Газета День Литературы - Газета День Литературы # 138 (2008 2)
Стишок напечатали. Я пришёл за причитавшимися несколькими экземплярами газеты. И опять столкнулся с её редактором. Он ждал кого-то на улице, вертел в пальцах деревянные бесцветные чётки, задумчиво напевал, глядя на бегущие машины с их газовым дымом, будто на волны в морском тумане. "Бессаме, бессаме мучо", — напевал он. Он был необъяснимо приятен — оливковолицый, носатый, в весёлых крапинах родинок, с чёрными патлами, в салатовой рубахе без рукавов.
А в 2002-м году ему за роман вдруг дали премию "Нацбест". Началась легализация Проханова со статьи Льва Пирогова "Всё у них получится" в "Независимой газете".
— Я сказала Пирогову — от вашей статьи дурно пахнет, — делилась со мной, корчась щекой и злобно горбясь, старуха-драматургиня.
А она была не одна! Это был целый хор литераторов, у которых крышу снесло от того, что крышка погреба поднимается, и ААП высунулся и лезет из холодной гнилой темницы, куда его заточили в компанию к прорастающим картофелю и луку. О, срам и ужас, молодые "цивилы" поднимают крышку, вытаскивают под свет и в тепло продрогшего мужика с бешеным карнавальным огнём в щелях глаз…
Летом 2002-го я с Прохановым напился пивом в Саратове в первый день суда над Лимоновым.
Судебное заседание кончилось.
— Присядь, Серёжа, — выдохнул Проханов. Измаявшись духотой, он отдыхал в коридоре, на скамье. — Что ты последнее написал?
Я достал из сумки и показал ему розово заляпанную убитой мошкой голубенькую обложку "Нового Мира":
— Вообще-то, у меня единственный номер остался…
— Давай, давай, давай, — Проханов генеральским движением сгрёб журнал и похоронил в чемодан, щёлкнул замок.
По саратовскому пеклу, выбирая тенистые территории, мы спешили пить пиво. Залезли под навес кафе. Выдули каждый пяток кружек, заедая шашлыками и вкусным салатом — помидоры со сметаной.
— Нынешняя власть — это змий искуситель, — сообщал писатель со страстью и присвистом. — Это имитация патриотического оргазма…
У него был распаренный пророческий лик, глаза расширились, во рту, как фонарик правды, горел золотой зуб.
Александр Андреевич, мне жалко, что революция закончилась. Мне жалко, что мы уже не стоим с вами на грузовике над возбуждённой морозной площадью в Воронеже в день вашего рождения, когда зрение обжигает море жёлтых и красных флагов. В отсутствии оппозиции каждый делает свой сложный выбор. Я сам не знаю, что делать в политике, когда политики нет, а есть бизнес и предельное оттирание всех самостоятельных людей от рычагов истории. Мне жалко, что весь тот экзотический и чудесный пафос вольнодумства, который выплескивали вы последние годы, вынужденно сменился славословием "имперских проблесковых маячков", подмигивающих нам с крыш пролетающих мерсов сотрудников АО "Старая площадь".
Но есть литература. Книги. Язык. Метафоры. Сочные краски. Конспирологические фабулы и гротескные сцены. Вы очень талантливый человек. Безусловное явление.
Здоровья Вам, долголетия и радости.
Захар Прилепин. ВОСПОМИНАНИЕ о ЧУДЕ
Проза Проханова — одно из самых главных моих личных потрясений. Не только литературных, но — духовных, судьбоносных.
История знакомства с его книгами запомнилась мне в самых малых деталях — и все эти детали дороги и важны. Я помню запах страниц, помню вес каждой книги в моей ладони, помню шрифты и обложки. Так всю жизнь помнятся навек очаровавшие тебя минуты детства, или минуты товарищества, или минуты любви.
Первая книжка Проханова попала мне в руки в магазине "Букинист", в самые махровые 90-е годы. То были времена, о которых иные современные читатели Проханова и не догадываются — романы его в течении почти десяти лет можно было раздобыть разве что в редакции газеты "Завтра". В книжные магазины они допущены не были ни под каким видом. "Майн Кампф" было найти куда проще.
И вот, разрывая букинистические завалы, я обнаружил книгу "Горящие сады", 84-го года издания. Там было три прохановских романа: в последние годы их не раз переиздавали, нынче они вошли в семикнижие о разведчике Белосельцеве, уже под другими названиями и переработанные. Но в тот давний (осенний, замечу к слову) день это была радостная находка, редкая.
О самом Проханове тогда я слышал крайне мало: лет мне было немногим за двадцать, а в том университете, где я отучился, фамилия его не звучала ни разу, ни на каком спецкурсе. Историю путча и расстрела Дома Советов я не знал тогда в деталях — тем более, в тех деталях, что касались Проханова; а газету "Завтра" читал лишь тогда, когда она попадалась в руки. Её в те времена тоже, надо сказать, не продавали в киосках. Да и сам факт её издания казался просто диким. Чего-чего, а ощущение жизни на оккупированной территории не покидало меня с юности. И вот на захваченной и оболганной земле, в стране, которую у нас отобрали, живёт человек, который смеет буквально в лицо упырям орать, что они упыри.
Найденную в "Букинисте" книгу, я начал читать с некоторым предубеждением: ну не может быть в мире хорошего писателя, вовсе мне не известного, о котором в университетах не говорят и в журналах не поминают.
Не помню уже на какой странице одного из романов, я вдруг остановился и сообщил своей любимой: "Ты не представляешь, но это просто замечательно… Надо же…"
Спустя несколько дней я заказал в редакции газеты "Завтра" все книги Проханова, которые у них были. Тогда наш край настигло редкое, роскошное, кипящее великорусское лето, и посылка пришла ко мне всего за день до семейного отъезда в нашу деревню на реке Керженец.
Полученные книги я бережно сложил в машину, и вскоре мы уже грелись в белых песках: жена, старший сын и книги Проханова. Первым я выбрал к чтению сборник "Война с Востока". Взволнованно держа в руках этот восхитительный, белолобый том, огромный, но лёгкий, с отличными иллюстрациями Геннадия Животова, я полюбил писателя Проханова уже окончательно и пожизненно.
Там был роман "Дворец" и сборник новелл "Третий тост", которые я по сей день, наряду с книгой "Надпись", считаю вершинами, достигнутыми Прохановым. (Он стоит на этих вершинах — мужественный, величественный, упрямый, и есть основания предполагать, что столь же высоко удалось попасть немногим).
Завершал сборник новый вариант того романа, что я уже прочёл в сборнике "Горящие сады". В "Горящих садах" он назывался "Дерево в центре Кабула", в "Войне с Востока" — "Сон о Кабуле".
Какой жар я испытал, пока жил с этой книгой, какую жуть, какую жалость! Какое ощущение чуда. С тех пор уже второе десятилетие пошло, как я, можно сказать, с Прохановым не расстаюсь. Он, безусловно, долгое время и не подозревал о моём существовании, зато я его жизни радовался ежедневно, безусловно, искренне, по-детски, по-сыновьи.
"Красно-коричневый", "Чеченский блюз" и "Идущие в ночи" (все три — высокие, в ярких, красных обложках) я тоже купил в редакции газеты "Завтра". "Кочующую розу", "Время полдень" и "Место действия" нашёл у столичных букинистов.
Романы "Шестьсот лет после битвы" и "Ангел пролетел" удивительным образом обнаружил на книжных развалах в Олимпийском. "Вечный город" и "Рисунки баталиста" раздобыл в Сети.
И каждый раз это был праздник. Когда книжки Проханова приходили ко мне по почте, я рвал упаковки прямо в помещении почтамта, и выходил на улицу, уже начиная читать первые строки.
А потом, в начале "нулевых", жахнул, грохнул и полыхнул "Господин Гексоген" — взявший с боем "Нацбест", стремительно проданный тиражом в сто тысяч экземпляров (и продающийся до сих пор), — и началась новая история.
Проханов стал, что греха таить, звездой: такой лохматой, грузной, с пышной гривой, обдающей то холодом, то жаром.
Он заслужил этот жирный, отекающий маслом, громокипящий кусок славы: бесконечные интервью, обожание прессы, многочисленные переиздания, выход в иной год сразу десятка книг, на что издатели не пойдут даже в случае, скажем, с Василием Аксеновым — не говоря об иных литераторах, что властвовали в русской прозе всего десятилетие назад, пока самое имя Проханова было, как казалось, навек погребено.
Пожалуй, с выходом "Господина Гексогена" наступила третья писательская жизнь Проханова. Первой стала — советская; второй была — катакомбная, полузапретная; а третья — вот нынешняя.
Благодаря бурной славе "Господина Гексогена", переиздали первый волшебный сборник рассказов "Иду в путь мой" (правда, не целиком) и "Третий тост" (отчего-то потеряв при этом рассказ "Знак девы").
Следом, мощная, по-прохановски совмещающая в себе надрыв и пересмешничество, прозвучала "Крейсерова соната". И затем ещё два ещё более важных романа.
