Ирина Баканова - Пики Лукницкого, или Литература как поведение
Февраль(?)
Вторник: <В>звоню:
+Лукницкому — с.433
Пятница (22 февраля):
Письмо Н<иколая>С<тепановича>для Аманды, узнать у Лукн<ицкого>.- с.438.
25 ноября 1964. Москва.
Кому завтра звонить:
П.Лукницкий — с.501
январь 1964
Лукницкий П.Н. И6-38-95 д<домашний> — с.512
Записная книжка № 18
75 лет (23–24 июня 64)
и 50 лет «Четкам» (30 апр<еля>1964)
Из писем Гумилева. Под ред<акцией >В.С. Срезневской.
(Прим<ечания>Лукницкого.) — с.532
Записная книжка № 19
Кому дать книгу 65 <г>.
Лукницкий — с.573.
Записная книжка № 20
февраль1965
Кого надо видеть
Лукницкий — с.590
Иконография (20-ые годы)
Дм<итрий>Бушен. (В «Собаке») У Лукницкого — с.603
Какие фото сказать Ане для Медведева.
У Лукницкого — с.690.
«Двухтомник Гессена (Петроград, 1928) был запрещен — корректура есть у Лукницкого. — с.697
2 февр<аля> Новый план (предложить Хренкову) Лукницкий (?) — c.707
В записной книжке No 21 от 18 мая 1965 г. есть запись о том, как „бульварные, продажные и просто глупые мемуары“ попадают в научные работы». В противопоставлении к ним Лукницкий для Ахматовой — авторитетный источник: «С 1904 г. — по 1910 (начиная с „Русалки“ можно проследить нашиотношения, зафиксированные в „Трудах и днях“ (подчеркнуто мной — И.Б.) иабсолютно неизвестные „мемуаристкам“ типа Неведомской и А.А. Гумилевой, и вообще моим биографам» (с.624).
Если учесть, что Анны Андреевны не стало в 1966 г., не будет преувеличением сказать, что помнила она о Лукницком до самого смертного часа. Так же, как и он — последние страницы из его дневника в июне 1974 г. его «духовная» — с именами Гумилева и Ахматовой:
«…Температура 35,5, пульс 40 ударов, два медленных, очень сильных, за ними мелкие, едва уловимые, такие, что кажется, вот замрут совсем… давление продолжает падать… дышать трудно. Жизнь, кажется, висит на волоске. А если так, то вот и конец моим неосуществленным мечтам. Книга об отце и его пути; Гумилев, который нужен русской, советской культуре; Ахматова, о которой только я могу написать правду благородной женщины-патриотки и прекрасного поэта; роман о русской интеллигенции, — все как есть. А сколько можно почерпнуть для этого в моих дневниках! Ведь целый шкаф стоит. Правду! Только правду! Боже мой! Передать сокровища политиканам, которые не понимают всего вклада в нашу культуру, который я должен был бы внести, — преступление. Все мои друзья перемерли или мне изменили, дойдя до постов и полного равнодушия… Не сомневаюсь: объявится немало друзей среди читателей, с которыми я не знаком…
…Меня мутит, тошнит, боли резкие, я весь в поту. Ощущение, что смерть близка. Я ее не боюсь. Обидно, что не написал лучших своих книг…».
Это горькое признание в то же время возвращает нас к началу творческого пути Лукницкого: он входил в литературу не просто своими сочинениями, а — в первую очередь — осознанием таланта другого человека, важностью сохранения для нас, потомков, строчек Гумилева, а потом и других поэтов. Признание таланта другого — особый дар, а для истории русской литературы — неоценимый. Открывая новые вершины в памирской гряде, Лукницкий в то же время торил дорогу для многих исследователей русской литературы. Быть может, это и есть его главное восхождение.
