Кристофер Бруард - Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис
никакое другое изменение в обозримом прошлом не изменило так кардинально жизнь лондонцев, как улучшение транспортной системы. Почти каждый житель столицы ощутил, как изменились его трудовые будни и его досуг. Город разросся, мобильность рабочей силы возросла, были частично разрешены проблемы жилищного строительства и перенаселенности, развитие транспорта также способствовало нормализации цен и зарплат и сделало культуру, отдых и развлечения более доступными рядовому гражданину[223].
Своей современностью Лондон был обязан новым видам транспорта: автомобилю, автобусу, метро. Эти средства передвижения были ближе, чище и надежнее и способствовали смешению социальных групп, в результате чего размывались прежние границы между классами и этносами, а женщины получали новые возможности отдыхать и работать вне дома, в офисах и на фабриках. Благодаря транспорту хозяйки могли позволить себе закупаться не только на ближайшем к дому рынке или в магазине. Как отмечалось в «Новом исследовании Лондона» (дополненной, чтобы учесть изменения, внесенные войной, версии исследования социальной и экономической жизни города во второй половине XIX века, проведенного Чарльзом Бутом), «приток покупателей в центр обусловлен развитием и дешевизной транспорта и выливается в благосостояние крупных сетевых магазинов, расположенных не только в Вест-Энде, но и в таких районах, как Пэкхем и Брикстон»[224].
Одним из наиболее противоречивых последствий наблюдаемого процесса установления более прочных связей между районами города и увеличения «проницаемости» границ между ними стало то, что цены, качество и набор услуг усреднились. В ускорении лондонской жизни видели не только повод для радости и явное свидетельство прогресса, но и повод для некоторого беспокойства. Один из авторов «Нового исследования…» оставил сухой научный тон ради того, чтобы «добрым словом помянуть оригинальность и пестроту, поглощенные унылой монотонностью большого города». Эти перемены лучше всего отражались в облике лондонцев из рабочего класса:
Явные признаки классовых различий исчезают. Теперь редко встретишь даму в чокере или со страусовым пером, господина, наряженного на скачки. В одежде юношей и девушек из рабочего класса так мало своеобразия, она только подражает модным тенденциям Вест-Энда, иногда искажает их. Когда-то в среде рабочих считалось, что краситься и пудриться пристало женщинам легкого поведения, – теперь же красятся и добропорядочные девушки. Мужчины же повально перешли на сигареты либо вместо глиняных стали использовать вересковые трубки[225].
Забравшись выше по социальной лестнице, можно было наблюдать то же «уравнивание» в одежде представителей различных классов. К примеру, достопочтенная госпожа Форестер, модный обозреватель Daily Telegraph, писала: «Сегодня одежда уравнивает всех… По ней можно отличить богатого от бедного, но невозможно различить представителей разных классов. Модельеры обслуживают всех, кто может себе позволить их услуги»[226]. Миссис Форестер приветствовала активный интерес к моде у представительниц различных социальных групп. Он давал заработок большому количеству лондонских жителей, позволял проявить творческие амбиции и отваживал от «нежелательных и потенциально опасных» увлечений (вероятно, от торговли телом и наркотиками, хотя автор не уточняет, что именно имеет в виду). Миссис Форестер, перенимая новый язык рекламы, писала о моде, которая тонизирует, спасает от треволнений городской жизни, служит глотком свежего воздуха посреди каменных джунглей: «Правы профессионалы с Харли-стрит, которые против нервного расстройства прописывают поход по магазинам, и модные врачи, утверждающие, что новая шляпка – лучшее лекарство»[227]. В то же время в единообразии современного платья было зашифровано воодушевляющее кредо сторонников эмансипации: «За умением подчиняться простым правилам скрывается сила целеустремленности и волевое желание достичь поставленной цели».
Деловые женщины! Используйте возможности, которые открывает перед вами одежда; придерживайтесь определенного цвета и фасона, сделайте их своими… Это подчеркнет индивидуальность, ваше главное достоинство; более того, вам проще будет подбирать аксессуары… Коричневые и бежевые тона, к примеру, идут всем и подходят к любой ситуации. Любой работающей женщине, независимо от возраста, пойдет платье нежного табачного или темно-коричневого оттенка… Коричневая фетровая шляпка без полей, бежевые туфли, чулки и перчатки сделают образ завершенным и вполне подобающим[228].
Модернизация производства
Методы, которые использовались для создания современного лондонского образа, сохранились с конца XIX века и были преобразованы в соответствии с изменениями в обществе, технологиях и сетях дистрибуции, которые происходили с Первой мировой войны. Поразительное многообразие специализированных ремесел и предприятий узкой направленности все еще было востребовано отдельными рынками, однако тенденция к стандартизации, которая наблюдалась повсюду в социальной сфере, также влияла на производство модного платья в столице. Акты от 1909 и 1918 годов, устанавливавшие минимальный размер заработной платы, поспособствовали улучшению трудовых условий поденщиков, которые с 1840-х годов в поте лица трудились в секторе готовой одежды, но в то же время сказались в сокращении прибыли маленьких независимых компаний и частных ателье, зависевших от постоянного притока рабочей силы. Такие законодательные инициативы были выгодны крупным фабрикам, которыми зачастую владели торговые сети: прогрессивная политика трудоустройства и технологические инвестиции делали их привлекательным местом работы для тех, кто прежде зависел от сдельной надомной работы и мог лишь мечтать о стабильности. Сходным образом и послевоенное ужесточение миграционной политики способствовало дальнейшей стандартизации: приток квалифицированных еврейских работников был остановлен, а хорошая ручная выделка превратилась в удовольствие редкое и все менее доступное по мере того, как наследники успешных модных и пошивочных фирм уходили из одежного бизнеса в более прибыльные и надежные производства[229].
Несмотря на все это, ассортимент, кадровый состав и расположение предприятий модной торговли в Лондоне отличались разнообразием. Как отмечал С. Доббс, автор влиятельного трактата об условиях труда работников швейной промышленности, опубликованного в 1928 году,
в Сохо заседают мастеровитые портные, которые, хоть и ропщут на судьбу, все же чтят традиции своего ремесла, а по другую сторону Оксфорд-стрит, в снятых в субаренду мастерских, множество деловитых евреев и евреек упорно трудятся, создавая вещи не столь искусные, зато более соответствующие духу времени, что позволяет им, составляющим низшее сословие этой гильдии, получать больше денег, нежели презирающие их кустари… За пошивом модного платья и шляп в знаменитых лондонских ателье мы найдем одетых по последней моде «эмансипе», полную противоположность портних среднего возраста из Корнуэлла, едва сводящих концы с концами, или… умелых, благополучных работниц с громадных текстильных фабрик в Лидсе[230].
Работники швейной промышленности, хотя мастера самого разного толка были разбросаны по всем районам города, составляли значительную часть лондонского населения, в 1920-е годы насчитывавшего 4,5 миллиона жителей. Согласно подсчетам С. Доббса, около 160 тысяч человек зарабатывали себе на жизнь, занимаясь пошивом одежды в столице, и еще около 20 тысяч в ближайших к ней графствах. Из них примерно 80 тысяч имели отношение к торговле швейными изделиями, 55 тысяч к производству женской одежды, 16 тысяч к производству трикотажа (сорочек и нижнего белья), 2 тысячи к производству корсетных изделий и 6 тысяч к изготовлению женских головных уборов. Мужчины преимущественно работали в пошиве одежды (40 тысяч), во всех прочих сферах, за исключением шляпного дела, где представителей разных полов было примерно поровну, преобладали женщины[231]. Следует заметить, что сюда входят и те, кто, в полном соответствии с духом модернизации, состоял на канцелярских и распорядительных должностях: обслуживающий персонал, управляющие и продавцы[232]. Однако за этой голой статистикой скрыта некая неизъяснимая тайна, которая, вопреки рационализму текущего момента, все еще присутствовала в мире лондонских «мастеров нитки и иголки»:
Доля исследователя лондонского быта, пожалуй, тяжелее, чем какой-либо другой части страны. <…> Предприятия в среднем небольшие; средний работник – пустое место, и это в городе, где и важных шишек в грош не ставят. Рабочие союзы не имеют веса… Не существует торговых палат, которые заботились бы о том, чтобы представить товар в выгодном свете; нет толковой локальной отчетности. Вдобавок и область исследования, как правило, слишком большая для одного исследователя; есть риск за деревьями не увидеть леса… Иудеи и язычники, мастера и неумехи, фабричные и надомные работники, и портной, и швея, и модистка – всех здесь в избытке, и в своем бесконечном многообразии они составляют лишь одну из частей многогранной городской жизни, лишь небольшой процент многомиллионного населения[233].
