Это не пропаганда. Хроники мировой войны с реальностью - Питер Померанцев
Тетяна не одобряла ни самого насилия, ни идеологии «Правого сектора». На Майдане существовало множество «секторов», от неоказаков до неоанархистов и неофашистов, способных быстро организоваться с помощью интернета. Их идеологии были абсолютно разными. Там были и друзья моих родителей, прошедшие через мясорубку КГБ. Они видели в Майдане эхо своего собственного противостояния, поднявшегося до уровня массового протеста, немыслимого в 1978 году. Для них Майдан был еще одним этапом борьбы против чекистов в Кремле и их сатрапов в Киеве. Впрочем, теперь на улицах были не только «свободолюбивые либералы»; у каждого была своя мотивация. У секторов было мало общего, кроме недовольства коррумпированным и жестоким режимом Януковича. И всем им казалось неправильным выступать против тех, кого избивал президентский спецназ, избивавший их самих.
«Громадське сектор» решил игнорировать насильственные методы «Правого сектора», но Тетяна не могла забыть о бойне, случившейся на Майдане тем утром. Кем она себя видела? Пропагандистом? Журналистом? Она только рассказывала о войне или была на ней солдатом? Каждый раз, публикуя пост или твит (и даже репост и ретвит), вы превращаетесь в крошечную пропагандистскую машину. В этом новом информационном потоке каждый должен найти собственные границы. Тетяна свои нашла. Она отказалась призывать людей на Майдан и предпочла рассказывать о происходящем, чтобы дать людям возможность самостоятельно принять решение.
На страницу зашли лидеры «Громадськего сектора» и призвали людей прийти на Майдан. За несколько дней погибло 103 участника протестов. Но толпа все прибывала. Люди напирали, пытались штурмовать президентский дворец, пока в регионах протестующие (иногда уже вооруженные) захватывали здания местных администраций. Президент Янукович бежал в Россию. Лидеры «Громадськего сектора» присоединились к политическим партиям и начали выдвигаться для участия в выборах. Тетяна не хотела заниматься партийной политикой и покинула движение.
Затем Кремль начал мстить. Российское телевидение заполнили придуманные истории о том, что «Правый сектор» планирует казни этнических русских в Крыму, где они составляют большинство. В Севастополе, столице Крыма, группы казаков, сепаратистские партии и православные священники (получавшие финансирование от Кремля) собирали толпы, умолявшие Путина спасти их. Он прислушался к просьбам и аннексировал полуостров.
Российское телевидение продолжало транслировать пугающие рассказы о том, как «Правый сектор» готовится убивать русских и на Восточной Украине. Интернет, ту самую среду, через которую подпитывалась революция, наполнил кремлевский контент с фабрики троллей в пригороде Санкт-Петербурга. Сотрудники «фабрики», бывшие коллеги Людмилы, получали по нескольку сотен долларов в день за публикацию картинок, комментариев и видео, сеявших растерянность, вражду и панику на Восточной Украине [75].
Информационная кампания Кремля была лишь прелюдией к действию. Нерегулярные военные силы, местные подручные Кремля, захватили города на востоке страны – Донецк и родной город Тетяны Луганск. Эти люди пародировали визуальный язык, использованный на Майдане, – толпы людей, машущих флагами (и порой приезжавших из-за границы), и горы горящих шин, ставших символом событий в Киеве. СМИ под контролем Кремля назвали происходящее «Русской весной», ссылаясь на чехословацкое восстание против Советского Союза в 1968 году. Как и во время прежних информационных кампаний против цветных революций, Кремль старался высмеять Майдан, показать его незначительность. В то же время он отчаянно пытался представить восстание частью общей истории, в которой украинцами тайно манипулируют американцы, проводя свою политику «смены режима», приведшей к катастрофам в Ираке и Ливии. Игорь Ашманов и руководители российских государственных СМИ заявляли, что украинское восстание было, вне всякого сомнения, продуктом информационной войны.
И если у кремлевской болтологии и была цель, то лишь одна: показать, что стремление к «свободе» – это похмелье после холодной войны и ведет не к миру и процветанию, а к войнам и разрушениям (это сообщение прежде всего было адресовано жителям России, чтобы те не слишком прельщались этой идеей). Для того чтобы этот постулат обрел плоть, было необходимо, чтобы в Украину никогда не пришел мир. Страна должна была истечь кровью.
Когда украинские военные атаковали укрепления сепаратистов, Кремль посылал против них свои танки. Подавив противника, танки отступали, а Кремль заявлял, что их там никогда не было. В течение следующих лет – собственно, параллельно созданию этой книги – конфликт то затухал, то разгорался вновь. Он не перерастал в полноценную войну, но и не завершался. Города на Донбассе переходили из рук в руки. Стороны обменивались артиллерийскими залпами. Российская армия начала масштабные маневры на границе с Украиной, и по всей стране прокатилась волна паники. У вооруженного конфликта были и непредвиденные последствия. В июле 2014 года российский высокотехнологичный зенитный комплекс сбил пассажирский самолет «Малайзийских авиалиний» с голландскими туристами на борту, летевший над территорией, которую контролировали сторонники Кремля. Погибло 298 человек, а информационная операция перешла все грани разумного: утверждалось, что лайнер был сбит украинцами, принявшими его за личный самолет Путина; что катастрофа была инсценирована и в самолет заранее погрузили мертвые тела, что самолет был сбит украинским истребителями [76]…
Верховный главнокомандующий НАТО назвал российскую кампанию по захвату Крыма «самым удивительным блицкригом информационной войны» в истории. Но именно обычные украинцы, брошенные своими никудышными правителями, делали все для того, чтобы этот блицкриг не распространился на всю остальную страну [77].
–
«Хуже всего, что мне снова пришлось взять в руки оружие», – рассказывал мне Бабар Алиев жарким летом 2015 года в северодонецком кафе. Я с трудом слышал его сквозь звуки техно-музыки, сопровождавшейся пронзительным женским вокалом. «Десять лет назад я дал себе обещание не брать в руки оружие. Но я очень пожалел об этом, когда пришли сепаратисты. В следующий раз я буду готов».
Северодонецк находится на восточной Украине, всего в нескольких километрах от границы с Россией, где в 2014 году группировались российские войска, что многие сочли подготовкой к вторжению. По интернет-порталам Северодонецка тогда прошли слухи о том, что «Правый сектор» собирается демонтировать статую Ленина, символ пророссийских сторонников. На защиту памятника собрались группы местных жителей: русские казаки, любители лазертага, члены борцовских и книжных клубов. Слухи оказались ложными – кто-то просто пытался раскачать пророссийские силы. Это было совсем несложно. Северодонецк не испытывает особой исторической лояльности по отношению к украинскому государству. Его построили в 1950-е годы, и он представлял собой идеальную модель из белоснежных советских модернистских домов-коробок, выстроенных вокруг 16 научных вузов и четырех химических заводов. Как и многие города на востоке страны, он наполнялся жителями, приезжавшими со всего СССР. После Второй мировой войны был одним из немногих городов, где можно было поселиться без документов – это был хитрый
