Екатерина Дмитриева - Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов

1807 год

Петербург,

28 декабря 1806 года / 10 января 1807 года.

Я получила с большой благодарностью, любезная моя Сестрица, Ваше милое письмо, которое мне вручил последний нарочный, мне было радостно, что вы так дружески разделяете со мной счастье, которое принесло мне рождение моей маленькой Элизабет[358], и я прошу Вас, любезная Сестрица, сохранять ко мне эти чувства; надежда увидеть Вас вскоре здесь, которую Вы нам даете, доставила мне большую радость, но я не могу не думать о том, чему надобно было случиться, чтобы радость эта была отравлена обстоятельствами, которые приводят Вас сюда, и обо всех тех неприятностях, которые Вам пришлось за это время пережить. Мне даже кажется, что в настоящий момент Вы не сможете полностью насладиться счастьем, оказавшись в кругу своей Семьи, и от этой мысли мне делается больно за Вас.

Вы очень добры, любезная Сестрица, что сразу же велели переправить мне отправление моей Матушки, мне адресованное, к сожалению, оно не содержало никаких писем, в последнее время я получаю их очень мало, и все они очень старые, а Вы легко можете понять, как мучительно для меня это лишение. Поблагодарите от моего имени всех тех, чьи поздравления Вы мне передаете, и скажите им, как я ими тронута. Прощайте, дражайшая моя Сестрица, и да не задержит непогода Ваше скорое прибытие, по крайней мере, тогда мы будем за Вас спокойны, а Вы, я надеюсь, не сомневаетесь в той радости, с которой я Вас обниму и выкажу всю свою к Вам дружбу.

5 января [1807 года].

Любезная Мари, у меня нет слов, чтобы отблагодарить Вас в полной мере за два Ваших письма, только что мною полученные, одно через курьера, другое через Графиню фон Ливен[360]. Я так тронут дружбой, которую вы мне выказываете, мой добрый Друг, что это не поддается никакому выражению, и верьте, сердце мое платит Вам тем же. Представить, чтобы оно могло Вас хотя бы на мгновение недооценить или чтобы я мог сомневаться в Ваших чувствах, верьте, совершенно невозможно. Эти чувства слишком хорошо мне известны, и никто не умеет ценить Вас более, чем я. Все, что я замечаю ныне в Вас, лишь усиливает, если это вообще возможно, ту нежную привязанность, которая связывает меня с Вами, и мое уважение к Вашему характеру возрастает с каждым днем. Если бы Вы только могли быть счастливы так, как я Вам того желаю!

Ваши пожелания, любезный Друг, к моему Дню[361] и к Новому году нас очень тронули. Пусть этот новый год закончится счастливее, чем предыдущий. Скажите от моего имени Герцогу, чтó бы ни произошло, мое уважение и моя привязанность к нему не изменятся никогда[362]. Я постоянно вижу в нем все того же человека чести, каким я его узнал. Что касается обстоятельств, то мы в них не властны. Вы поймете из письма Маменьки, что она старается Вам внушить мысль о необходимости сохранять молчание, насколько это вообще возможно, величайшая осторожность должна быть постоянно Вашей путеводной звездой. Прощайте, любезный Друг, любезная Сестрица, кому, как не Вам, известно, люблю ли я Вас, и если я не повторяю это слишком часто, то только для того, чтобы признания мои не стали слишком обыденными, однако любить Вас более нежно, чем это делаю я, просто невозможно.

4 февраля [1807 года].

Моя добрая, любезная Мари, у меня есть всего лишь несколько минут, чтобы поздравить Вас с сегодняшним днем и вместе с тем с победой, которую наши храбрые войска одержали над Бонапартом[364]. Я заранее убежден, что Вы эту радость разделите вполне[365]. Прощайте, любезный Друг, дражайшая Сестрица, Вы знаете, как нежно я Вас люблю.

Петербург,

21 марта / 2 апреля 1807 года.

Я не могу отпустить г-на Эглофштейна[367], не передав Вам с ним несколько приветливых строк и не напомнив Вам о себе, любезная моя Сестрица; я имела удовольствие познакомиться с ним и получить некоторые сведения о Вас от того, кто видел Вас так недавно; Граф Ливен[368] уже уверил меня, что Ваша здоровая натура полностью преодолела все волнения и неприятности, которым Вы подвергались последние 6 месяцев, и г-н Эглофштейн мне это подтвердил; волосы встают дыбом от его рассказа о том, что вынесла за это время бедная Германия и в особенности Веймар. Благодаря Небесам и нашим доблестным войскам бич Европы теперь далеко от наших границ, и он во всяком случае не может похвастаться тем, что осквернил Русскую землю; но Вы слышали конечно же, любезная моя Сестрица, о нашей новой беде – мы проводили Имп[ератора] в армию, и несмотря на то, что Вы далеко, уверена, вы разделите ее с нами. Я льщу себя надеждой, что отсутствие Его не будет столь долгим, как мы поначалу опасались, и что, в особенности, Он не будет более подвергать себя опасности, как это было в прошлый раз, подобные утешительные идеи весьма необходимы в настоящий момент. Прощайте, любезная Cестрица, будем надеяться на лучшее будущее, и пусть это пожелание, которое мы обе в настоящий момент разделяем с тысячами несчастных, исполнится как можно скорее, в том числе и благодаря усилиям нашей армии. Не оставляйте, прошу, меня Вашей дружбой и верьте в ту дружбу, которую испытываю к Вам я.

Любезная Мари, я не хочу пропустить отъезд этого курьера, не сказав Вам несколько слов и не поблагодарив Вас тысячу раз за Ваши любезные письма и за весь тот интерес и дружбу, которые Вы не устаете мне в них выказывать. Вам ведомо, любезный Друг, все значение, которое я этому придаю. Не сердитесь на меня за мое долгое молчание, но я слишком был загружен другими делами. Наконец Бог захотел даровать нам мир. Будем надеяться, что это к лучшему, по крайней мере, мы не могли более продолжать воевать в одиночку, как это было прежде. Теперь все наши желания – вновь Вас увидеть, и мне трудно даже выразить, насколько это желание горячо. Наступивший мир устраняет все препятствия к Вашему отъезду, и одна мысль о том, что вскоре мы Вас увидим, радостна уже сама по себе. Прощайте, любезный Друг, любезная Мари, любить Вас больше, чем люблю Вас я, просто невозможно.

_____

Тысяча поклонов Принцу. Я был бы рад лично засвидетельствовать Ему всю ту дружбу, которую к Нему испытываю.

9 сентября [1807 года].

Любезный Друг, я не могу отпустить нарочного, не сказав Вам нескольких слов и не поблагодарив тысячу раз за Ваши любезные письма и в особенности за портрет[371], свидетельствующий о тех дружеских чувствах, которые Вы ко мне испытываете. Не могу выразить Вам, какое удовольствие он мне доставил, тем более что нахожу его очень удачным.

С глубоким сожалением отказался я от удовольствия увидеть Вас вновь до наступления зимы. Но, любезная Мари, поверьте, что у меня и в мыслях не было обвинять Вас. Мне трудно себе представить, чтобы я когда-либо мог неверно о Вас судить. Я буду лишь с еще бóльшим нетерпением ждать наступления весны, горячо молясь за Ваше здоровье и за тот день, который сделает Вас матерью. Прощайте, любезный Друг, дражайшая Сестрица, Вы знаете всю ту привязанность, которую я к Вам испытываю, она не иссякнет до конца дней моих. Сердцем и душой Ваш

_____

Петербург,

3 ноября 1807 года.

Ваш нарочный отбывает с минуты на минуту, и я пользуюсь этой счастливой возможностью, любезный Друг, чтобы поблагодарить Вас тысячу раз за Ваши милые письма и за все подробности, Вас касающиеся, которые Вы в них сообщаете. Вы не смогли бы выбрать для меня более интересный сюжет, и я Вам за это бесконечно благодарен. Кажется, я уже писал Вам в предыдущем письме, что Ваш портрет благополучно прибыл. Он висит у меня в кабинете, и Вы не могли бы сделать мне более очаровательного подарка. Излишне говорить Вам, любезная Мари, что эти несколько строк написаны в спешке, поскольку должны быть доставлены Вам фельдъегерем, которому вручено это письмо. Прощайте, любезная Сестрица, вспоминайте иногда о том, кто любит вас сердцем и душой.

Петербург

5 /17 ноября 1807 года.

Императрица сказала мне, что отправляет Вам курьера сегодня или завтра, и я пользуюсь этой возможностью, любезная Сестрица, чтобы поблагодарить Вас за Ваше внимание и за то, что Вы вспомнили о моем Дне, в особенности же благодарю Вас за Ваше замечание, что мне должно быть приятно праздновать свой и моей Дочери день Ангела в один и тот же день[374]; Вы совершенно правы, предполагая это, поскольку действительно имя Елизавета стало мне дорого с тех пор, как его носит Она. Да осуществятся целиком и полностью все мои пожелания счастливого разрешения от бремени Вам, любезная Сестрица, и пусть спокойное обладание сильным и здоровым дитятей вознаградит Вас за все возможные беды, которые Вам пришлось пережить за последние более чем два года. – Вы, должно быть, имеете уже свежие известия о Петербурге от г-на Эглофштейна, который, как я слышала, совершил свое путешествие в кратчайшие сроки, и потому, конечно же, мне нечего сообщить вам нового о том, что происходит здесь незначительного и значительного; напротив, это от Вас, любезная Сестрица, я получила первое известие о происшествии, приключившемся с Тетушкой[375], надеюсь, что когда Вы получите это письмо, рука Ее уже будет двигаться, а Вы уже избавитесь от кашля, в Вашем положении, о котором мне сообщил Император, весьма обременительного; не сомневаюсь, что она уже посоветовала Вам спасительные лекарства, поскольку сама собиралась спросить совета у своего врача, не сомневаюсь, что Вас хорошо лечит также и Ваш врач, но позвольте моему рвению не то, чтобы дать Вам совет, но просто Вам сказать, что после родов у меня был очень неприятный кашель и даже боль в груди, и что то и другое мне удалось вылечить простым употреблением парного коровьего или ослиного молока, хотя здесь весьма трудно достать ослиное молоко. – Простите за серьезный тон, который я употребляю, говоря о наших болезнях, и постарайтесь, чтобы Вам не нужны были более никакие лекарства. – Амели благодарит Вас за Вашу память и обнимает Вас так же, как и я, мы обе просим Вас не оставлять нас дружеским участием, которое нам очень дорого.