Иван Бунин - Публицистика 1918-1953 годов
###Сегодня нам остается одно: «будем жить и будем ждать…»
А чего же мы дождемся? Аминадо и насчет будущего улыбается очень едко и горько: опять, опять —
Вокруг оси опишет новый кругИстория, бездарная, как бублик,И вновь на линии Вапнярка-КременчугВозникнет до семнадцати республик,И чье-то право обрести в борьбеКонгресс Труда попробует в Одессе… —Тогда, о Господи, возьми меня к Себе,Чтоб мне не быть на трудовом конгрессе!
Правда, наряду с чисто сатирическими стихами в книжке Аминадо есть и другие, почти чуждые злобы дня, — много легких, нежных и прелестных (и по форме и по чувству) строк: «Когда-то, говорит он,—
Пел рояль… Играли в фанты…В зеркалах мелькали банты.
И убеждает самого себя:
Хорошо бы в море броситьВсех, кто что-то проповедует…Не ходить встречать МессиюИ его не рекламировать…Не скулить о власти твердойС жалким видом меланхолика,Вообще, не шляться с мордойОсвежеванного кролика…
Но, повторяю, главное и в его книжке, поминутно озаряемой умом, тонким юмором, талантом, — едкий и холодный «дым без отечества», дым нашего пепелища. Только Ветлугин больше приобык (не слишком ли?) к этому дыму. Аминадо он ест глаза, иногда до слез.
Об Эйфелевой башне*
Бедная, беззащитная Эйфелева башня! Как осквернена, обесчещена она, — сколько всяческой мерзости уже приняла она из московского прекрасного далека! И вот опять: радио Горького о голоде…
— «Плодородные равнины России поражены неурожаем из-за засухи…»
Только ли «из-за засухи», советский псалмовец? А сотни тысяч десятин незапаханных, незасеянных? А ваш пресловутый «революционный порядок», ваши «комбеды», ваше «советское опытное хозяйство», ваши «отобрания излишков», ваши «реквизиции», из-за коих мужики сгноили в земле миллионы пудов зерна, ваше натравливание «бедняков на кулаков»?
А всяческое каиново кровопролитие, уже четыре года вами учиняемое во славу «третьего интернационала», а величайшее в мире ограбление, вами произведенное в России «на цели» этого самого «интернационала», с которым, как поете вы, «воскреснет род людской»?
А то, что сказочные богатства русского народа и несметные частные имущества, вами украденные, все в лоск ухлопаны вами на ваших наемных убийц, на чекистов, на провокаторов, на рекламу, на пропаганду и вообще на всяческий подкуп, подкуп и подкуп?
А то, что миллионы самых крепких, молодых сил употребили вы, как пушечное мясо, как «вооруженные силы» все того же интернационала?
А то, что у сотен тысяч мужиков не осталось, благодаря вам, ни самой паршивенькой лошаденки, ни самой завалящей сохи, ни обрывка веревки, ни обломка железа?
А то, что вы дотла разрушили все мосты и дороги, все паровозы и вагоны, сохранив из них только царские — для катанья господ Троцких на фронты, и всяких Иоффе — с дипломатическими поручениями в качестве представителей «рабоче-крестьянской власти», да на европейские курорты для поправления здоровья?
— «Это бедствие угрожает голодной смертью миллионам населения…»
Какой, подумаешь, жалостливый! («Ужал, ел волк кобылу — оставил хвост да гриву!»). А миллионы смертей в голодных, холодных, вшивых, коростовых, тифозных городах и местечках, смертей, уже совершившихся на ваших глазах опять-таки во славу «Третьего интернационала», — что же это-то «бедствие» не трогало вас?
Ведь это вы писали прошлым летом в своем акафисте Ленину буквально следующее:
«Был момент, когда естественная жалость к народу России заставила меня считать большевизм почти преступлением. Но теперь, когда я вижу, что этот народ умеет гораздо лучше терпеливо страдать, чем сознательно и честно работать, — я снова пою славу священному безумству храбрых/»
Что же собственно испытываете вы теперь? Снова «естественную жалость к народу России» — или же надежду, что кормежка Европой этого народа «отдалит от коммунистической шеи давно заслуженную веревку», как выразился на днях А. А. Яблоновский?
— «Русский народ уже и без того сильно истощен последствиями войны…»
Войны, какой, собственно? Той ли — конечно, «проклятой», «капиталистической», — которая для русского народа, по вашим стараниям, кончилась уже три года тому назад «похабным миром», или той, что, конечно, «да здравствует во веки веков!» — т. е. войны «гражданской, классовой», проще же сказать, подлейшей из войн.
— «Для народа Льва Толстого, Достоевского, Менделеева и других великих людей наступили тяжелые дни…»
«Наступили»! Ну, а те-то дни, что длились четыре года «во славу безумства храбрых», те были, значит, ничего себе, дай Бог всякому? Вероятно так, ибо ведь недаром острили ваши друзья Троцкие, Ленины и Дзержинские: «Это что за голод! Вот когда 20 человек будут драться из-за одной дохлой крысы — вот это будет голод!» Что же до Толстого и Достоевского, то вам, певцу этих остряков, лучше бы и совсем не заикаться: разве вы не помните, как честили вы и Толстого и Достоевского «пошляками» и «мещанами» (буквально так!) осенью 1905 г. в своих статьях «О мещанстве» в «Новой жизни» Ленина, под редакцией поэта Н. Минского.
Впрочем, довольно, и выписок из этой лживой, высокопарной иеремиады и комментарий к ним, — тем более довольно, что дальше этот певец самого грубейшего из всех человеческих учений и самого гнусного, самого бесчестного и самого подлого строя из всех существовавших на земле, осмеливается говорить о «гуманитарных идеях», о низости «безжалостного поведения победителей к побежденному», о «честности» и даже громить «культ золота и глупости» (очевидно только потому, что в коммунистическом «культе» осталась теперь одна глупость, а золото уже все ушло на подкупы и растащено). Я, право, хотел сказать только одно: бедная, беззащитная Эйфелева башня, когда же кончится ее публичный позор, когда наконец перестанут растекаться по всему миру, при ее невольном посредстве, все эти ужасы России и тот моральный гной, которым весь мир отравляют ее «рабоче-крестьянские» правители?
«Страна неограниченных возможностей»*
Ах, какой гнусной чепухой ознаменовались даже самые первые дни нашей погибели!
В Москве без конца вели по Тверской (куда, зачем, за что?) городовых без шапок… Державный народ стоял, глазел, жрал подсолнухи, изредка улюлюкал… Потом на место городовых кто-то назначил студентов, аптекарских учеников… Я даже, как сейчас вижу толстого гимназиста армянина лет тринадцати на посту на Малой Никитской…
В Петербурге «новая» Россия строилась тоже очень просто и мило. Известный «товарищ Богданов», один из главнейших соратников Горького по «Новой жизни», рассказывает («Южный рабочий», Одесса 1919 г.) о том, как «сконструировался» знаменитый «совет рабочих и солдатских депутатов», т. е. главнейший погубитель всей России:
— «Пришли Суханов-Гиммер и Стеклов-Нахамкес, никем не выбранные, никем не уполномоченные, и объявили себя во главе этого еще не существовавшего Совета»…
Россия участвовала в величайшей мировой войне, а «Совет» тотчас же декретировал восьмичасовой рабочий день, издал приказ № 1… Курсистки своей собственной властью поезд за поездом снаряжали из Москвы в Сибирь — за «революционными борцами»…
«Бабушку» возили, как икону: по Москве в зеркальном автомобиле, по России — в царских вагонах… И все новые министры, все новые правители главным своим долгом почитали представиться ей…
В городах, в деревнях сразу все спятили с ума: все поголовно орали друг на друга: «я тебя арестую, сукин сын!» — потом стали убивать кого попало, жечь на кострах, зарывать живьем в землю за украденную курицу… «Самосудов», самых кровавых и бессмысленных, было зарегистрировано (только зарегистрировано!) к августу 1917 г. уже более десяти тысяч (как заявил сам Керенский на знаменитом московском совещании)…
Власть над трехтысячным фронтом отдали «комиссарам»: журналисту Соболю, журналисту Иорданскому (теперешнему редактору большевистского «Пути» в Гельсингфорсе)… Немцы по земле катались от радостного гогота…
Но можно ли все подобное переписать, исчислить? Я только хочу сказать вот что: большевики большевиками, а все-таки только в России можно дерзнуть на бесстыдство «планетарное», на глупость, повергающую в столбняк, — объявить, скажем, всероссийскую электрификацию, выписать в Россию Изидору Дункан, долженствующую танцевать для «пролетариата», умирающего с голоду, издать декрет, что отныне в Петербурге на всех лошадях, еще не совсем околевших без корму, должны быть дуги «художественно» расписанные…
