Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Сарнов пишет о своей институтской компании, от работе в "Литературной газете", о еврейском вопросе, о литературе и личной жизни. Жизни Эренбурга там не так много, всё сконцентрировано на нескольких эпизодах его жизни. Но особый интерес этой книги вовсе не в биографии, а, во-первых, в пристрастности описания.
Сарнов пишет о литературе двадцатого века так, будто ещё существует Министерство литературы. И подковёрная борьба партийных чиновников, компромиссы одних, фронда других и жертвенность третьих представляют самоценный интерес.
У Сарнова есть чрезвычайно интересное рассуждение о том, как он делит писателей-современников на "русских" и "советских". При этом "советский" вроде как выговор, а "русский" похоже на медаль. Никакого национального подхода тут, кстати, нет, а термин "русский" вполне применим и к Платонову, и к Мандельштаму и к Бабелю.
Эренбург значится в Большой советской энциклопедии "русский советский писатель". Ну и публицист, конечно. И общественный деятель.
Извините, если кого обидел.
17 августа 2004
История про Эренбурга (III)
Человек не очень осведомлённый иногда задаётся вопросом — как уцелел Эренбург. Есть исторический анекдот, приписываемый Микояну — тот хотел веруться с соседской дачи на свою, но пошёл дождь. Микояну предложили зонтикю
— Спасибо, — ответил он, — я пойду между струй.
Эренбург уцелел под десятком дождей, у него была масса возможностей не доехать даже до колымских лагерей, и получить пулю в московском подвале. Время не пощадило блестящего Кольцова — а уж он-то,
"писатель, публицист и общественный деятель"
доказывал преданность Партии и Родине под пулями. Он был практическим организатором, комиссаром и командиром одновременно. Но Кольцов не дружил так с Пикассо и французскими левыми, он не был европейцем в полном смысле этого слова. Он не был так повсеместно известен
Эренбург был похож на человека-сэндвич, спереди и сзади на котором висят картонные прямоугольники рекламы.
Реклама была написана на разных языках, и появлялась повсюду, куда только ни прибегал человек-сэндвич.
Извините, если кого обидел.
17 августа 2004
История про Эренбурга (IV)
Иногда кажется, что Сарнов представляет образец публицистики, а не литературоведения. Причём высказывается он по всем разделам истории. У него в книге есть чудесный подстрочный комментарий для потомков из нынешнего времени: В мае 1960 года наши ракеты сбили самолёт-разведчик У-2, пилотируемый американским лётчиком Пауэрсом. Хрущёв раздул этот инцидент до масштабов мирового скандала".
Тут я комментировать ничего не буду — можно позвать любителей.
В книге Сарнова главным становится послевоенный период жизни Эренбурга — битва с космополитами. И, конечно, слух о том, что попишут-то всех евреев, погромят, выволокут из городов и укоренят в сибирских лагерях. Темно происхождение этого слуха — что, как непонятно. Но мудрые народы — что еврейский, что русский, всегда понимают, что кайло в руки власть всегда рада дать, а если даёт в руки пряник — значит, дело нечисто. Много непонятного в этой истории — одни отрицают её начисто, другие уверены в ней стопроцентно. Сарнов придумывает единственный довод, перекрывающий отсутствие документов — он вспоминает предсказание редакционной секретарши — что евреев обязательно вышлют. Спору нет, знаки времени у всех разные, и гипотетический документ не так страшен, как живой человек, что говорит в глаза — да-да, вышлют, ну, ясное дело. Скоро-скоро.
Но Сарнов, говоря о знаменитой тогда истории с душком о раскрытии псевдонимов, антисемитских, в общем-то статьях, так же уверенно бросает "Впрочем, не исключаю, что Шолохов в это время был в Москве и, в отличие от "Тихого Дона", где насчёт его авторства, имеются большие сомнения, это своё произведение сочинил сам. Так же мимоходом, с долей очевидности, он говорит об убийстве Сталиным Кирова. И очень хочется спросить — какие большие сомнения в 2004 году существуют. И точно ли, точно Сталин убил? А не ревнивец Николаев? Точно? Или что-то новое нашлось?
Что не отменяет, разумеется, гадких поступков Шолохова и отвратительности властного брадобрея.
Извините, если кого обидел.
17 августа 2004
История про Эренбурга (V)
Но то, что сделало известным среди всего советского и несоветского народа это две тысячи статей военного времени. Эти статьи только что вышли отдельной книжкой. И раньше они собирались в сборники, удобные для ношения. Сборники так и назывались: "Война".
"Мы знаем все. Мы помним все. Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово "немец" для нас самое страшное проклятье. Отныне слово "немец" разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца. твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьет твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. Он возьмет твоих и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если на твоем участке затишье, если ты ждешь боя, убей немца до боя. Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину. Если ты убил одного немца, убей другого — нет для нас ничего веселее немецких трупов. Не считай дней. Не считай верст. Считай одно: убитых тобою немцев. Убей немца! — это просит старуха-мать. Убей немца! — это молит тебя дитя. Убей немца! — это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!".
А вы что хотите, когда это 24 июля 1942 года? Когда эти немцы катаются на калмыцких верблюдах и мир на краю? И полгода как на ул. Ам гроссен Ванзее произнесено слово Endlosung по поводу того самого еврейского вопроса, что составляющая часть всего двадцатого века.
Мир на краю, говорю я. И враг у ворот. За несколько дней до этого призыва, 18 июля 1942 года о том же писал в "Красной Звезде" Симонов, которого Эренбург как бы пересказывает в прозе:
Так убей же хоть одного,
А не то укусит злодей.
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Сейчас читать военные статьи Эренбурга тяжело на трезвую голову. они действуют абсолютно химически, минуя рациональное начало. Когда поросли окопы травой, и позабыто — не забыто, да не время вспоминать, можно увидеть в них механизм пропаганды, натяжки и стыки, додуманное и придуманное. Только это как та дурная водка, напившись которой не дерётся шпана в подворотнях, а лезет
