Дмитрий Гордон - Виктор Суворов: исповедь перебежчика

Для одних он изменник, предатель, для других — умница, наделенный безразмерной памятью, недюжинными аналитическими способностями и железной логикой, но, как бы там ни было, Суворов-Резун сумел взглянуть на известные исторические факты по-новому. Шаг за шагом, аргумент за аргументом он отстаивал свою (по мнению многих, оскорбительную) версию начала Второй мировой войны и доказывал, что Сталин не жертва, а агрессор, который планировал напасть на Германию 6 июля сорок первого: Гитлер его лишь опередил…

Сегодня на счету Суворова шестнадцать книг, одна скандальнее другой, но главным делом своей жизни писатель считает «Ледокол», завершенный в восемьдесят первом. Сейчас, когда этот бестселлер — самый читаемый и проклинаемый! — издан многомиллионными тиражами на десятках языков, трудно поверить, что он мог к читателям и не пробиться. Что интересно, не только к советским — на Западе книгу приняли тоже в штыки. Свое документальное исследование автор предлагал повсюду, но прежде чем «Ледокол» все-таки проломил сопротивление и вышел в Германии (на это понадобилось восемь лет), отказ получил в шестидесяти восьми издательствах девяти стран. «Самое страшное, — признавался потом Суворов, — орать в пустыне: у тебя идея, а тебя не слышат».

Виктор не первый разведчик, который занялся литературным трудом, — до него такой же выбор сделали Бомарше, Свифт, Тургенев, Дефо и Сименон, — нов отличие от именитых коллег Суворов не «застрял» на беллетристике, отдав предпочтение истории. По сей день он задает «неудобные» вопросы, которые волновали его всю жизнь: зачем в августе тридцать девятого года в СССР была введена всеобщая воинская повинность, поставившая под ружье шесть миллионов человек? Что делали четыре миллиона из них на границе с Германией в июне сорок первого? Почему советские войска беспорядочно отступали аж до Москвы?

С предложенными им ответами можно соглашаться или спорить, но сам писатель на критиков не в обиде и довольно потирает руки, если в аудитории, разделившейся на его сторонников и противников, начинают летать табуретки (и такое бывало!). С женой Татьяной, с которой прожил уже около сорока лет, он всякий раз откупоривает шампанское, когда оппоненты выпускают очередной антисуворовский опус или защищают кандидатскую, а то и докторскую диссертацию, посвященную его «фальсификациям». Главное — он таки расшевелил тех, кто ранее принимал все на веру, не рассуждая, заставил многих своих бывших соотечественников снять идеологические шоры и думать. Впрочем, судя по тому, что первый российский издатель Суворова вскоре после выхода «Ледокола» был убит (по официальной версии, из-за связей с криминальным миром), дело это небезопасное.

Когда-то Суворов утверждал: он «ушел», чтобы не стать козлом отпущения за провал операции ГРУ, вызванный непрофессионализмом нового резидента — брата советника Брежнева, потом говорил, что хотел написать «Ледокол», замысел которого созрел в нем еще в шестьдесят восьмом и настоятельно требовал выхода. Возможно, мы так и не узнаем, как же все было на самом деле, и вряд ли это интервью, за которым мне пришлось лететь в Лондон (Верховная Рада в 2005 году не поддержала предложение депутата Степана Хмары предоставить писателю украинское гражданство), расставит все точки над «і». Я, правда, надеюсь, что оно поможет людям решить для себя, кто же он, Виктор Суворов-Резун: предатель Родины, который порочит великую Победу, или герой, чьи книги разрушают последний бастион сталинизма.

«Вы любите запах танка? Я тоже люблю»

— Виктор, наша сегодняшняя встреча здесь, в весьма скромном отеле на окраине Лондона, окружена неким налетом таинственности и обставлена мерами предосторожности, почти как в шпионских сериалах или боевиках, но я к ней давно шел, потому что все, тобою написанное и изданное, было мною с огромным интересом прочитано. Мне очень хотелось воочию увидеть человека с такой непростой, сложной судьбой, и я рад, что препятствия позади и у нас есть возможность нормально, обстоятельно, откровенно поговорить.

Читателям я напомню, что ты в свое время окончил Киевское высшее общевойсковое командное училище, Военно-дипломатическую академию и участвовал даже в операции по вводу войск государств — участников Варшавского договора на территорию Чехословакии. Итак, шестьдесят восьмой год, Пражская весна, и как писал Евгений Александрович Евтушенко: «Танки идут по Праге в закатной крови рассвета. Танки идут по правде, которая не газета»… Что ощущал молодой человек двадцати одного года от роду, придя на чужую землю исполнять приказРодины?

— Прежде всего страшно интересно было, но давай по порядку. В армии я, наверное, со дня рождения — угораздило на Дальнем Востоке родиться. Представь: гарнизон, стоят самоходки СУ-76 и СУ-100 (самоходные артиллерийские установки. — Д. Т.), «катюши» — все то, что будоражит мальчишеское воображение, и в одиннадцать лет я уже надеваю на себя алые погоны…

— …суворовские…

— Да. Семь лет в Суворовском училище оттрубил, все по накатанной идет колее, но я-то в армии не для того, чтобы кровати равнять и сапоги чистить: армия — тот же танк, красивый такой, мощный… Как там у меня в «Аквариуме»: «Вы любите запах танка? Я тоже люблю». Мне кажется, этот крепкий машинный дух не может не нравиться, и вот идет бронированный зверь с хорошей такой скоростью, и весит он тридцать шесть тонн, и пушка калибром сто миллиметров, и движок в сотни лошадиных сил работает, а я смотрю на эту заграницу. Чехи при этом не понимают, что такое свобода, которую я им несу: «Ребята, вы там камнями потише, а то развернусь сейчас!». На светофорах то красный свет загорается, то зеленый, а я ноль внимания — освободитель!

Сразу же анекдот, помню, пошел: старый чех поймал золотую рыбку, вытаскивает, а она взмолилась человеческим голосом: «Ой, отпусти — исполню твоих три желания». Рыбак согласился: «Ну, давай. Желание первое: чтобы китайцы нас на денек оккупировали». Ну, ладно, чего там: китайцы утром в Чехословакию пришли, а вечером — восвояси. Рыбка спрашивает: «Какое второе желание?». Он опять: «Я бы хотел, чтобы китайцы опять оккупировали нас на денек». Ну, пожалуйста. Третье желание? Чех подумал: «Пускай китайцы оккупируют Чехословакию еще на один день». Золотая рыбка удивилась: «Что ж ты дурной такой — нет чтобы загадать сразу на три дня?», а старик хмыкнул: «Ничего ты не понимаешь — чтобы трижды в Чехословакии побывать, китайцы шесть раз через Россию прошли».

Ребята наши, короче, сразу почувствовали: тут что-то не так, но реагировали по-разному. Был у меня друг Вася Красников — я его встретил попозже, когда уже в разведке Приволжского военного округа состоял, а он из Германии прибыл. Вася служил в 6-й гвардейской дивизии (это 20-я гвардейская армия) в Бернау, и если мы входили в Чехословакию из Прикарпатского округа, то 20-я гвардейская резала ее прямо из Германии, чтобы с севера на юг овладеть.

Красников, в общем, оказался непосредственно в Праге. Умный парень, Московское общевойсковое командное училище окончил, тоже разведчик, но считал, что Чехословакия — это коридор к нашей границе: мол, если его не перекроем, враги к самому кордону подлезут и нападут. «Вася, — увещевал я его, — ты ж золотой медалист: с чего взял, что они нападут?». Каждый, одним словом, по своему разумению все это воспринимал.

… Моя дивизия была в несколько худшем положении, чем другие, потому что в тех, кто двигался по большим дорогам и брал под контроль города, бросали камни, а раз так, сразу реакция возникала защитная: «Ах ты, гад! Ты чего там?». Наши ждали: если чехи начнут стрелять, тогда уж «повеселимся», но мы, 24-я Самаро-Ульяновская Железная мотострелковая дивизия, стояли в глуши: вокруг деревни, леса, и никто на нас не покушался.

Помню, подходят к нам старики (молодежь в стороне держалась), достают сразу сливовицу: «Иван, хочешь выпить?». Ну а кто же не хочет? Ну, выпили, закусить свой сухпай выставили, а они потом говорят: «Иван, а ведь мы тебя сюда вроде не звали».

Это было хуже всего! Если бы стреляли — нормально, камнями забрасывали — пожалуйста, а когда подходили — только старики! — ине нахрапом: «Чего это ты?», а по-человечески: «Давай выпьем». Тоже ребята по-всякому реагировали, но лично мне до сих пор стыдно.

— После Чехословакии, насколько я понимаю, твоя офицерская судьба круто переменилась…

— Не только офицерская — вообще судьба.

«Сдав дела совсем молоденькому старшему лейтенанту, я предстал перед своим, теперь уже бывшим, командиром:

— Товарищ генерал, капитан Суворов, представляюсь по случаю перевода в 10-е Главное управление Генерального штаба.

— Садись.

Сел. Он долго смотрит мне в лицо. Я выдерживаю его взгляд. Он подтянут и строг, и он мне не улыбается.