Н Дьяконова - Томас де Квинси - повествователь, эссеист, критик
Итак, навеянный опиумом сон внес необходимые, с точки зрения Де Квинси, коррективы, приподнимая, одухотворяя реальные события, которые стали чем-то вроде черновой редакции, нашедшей настоящую обработку и завершение в опиумном сне. Действительность не только возвышается и освобождается от унизительных материальных деталей - они обретают особый, глубокий смысл, без вмешательства опиума - недоступный. В этом заключается для Де Квинси его первая функция.
Под воздействием "портативного блаженства", стимулирующего деятельность ума, развивается способность извлекать изысканное наслаждение из сырого материала внешних впечатлений. Де Квинси рассказывает, что чаще всего принимал опиум в субботние вечера - ради общения с простыми лондонцами в часы их отдыха. Странствуя по рынкам и лавчонкам, вступая в разговоры с окружающими и участвуя в обсуждении воскресных покупок, он становился частью трудового люда и с помощью опиума учился понимать превосходство спокойного долготерпения бедняков над дурной гордыней богачей. Счастливый, доступный впечатлениям кипевшей вокруг него жизни, Де Квинси бродил по улицам Лондона, и ему казалось, что перед ним открываются terrae incognitae. Все то, что в мучительные недели его первого пребывания в великом городе было для него только бессмысленным нагромождением ужасов, теперь получило нравственное и поэтическое значение. Итак, вторая функция опиума, по Де Квинси, заключается в том, что он раскрывает лучшие стороны людских отношении, устанавливает неразрывные связи между человеком и окружающим его миром, одушевленным и неодушевленным, помогает постигнуть "зашифрованную" (любимое словечко писателя) тайну бытия и отражающего его искусства.
Наконец, третья функция опиума проявляется в его преображающей силе - в награждении тусклой реальности неземным, неслыханным великолепием: "...я созерцал такое великолепие дворцов и городов, какого никогда не созерцал взор смертного" (с. 108). Великолепие подчеркивается грандиозностью масштабов пространства и времени, чувством вечности и беспредельности, присущим опиумным видениям. Гигантские города, безбрежные океаны, зияющие пропасти, огромные толпы стремительно движущихся людей - таков обычный ассортимент опиумных снов Де Квинси: "...на волнующихся водах океана начинали являться мне лица; вся поверхность его оказывалась вымощенной бесчисленными лицами, обращенными к небесам; лица молящие, гневные, полные отчаяния вздымались тысячами, мириадами, поколеньями, веками - волнение мое было бесконечно, а разум метался и вздымался вместе с океаном" (с. 110). Когда Де Квинси называет лондонский период своей жизни виновником всех ошеломляющих картин, являвшихся ему во внушенных опиумом снах и грезах, он, в сущности, утверждает, что фактическая часть его повести послужила лишь материалом, подвергшимся творческой переработке в стимулированном опиумом сознании.
Аналогичной трансформации подвергается действительность и в позднейших произведениях Де Квинси. Таково, например, эссе "Фуга сновидений", в котором, так же как в "Исповеди", прослеживается путь поэтического воображения к истине, тем более впечатляющей, чем более она оторвана от эмпирических фактов. Путь к истине лежит в "Исповеди" через контрасты - кратких минут счастья и длительных горестей, видений блаженства и безграничного ужаса. Последние непосредственно сменяют светлую картинку, рисующую занесенный метелью домик, комнату, где книги живут везде, яркий огонь камина и возле него, за накрытым столом, автора и молодую очаровательную женщину, заботливо наливающую ему чай. Эта радостная немая сцена подчеркивает беды и мучения, следующие за ней в третьей части ("Горести опиума").
В повествовании Де Квинси раскрывается двойственная природа опиума: с одной стороны, из фантастических созданий воображения он в самом сердце тьмы воздвигает города и храмы, недоступные искусству Фидия и Праксителя; с другой стороны, он, превращаясь в неотвязную привычку, в потребность более сильную, чем разум и воля, разрушительно влияет на них, ослабляет, рассеивает, деконцентрирует умственную деятельность и вслед за прекрасными и возвышающими видениями внушает кошмары и тяжелый бред, вызывает миллион терзаний, физических и душевных. Замечу, что такое описание, пусть в беллетризованной, свободной форме, верно передает реальное действие опиума.
Соответственно двойственной природе влияния опиума на принимающего его индивида, двойственна у Де Квинси и природа анализа его влияния. С одной стороны, оно, мы видели, трактуется в чисто художественном плане, как мощный стимул воображения, позволяющий ему выполнять свои высокие познавательные функции; с другой - оно рассматривается в физиологическом плане, в его губительном воздействии на организм и творческие способности. В повести Де Квинси сливаются суждения врача, пациента, художника, теоретика искусства, образуя поразительное единство.
Так излагается реальный эпизод - посещение случайно забредшего в те края малайца. Эпизод этот скорее комический, поскольку, не желая признаться поклоняющимся его учености соседям в незнании малайского языка, Де Квинси объяснялся со своим неожиданным гостем гекзаметрами "Илиады". Мимолетное странное посещение становится предметом длительных пугающих опиумных снов, ярких и экзотических. Трансформируя действительность по законам романтической красоты, опиум, однако, терзает принимающего его художника, внушает ему жуткие, медицински обусловленные видения, которые в мистифицированных образах обобщают мрачную реальность и значительно усиливают чувствительность к ее зловещим проявлениям.
Лондонские скитания юного Де Квинси, его чувство потерянности в закоулках огромного города, среди необозримого множества незнакомых лиц приобретают подлинное значение в его опиумных снах, полных глубокой тяжелой меланхолии и символизирующих одинокую беспомощность человека в хаосе действительности. Обыденные явления преображаются, устремляются к безграничному, утрачивают узкую прагматическую определенность и из конечных переходят к бесконечным[*Cf. De Quincey Th. Confessions of an English Opium-eater // Works. Vol. I. P. 195-204; De Quincey Th. Coleridge and Opium-eating // Ibid. Vol. XI. P. 109-111, 105].
Опубликованная в журнале, "Исповедь англичанина, любителя опиума" имела шумный, несколько скандальный успех: читатели и критики домогались встречи с автором, устраивали в его честь обеды и приемы. Вскоре, в 1822 году, "Исповедь" вышла отдельной книгой и несколько раз переиздавалась. Именно эта редакция, а не уступающие ей более поздние, воспроизводится в предлагаемой книге. Причины успеха следует искать в исключительности ее положения в литературе тех лет. Несмотря на то, что исповедально-автобиографический жанр с легкой руки Руссо имел широкое хождение в литературе, а в английской поэзии утвердил себя в "Прогулке" Вордсворта, в "Паломничестве Чайльд Гарольда" Байрона, в лирических поэмах Шелли и Китса, в необыкновенной истории Старого Моряка у Колриджа, - признания Де Квинси нашли в этом ряду свое особое место. Оно определяется умением показать несчастных, раздавленных бурным развитием новой цивилизации, изобразить воздействие их трагической судьбы на личность самого рассказчика, выявить переплетение материальных и моральных факторов в обстоятельствах одновременно повседневных и исключительных.
Подстегиваемый бедностью, долгами, потребностями растущей семьи, Де Квинси после первого успеха никогда не позволял забыть о себе. Почти сорок лет он, преодолевая болезнь, физическую немощь и необходимость вести страннический образ жизни, чтобы спастись от кредиторов, без отдыха и срока работал. Хотя ему не удалось преодолеть привычку к опиуму, он сумел ограничить потребляемые дозы. Благодаря этому, несмотря на пагубную для его таланта склонность, он смог до конца дней трудиться. И все же Де Квинси почти всю жизнь бился в тисках нужды. В 1837 году умерла его жена, семья была в отчаянном положении, пока не подросли и не взялись за дела дочери писателя; свои последние годы он провел в относительном благополучии.
Многое, быть может даже большая часть из написанного Де Квинси, потеряло интерес для читателей XX века, носит слишком явные следы ограничений его времени и крайней спешки, но некоторые его сочинения и теперь читаются. Поскольку он выступил в печати уже в период полной зрелости (ему было 36 лет), творчество его не претерпевало сколько-нибудь существенной эволюции. Поэтому представляется возможным характеризовать важнейшие его творения не в хронологической последовательности, а в соответствии с их жанровыми признаками и характером их содержания.
Многообразные произведения Де Квинси можно отнести к трем основным категориям: первую (и самую важную) сам автор называет "взволнованной прозой", то есть прозой лирической, цель которой - приблизиться к поэзии, создать ее новую прозаическую разновидность. К этой группе относятся "Исповедь англичанина, любителя опиума" и ее продолжение "Suspiria de Profundis" (1845), вторая редакция "Исповеди" (1856), а также сборник эссе "Английская почтовая карета" (1849) и "Автобиографические заметки" (1853). Формально к этой же группе принадлежат и романы "Клостергейм" (1832) и "Испанская монахиня-воительница" (1847), но они не отвечают высоким требованиям романтического искусства и находятся на его периферии.
