела уверенность, что можно уже обойтись и без старой, «реакционной» профессуры, которая не укладывалась в рамки новых, «прогрессивных» представлений о российской истории. Собственно, тут и ключ к делу Платонова. Но надо отметить, руководство страны приняло решение начать реорганизацию Академии наук не с насильственного устранения «реакционных» академиков, а путём их постепенного растворения в массе новых членов, лояльных по отношению к советской власти.
Согласно уставу Академии наук 1927 года общее число академиков было определено в 70 человек. В результате переговоров с руководством академии в 1928 году число академических мест было увеличено до 80… Причём академия в ответ на это должна была обеспечить избрание согласованных кандидатур, в том числе и семи учёных-коммунистов: Н. Бухарина, И. Губкина, Г. Кржижановского, Н. Лукина, Д. Рязанова, М. Покровского, В. Фриче.
В начале 1928 года Политбюро учредило Специальную комиссию по проведению выборов в Академию наук. В Ленинграде вопрос о выборах в академию был рассмотрен на заседании секретариата обкома ВКП(б), где была одобрена специальная директива «О проведении кампании по выборам в члены АН СССР».
Давление, которое оказывалось на академиков, наиболее ярко могут охарактеризовать высказывания в газете «Известия». Автор одной из статей, напомнив читателям о «Шахтинском деле» 1928 года, которое «показало, что среди интеллигенции сохранилось ещё активное контрреволюционное крыло, ставящее себе задачей реставрацию капитализма в нашей стране», совершенно определённо заявил, что «своими выборами новых академиков Академия наук покажет, насколько она общественно выросла за истёкшее десятилетие. От того, как выдержит она этот политический экзамен, будет в будущем зависеть её удельный вес в общей советской системе». Вот такая была обстановка. Кампания по дискредитации беспартийных кандидатов и запугиванию членов академии с каждым днём набирала и набирала обороты…
