Говард Зинн - США после второй мировой войны: 1945 – 1971
Безудержная погоня за прибылью, присущая капиталистической системе, породила в Америке культуру совершенно особого рода. При поощрении правительства «рыцарям наживы» разрешается не только загрязнять окружающую среду, но и разрушать здоровье людей. В противном случае разве табачной промышленности позволили бы нарушать предписания против курения, в то время как рак легких уносит все больше человеческих жизней? Только в 1970 г. была запрещена реклама сигарет по телевидению — то есть через 10 лет после того, как стало достоверно известно, что курить опасно для здоровья. В США крупные суммы очень часто ассигнуются опять-таки ради получения прибыли, а не для общественной пользы. В противном случае разве дозволено было бы, чтобы государственные средства, отпущенные для осуществления космических проектов, были употреблены на создание системы подслушивания частных телефонных разговоров? В капиталистическом обществе становится истинным бедствием страсть производить едва ли не любые вещи, заниматься чуть ли не любым делом, продавать почти все, что угодно, лишь бы только это приносило прибыль.
Фиаско политической системы
Подобно тому как экономический прогресс в условиях «либерального» капитализма сопровождается лишь символическими реформами, которые далеки от выполнения обещанного равенства, так и буржуазная политическая система «выдает» лишь символы демократии, не дающие народным массам никаких реальных возможностей участвовать в решениях, определяющих условия их жизни. Америка не пошла дальше символов демократии прежде всего по той причине, что правила демократии соблюдаются в США разве лишь в сфере «большой политики», где определенная часть граждан раз в несколько лет выбирает своих представителей в конгресс. Что же касается многочисленных «малых ячеек» повседневной жизни, то на них демократия не распространяется. Взять, к примеру, рабочее место американца. Где бы он ни работал, на фабрике или в конторе какой-нибудь компании, он везде видит строжайшую регламентацию и иерархическую лестницу, везде чувствует себя подавленным, отчужденным, утратившим свое «я». Дом и семья, эта будто бы тихая гавань, как когда-то считалось, стали миниатюрой общества в целом; здесь, как и там, мужчина доминирует над женщиной, старший — над младшим, а деньги правят всеми желаниями и чувствами людей. Колледжи и университеты — во власти невидимых хозяев: опекунов, директоров, президентов; что же касается тех, для кого эти учебные заведения будто бы и предназначены, — студентов и преподавателей, — то им вряд ли принадлежит какой-нибудь голос при решении их дел. Любой суд является безраздельной вотчиной судьи и его клевретов. Даже городские улицы и те уже все меньше и меньше принадлежат тем, кто на них живет, и все больше и больше — их врагам: уголовникам и полицейским.
На арене «большой политики», где американская либеральная демократия раздает свои самые громкие обещания, простому американцу делать нечего: возможности «самоопределиться», сделать самому что-то важное для его собственной жизни и всего окружающего она ему не дает. Американская политическая система считается представительной системой. Решения принимаются не непосредственно теми, кого они касаются, а их представителями — законодателями штатов, конгрессменами, сенаторами, губернаторами, президентом или лицами, которых те назначают: администраторами, федеральными и местными судьями и прочими. Решения, выносимые этими представителями, влияют на жизнь, свободу и стремление к счастью каждого американца. Конгресс и президент вырабатывают налоговую систему, от которой прямо зависит распределение доходов. Они решают, на что истратить деньги, собранные с налогоплательщиков, что дать стране — войну или мир, кого набирать в вооруженные силы, какое поведение считать преступным и за какие преступления наказывать, а за какие нет. Они решают, какие ограничения устанавливать на свободу передвижения или на свободу слова, Они решают, сколько в каждом году ассигновать денег на образование, здравоохранение, жилищное строительство.
Если представительная система по самой своей природе недемократична, то, следовательно, Соединенным Штатам еще далеко до настоящей демократии и достичь ее можно будет лишь тогда, когда будут созданы новые институты, выработаны новые методы принятия решений. Поскольку, однако, представительное правительство стоит ближе к народу, чем монархия, стало принято прославлять его как одно из замечательных проявлений либерализма в современную нам эпоху. В действительности даже в лучшем своем виде оно — только шаг в направлении к подлинной демократии. На его имманентные недостатки указывали еще Жан-Жак Руссо в XVIII в., Виктор Консидеран[3] в XIX в. и др.
Демократия, пришедшая на место монархий XVI–XVIII вв., — это лишь промежуточная стадия между абсолютизмом и истинной демократией. Монархи тоже утверждали, будто они представляют народ. Во Франции оба Наполеона, как позднее и диктаторы в других странах, прибегали к плебисцитам, а ведь выборы, которые проводятся в западных странах в настоящее время, — это, по существу, лишь видоизмененные плебисциты.
В 1956 г. американский социолог К. Райт Миллс в своей книге «Властвующая элита», оказавшей огромное влияние на молодое поколение его соотечественников, указывал на неадекватность политической системы Соединенных Штатов. Эта книга была его реакцией на благодушно-конформистское мнение об американской демократии, широко распространяемое в Соединенных Штатах всевозможными официальными учебниками и пропагандистской литературой, рассчитанной на широкие массы. Согласно этой «ортодоксальной» точке зрения, избирательное право, которым пользуется все более широкий круг граждан, и двухпартийная система — это два основных элемента того замечательного «плюрализма», который в американской политике обеспечивает господствующую роль различных групп, каждая из которых имеет свои интересы, вырабатывает компромиссные решения, позволяющие определенному числу людей пользоваться до» статочными благами для того, чтобы положение в стране оставалось стабильным и все в общем были довольны.
Миллс в своей книге доказывал, что при существующей в США политической системе большинство американцев не пользуется абсолютно никаким влиянием и что вся власть в стране принадлежит «тройственной» элите, состоящей из политических деятелей, бизнесменов и военных, действующих через свои институты, каковыми являются соответственно правительство, корпорации и вооруженные силы. В XX в. все эти три института достигли высокой степени централизации: политическая власть оказалась сосредоточенной в руках бюрократии, создавшей широко разветвленную сеть своих исполнительных органов; над всей экономикой страны властвуют ныне около 200 гигантских корпораций; колоссально разрослась военная машина, укрепляемая милитаристской «идеологией». Кроме того, эти три института взаимосвязаны, и ключевые посты в них взаимозаменяемы — так, генералы могут становиться президентами или управляющими корпораций, бизнесмены — членами правительства, и т. д.
Предвидя, что его будут потом критиковать, но не ограждая себя заранее от такой критики, Миллс отвергал идею, будто власть имущие сознательно сплотились в каком-то заговоре, но он отвергал также и теорию «самотека». Миллс указывал, что в критические моменты привилегированная верхушка, элита, умеет твердо настоять на своем. Для Миллса это важный вопрос, потому что на разобщенное руководство, которое только наблюдает за тем, что «случается», народ не может возлагать ответственность за происходящие события. Миллс подчеркивает, что население должно знать, кто обязан нести за них ответственность. Именно в этом вопросе он расходится в мнениях с «ортодоксальными» политологами либерального толка. Те часто готовы были признать факт концентрации власти наверху, но доказывали, что эта власть будто бы во многом ограничивается снизу. Миллс же, напротив, утверждал, что «на средних этажах государственно-политического здания образовался тупик… и что на нижнем его этаже возникло политически бесформенное общество… Американские верхи гораздо более сплочены и могущественны, а низы гораздо более разобщены и бессильны, чем обычно предполагают люди, внимание которых отвлечено средними органами власти, не выражающими воли низов и не определяющими решений верхов»[4]. Между прочим, те социологи и политологи, которые хвалят американскую систему за то, что она-де ставит ограничения для центральной власти, сами принадлежат к «среднему классу», а борьба, которую они ведут, говорит Миллс, хоть и бывает шумной, но никакого смысла, пожалуй, не представляет.
Наблюдая за политической жизнью США в послевоенный период, Миллс мог констатировать, что в Вашингтоне власть в значительной мере перешла от конгресса к президенту. Конгрессмены были представителями местных групп власть имущих, и они были не прочь ставить важные вопросы общенационального значения. Но они были в большинстве консерваторами, причем партийная дисциплина и система старшинства в комиссиях только поощряли их консерватизм, и они слишком часто относились с полным доверием к президенту. Что же касается широких масс, то их возможности как-то контролировать и лимитировать президентскую власть были ограничены в силу того, что общественным мнением в США манипулируют, формируя его, средства массовой информации и пропаганды, а также учебные заведения.
