Александр Амфитеатров - Женщина в общественных движениях России
Отвѣта надо искать, конечно, не въ самой Татьянѣ, съ ея болѣе, чѣмъ скромнымъ вообще, a для насъ и совсѣмъ уже сомнительнымъ подвигомъ – «другому отдана и буду вѣкъ ему вѣрна». Отвѣтъ – въ всторической перспективѣ, въ томъ поколѣніи русскихъ женщинъ, къ которому принадлежала Татьяна и общія благородныя черты котораго такъ геніально собралъ въ ея индивидуальности Пушкинъ. Татьяна сама по себѣ – ничто, одна изъ безсчетно многихъ, скромная незнакомка. Но она въ нашей литературѣ, для двадцатыхъ годовъ, – то же, что въ живописи портреы Веласкеза, который лицомъ совершевно неизвѣстнаго вамъ гранда или кардинала воскрешаетъ и объясняетъ цѣлую эпоху. Мы любимъ въ Татьянѣ не то, что она сдѣлала, но то, что могла сдѣлать, мы любимъ въ ней ея, похожихъ на нее, ровесницъ и подругъ, которыхъ хорошо зналъ и дружески любилъ Пушкинъ, ея создатель, и предъ которыми благоговѣйно преклоняется память всѣхъ, звающихъ страдальческую исторію русской борьбы за свободу. Прекрасныя ровесницы Татьяны остались въ лѣтописяхъ нашей культуры съ полнымъ глубокаго смысла историческимъ прозвищемъ «Русскихъ женщинъ». Подъ этимъ заслуженнымъ именемъ, пропѣлъ имъ, сорокъ лѣтъ спустя, восторженные гимны другой великій поэтъ, предсказанный Пушкинымъ, какъ необходимость грядущаго гражданскаго вѣка. Стихъ Некрасова обратился съ сыновнею любовью къ тому поколѣнію, которое Пушкинъ воспѣвалъ, какъ ровесникъ, другъ, братъ, любовникъ, и сложилъ могучія эпопеи о Трубецкой и Волконской. Жены декабристовъ! Незабвенны имена этихъ доблестныхъ Татьянъ въ гражданскомъ дѣйствіи, схоронившяхъ, однѣ – свою молодость, другія – всю жизнь, рядомъ съ каторжными мужьями за ледянымъ Алтаемъ, въ Читѣ и Нерчинскѣ, до сихъ поръ гордыхъ тѣмъ, что они были нѣкогда освящены присутствіемъ «ссыльныхъ княгинь»! Фонвизинъ, Давыдова, Муравьевы, Нарышкина, Розенъ, Юшневская, Ентальцева, Поль, три сестры Бестужевыхъ, мать и сестра Торсона – вотъ менѣе извѣстныя подруги по несчастію громко прославленныхъ Екатерины Трубецкой и Маріи Волконской. Пушкинъ, въ знаменитыхъ своихъ стихахъ къ Чаадаеву, мечталъ о времени, когда воспрянувшая отъ сна Россія
На обломкахъ самовластьяНапишетъ наши имена!
Въ 1905 году мы имѣемъ право твердо вѣрить, что время это близко, оно наступаетъ, оно наступило… И, конечно, въ будущемъ русскомъ Пантеонѣ, выстроенномъ изъ «обломкомъ самовластья», огненными письменами засіяютъ на стѣнахъ, рядомъ съ строгими мужскими чертами декабристовъ, святые, нѣжные лики ихъ вѣрныхъ подругъ.
Неоднократно дѣлались попытки – не развѣнчать «Русскихъ женщинъ»: это-то невозможно! – но ослабить политическое значеніе ихъ подвига, отрицать возможность въ нихъ гражданскаго самосознанія и, слѣдовательно, пониманія той общественной службы, которую онѣ сослужили. Дѣло сводилось къ семейнымъ привязанностяыъ и добродѣтелямъ, къ порыву молодой влюбленности, – словомъ, къ преданіямъ XVIII вѣка о Натальѣ Шереметевой и Иванѣ Долгорукомъ или къ роману «Капитанской Дочки». Но теперь, послѣ опубликованія въ 1904 году подлиныыхъ записокъ М. Н. Волконской, всѣ подобеня сомнѣнія должны умолкнуть. Я самъ еще недавно, въ одной своей статьѣ о декабристахъ[3], заподозрилъ было аффектацію 60-хъ годовъ въ знаменитыхъ некрасовскихъ стихахъ о Волконской, будто она, въ каторжномъ рудникѣ, -
Прежде чѣмъ мужа обнять,Къ оковамъ его приложилась.
«Записки M. Н. Волконской», однако, подверждаютъ эту романтическую подробность свиданія, и я, читая ихъ, испыталъ восторгъ Ѳомы – рѣдкій восторгъ быть пристыженнымъ въ своемъ недовѣріи по разсудку къ тому, чему слѣдовало вѣрить сердцемъ. Нѣтъ, жены декабристовъ ушли въ Сибирь не только за мужьями своими, онѣ ушли и за дѣломъ мужей! Онѣ не только честныя, любящія, преданныя супруги: онѣ – единомышленницы и нравственныя сообщницы.
И потому-то напрасно искать имъ параллелей въ XVIII вѣкѣ. Онѣ всецѣло принадлежатъ ХІХ-му. Онѣ, какъ и мужья ихъ, дѣти великой французской революціи и Наполеоновой грозы. Ta Наталья Долгорукая, съ которою сравниваютъ декабристовъ, еще старопокройная, полудикая «боярышня», прекрасная глубиною природнаго чувства, но чуждая культурнаго самоотчета. Декабристки – уже «барышни» въ той идеалистической послѣреволюціонной метаморфозѣ, какъ для Франціи подмѣтилъ Реми де Гурмонъ. И въ высшей степени любопытво и характерно въ первомъ общественномъ движеніи – протестѣ русскихъ женщинъ, что къ нимъ примкнула и настоящая французская «барышня» – Эмилія Ледантю, послѣдовавшая въ Сибирь за женихомъ своимъ – Ивашевымъ и обвѣнчанная съ нимъ въ каторжной тюрьмѣ. Быстрое увяданіе этого прекраснаго южнаго цвѣтка въ нерчинскихъ морозахъ – одинъ изъ самыхъ трогательныхъ эпизодовъ въ трагедіи декабристовъ. Другая французская барышня, гувернантка князей Трубецкихъ, бросила горькій укоръ спрятавшемуся диктатору неудачной революціи:
– Постыдитесь, вы дома, когда ваши друзья умираютъ на площади, подъ картечью!
Трубецкой схватилъ фуражку и убѣжалъ, чтобы спрятаться въ другомъ мѣстѣ, гдѣ нѣтъ обличающихъ француженокъ.
Слово «барышня» такъ плачевно опошлилось на Руси, что предъ современною публикою иочти неловко примѣнять его къ такимъ національиымъ святынямъ, какъ жеыы декабристовъ. Помяловскій и Писаревъ добили общественную репутацію «барышни» презрительнымъ эпитетомъ «кисейная», и развитыя русскія дѣвушки открещиваются отъ титула «барышни», какъ отъ злѣйшей обиды. Что дѣлать? Непрочны и недолговѣчны культурныя клички и опредѣленія! Вѣдь, напримѣръ, и назвать кого-нибудь сейчасъ «либераломъ» уже далеко не значитъ польстить, a «патріотъ» сталъ и вовсе оскорбительною бранью. Но совершенно несомѣнно, что было время – и долгое! – когда «барышня» была наверху жидкаго культурнаго слоя Россіи, и, наряду съ «барышнями», которыя били по щекамъ своихъ крѣпостныхъ горничныхъ, существовала другая, гораздо болѣе интересная и благородная порода ихъ, которой вліяніе на русскій прогрессъ можно измѣрить уже признаніемъ Пушкина и князя Вяземскаго:
– Это – наша настоящая публика!
Барышня – Наталья Николаевна Гончарова, загубившая жизнь Пушкина, барышая – жена Огарева, употреблявшая всю свою холодную и злую энергію чтобы, разссорить мужа съ Герценомъ, но барышни же и Наталья Александровна Герценъ, и Татьяна Пассекъ, и «черноокая» Росетти, и Левашева, которую Герценъ описалъ съ такою трагическою простотою y гроба Вадима Пассека.
IV
Необходимо отмѣтить еще одинъ дѣвическій типъ, введенный въ русскую жизнь тоже александровскимъ царствованіемъ и сыгравшій въ русской женской эволюціи огромную роль, сперва, пожалуй, отчасти положительную, впослѣдствіи – отрицательную и реакціонную. Нѣмкѣ Екатеринѣ II Россія была обязана женскимъ типомъ образованной авантюристки. Нѣмка же и постаралась объ уничтоженіи этого типа, противопоставивъ ему «институтокъ», воспитанныхъ вновь учрежденнымъ «вѣдомствомъ императрицы Маріи». Супруга Павла и мать Александра и Николая Первыхъ, императрица Марія Ѳедоровна, урожденная принцесса Виртембергская, могла тѣмъ болѣе высоко цѣнить достоинства семейныхъ добродѣтелей, что въ своей собственной семьѣ ей пришлось очень долгое время уживаться, какъ съ подругами, съ любовницами своего державнаго супруга – Нелидовою и Лопухиною…. Эта женщина, несомнѣнно, большого таланта и твердой воли, ненавидѣла екатерининскій развратъ, но еще больше демократическія вѣянія революціи. Институты екатерининской эпохи были учрежденіями слишкомъ показными, чтобы стоило серьезяо считаться съ ихъ вліяніемъ, и очень часто обращались чуть не въ гаремы высокопоставленныхъ вельможъ, начиная съ самаго оффиціальнаго блюстителя ихъ И. И. Бецкаго. Императрица Марія, справедливо памятуя, что типъ государства зависитъ отъ типа семейнаго очага, a типъ семейнаго очага – отъ типа управляющей имъ женщины, сдѣлала институты разсадниками будущихъ домовладычицъ, напитанныхъ правилами патріотизма и благодарнымъ восторгомъ къ самодержавію. Собственно говоря, институтская реформа императрицы Маріи была первымъ широкимъ опытомъ того превращенія воспитательной системы въ политическое заложничество общества государству, что семьдесятъ лѣтъ спустя съ такимъ позорнымъ успѣхомъ возсіяла Россіи въ классической реформѣ мужского образованія графомъ Д. А. Толстымъ. Но рука Маріи Ѳедоровны была мягче, осторожнѣе, теплѣе грубой бюрократической руки Толстого, да и масштабъ реформы значительно уже. То крушеніе латифундій, которымъ Реми де-Гурмонъ объясняетъ паденіе ранняго брака во Франціи, началось и въ Россіи. Наполеоновы войны и 1812 годъ создали своеобразную экономическую революцію. Обстроившаяся послѣ французскаго пожара Москва становится «ярмаркою невѣстъ», и уже одна наличность подобной ярмарки указываетъ на ихъ плачевное перепроизводство: на свадебномъ рынкѣ женское предложеніе превышало мужской спросъ, и, слѣдовательно, многимъ родителямъ необходимо нужна стала серьезная воспитательная страховка «товара» впредь до вожделѣннаго сбыта въ законный бракъ. Софья Павловна Фамусова – наилучшій примѣръ, что «комиссія быть взрослой дочери отцомъ» была въ александровской семьѣ, дѣйствительно, не изъ легкихъ. Да – что Софья Павловна Фамусова! Прелестная Наташа Ростова въ «Войнѣ и мирѣ» – не чета этой «срамницѣ», а, между тѣмъ, какими бурями налетной страсти атаковалъ ея дѣвичество пламенный темпераментъ! Катринъ Ерапчикъ въ «Масонахъ» Писемскаго и Глафира Львовна въ «Кто виноватъ» Герцена, Наталья Павловна въ «Графѣ Нулинѣ» и Наталья Дмитріевна Горичъ въ «Горе отъ ума» – вотъ литературныя разновидности поколѣнія, которое невѣстилось и выѣзжало въ свѣтъ въ то время, какъ Татьяна и будущія жены декабристовъ еще играли въ куклы.
