Внутренний СССР - От человекообразия к человечности
Реализует ли человекоподобный такого рода открытую возможность угнетения других сам, завещает её реализовывать и поддерживать открытой своим наследникам, либо же осудит такое поведение и предпримет усилия к тому, чтобы стать человеком и искоренить угнетение жизни паразитами, — зависит не от наличия самой объективно открытой возможности, а от нравственности и самодисциплины человека, в которой и выражается его реальная нравственность.
Именно по этой причине человеческое достоинство не выражается в профессионализме и в социальном статусе. В современных нам условиях профессионал может быть и недолюдком со строем психики животного или зомби. Но будучи человеком, невозможно не быть профессионалом, делающим общественно полезное дело по совести [174], а, участвуя в общественном объединении труда, человек не может не обладать каким-либо социальным статусом.
Хотя разный характер незаменимости и заменяемости одних людей другими в области профессиональной деятельности в общественном объединении труда и различная степень обусловленности жизни всего общества характером деятельности каждого из них создает возможность для возникновения системы разнородного угнетения одних людей другими, но ТАКАЯ возможность осуществляется как фактическая жизненная реальность, только будучи выражением господства [175] животного строя психики в обществе. При нём большинство уклоняется от принятия на себя заботы и ответственности за судьбы всего общества и потомков, считая, что это “царское дело”, либо же, не имея необходимых знаний и навыков, не способно нести такого рода бремя и живет в бессмысленной и бездумной надежде на то, что прежний “хозяин” образумится или придет новый, или же всё изменится под воздействием объективных факторов, не зависящих, однако, ни от него самого, ни от ему подобных, и не требующих от них никаких целенаправленных усилий.
Вся внутрисоциальная иерархия угнетения одних людей другими — продолжение в культуру того же рода животных инстинктов, на основе которых в стаде павианов выстраивается иерархия их “личностей”: кто кому безнаказанно демонстрирует половой член, а кто согласен с этим или по слабости вынужден принимать это как должное. Это стадное обезьянье «я на всех вас член положил» [176] + подневольность психики «член положивших» весьма узкому кругу самок, вертящих «членами», продолжаясь с инстинктивного уровня психики в более или менее свободно (деятельностью разума) развиваемую культуру тех, кому Свыше дано быть людьми, обретает в ней свои оболочки (большей частью нормы этикета: молчаливо традиционные и гласно юридические), которые только и меняются на протяжении исторического развития общества человекоподобных носителей нечеловечного строя психики.
История знала в прошлом крушения такого рода систем угнетения в обществах в результате восстаний “черни” (не всех постигла участь Спартака, “короля Жаков”, Разина и Пугачева). Но сами одержавшие верх восставшие, хотя и уступали побежденным в образованности и отесанности культурой, тоже несли в себе по большей части животный строй психики, по какой причине в случае прихода к власти они систему угнетения того же качества [177], а часто и в тех же государственно организационных формах. Положение несколько изменилось только после первой промышленной революции, под напором которой в Европе произошли буржуазно-демократические революции, разрушившие, хотя и не все, но многие сословно-кастовые границы в юридическом и в негласно-традиционном их выражении.
Сам же напор первой промышленной революции на прежнюю сословно-кастовую социальную систему Запада по своему информационному существу представлял собой уменьшение кратности отношения частот эталонов биологического и социального (технологического) времени. При этом:
· периодичность обновления технологий, обеспечивающих материальный достаток в обществе, стала соизмерима (того же порядка — десятилетия, но не столетия или тысячелетия, как в древности) с продолжительностью человеческой жизни;
· а массовое внедрение ранее неизвестных машинных технологий в одной или нескольких отраслях общественного объединения труда резко и значительно изменяло в обществе отраслевые пропорции занятости , в результате чего МНОГИЕ люди, лишившись прежнего заработка, не могли сами обрести новых профессий и найти себе новое место в жизни, к чему прежняя система общественных отношений на Западе (так называемый феодализм) с жесткой сословно-клановой структурой оказалась не готовой.
Реакция на технологическое обновление жизни была разной в разных слоях западного общества: одни безоглядно наживались за счет резко улучшившейся (вследствие изменения отраслевых пропорций) конъюнктуры рынка для сбыта продукции [178], производимой на объектах их собственности; другие, не способные найти новое место в общественном объединении труда, образовали собой массовое движение рабочего простонародья, направленное против технико-технологического прогресса, разрушали машины, выдвигали требования вернуться к ручному труду и законодательно запретить машинное производство [179], а также и охотились на изобретателей [180]; кто-то, прежде чем быть раздавленным, попытался укрыться от “веяний времени” в разного рода скорлупках или же «пировал» во время первого пришествия этой «технологической чумы» дожидаясь исполнения своей судьбы.
Меньшинство же,
· способное переосмыслить многое в известном историческом прошлом и в их современном настоящем,
· имевшее свободное время и доступ к информации,
· часто получившее хорошее образование по критериям прежней системы (в том числе и посвященные разного рода орденов и иудомасонства),
углубились в социологию и анализ возможностей перехода к иному общественному устройству взаимоотношений людей, которое бы не конфликтовало с проявлениями научного и технико-технологического прогресса. И многие из них впоследствии вошли в известность как ранние идеологи буржуазно-демократических революций и гражданского общества, ставшего реальностью наших дней на Западе, и в наиболее ярком виде в США.
Промышленная революция на Западе, завершившая эпоху феодализма по-европейски, известна из учебников истории всем, но в учебниках истории рассматривалась и рассматривается только внешне видимая сторона событий, приводятся те или иные факты, но в стороне остается внутренняя подоплека и течения региональных и глобального исторического процессов. Мы же взглянули на процессы информационного обеспечение нынешней цивилизации, которые в эпоху первой промышленной революции привели к изменению общественного устройства жизни людей и оказали необратимое влияние на течение всех последующих событий.
Теперь следует обратить внимание на то, что частоты эталонов биологического и социального времени на избранной нами информационной основе (обновление генофонда и технологий) являются функциями статистических стандартов, представляющих собой субъективно избранную меру обновления информации в обществе. Последнее не означает, что утверждение об изменении соотношения эталонных частот биологического и социального времени — порождение нашего субъективизма и что все прочие свободны от воздействия на них этого жизненного явления; оно означает, что в отношении всякого множественного процесса, описываемого средствами математической статистики, субъективно могут быть избраны разные значения статистических стандартов, являющихся пороговыми значениями для выявления тех или иных изменений в течении множественного процесса.
Чтобы было понятно, о чем идет речь, следует обратиться к графикам рис. 1, но в несколько иной интерпретации, показанной на рис. 4. Предположим, что некий множественный процесс характеризуется численностью единичных проявлений некоего качества (сути) и общее число этих единичных проявлений ограничено, а каждая из кривых на рис. 4 представляет собой плотность распределения [181] такого рода единичных проявлений некоего качества в течении времени. Задавшись неким статистическим стандартом, мы можем фиксировать объективный факт наличия множественного процесса в сфере наблюдений по этому статистическому стандарту: то есть либо по завершении левого “хвоста”, либо по прохождении максимума, либо по началу правого “хвоста” и т.п. в зависимости от того, какая доля статистики образует избранный статистический стандарт.
Такого рода статистический стандарт может быть включен в качестве параметра в некий определенный алгоритм управления какой-либо системой, информационно связанной со статистически описываемым процессом. Но в зависимости от избранного значения статистического стандарта (левый “хвост”, максимум, правый “хвост” либо какое-то иное значение) алгоритм будет начинать свою работу в разное , с которым связана хронологическая ось на рис. 4., поскольку каждому из множества значений статистического стандарта соответствует своя контрольная точка на оси времени.
