Итоги Итоги - Итоги № 13 (2013)
После всех своих жанровых путешествий — в постапокалиптический хоррор («28 дней спустя»), фантастику («Пекло»), болливудское кино (оскароносный «Миллионер из трущоб»), квазидокументалистику («127 часов») — Бойл вернулся к тому, с чего начинал, к камерному криминальному триллеру, приправленному психоделикой. Он взял за основу телефильм 2001 года и отдал его в работу сценаристу Джону Ходжу, с которым сделал когда-то «Неглубокую могилу», «На игле» и «Пляж». Хорошая история, переписанная хорошим автором, уже полдела. Джеймс Макэвой в одной из главных ролей — вторая половина. Уровень обаятельной убедительности этого молодого актера в любой, даже самой безумной роли поражает. Да и на французе Венсане Касселе роли криминальных авторитетов сидят как влитые. Слабым звеном стала Розарио Доусон, попавшая в проект благодаря роману с Бойлом и украсившая только эротические сцены фильма.
Начинается все как нормальная афера. Арт-дилер Саймон (Макэвой), специалист по аукционам дорогих предметов искусства, героически пытается спасти во время ограбления самый дорогой лот — картину Гойи «Ведьмы в воздухе». Но около сейфа его поджидает бандит Франк (Кассель), отбирает кейс с шедевром и бьет по голове. Однако картины в кейсе нет, только рама. А в ушибленной голове Саймона нет никаких воспоминаний о том, куда он ее спрятал. Подручные Франка весьма жестоко пытаются вытрясти их из Саймона, но безрезультатно — амнезия. И тут появляется прекрасная гипнотизерша Элизабет (Доусон), выбранная самим Саймоном по объявлениям в Интернете. Промывая мозги клиенту, девушка понимает, что дело пахнет миллионами, и вступает в игру. Не обошлось и без любовного треугольника... А игра между тем запутывается, потому что Саймон, которому все это вынесло мозг, начинает гулять по своему подсознанию, да и вся компашка вместе с ним. И тут появляются наполовину отстреленные говорящие головы, червивые трупы и обнаруживается ключевая роль лобковых волос в истории изящных искусств...
Сюжет превращает в главного героя то одного, то другого персонажа, что кардинально меняет отношение зрителя к героям и просто шулерски путает реальность и подсознание, так что грех его пересказывать. Безусловно, это настоящее интеллектуальное развлечение.
Трещина в мире / Искусство и культура / Художественный дневник / Выставка
Трещина в мире
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Выставка
Выставка работ Арно Фишера в рамках биеннале «Мода и стиль в фотографии-2013»
Черно-белые кадры, живые лица и мир, которого больше нет, — 140 работ одного из знаковых фотографов ХХ века можно увидеть в Галерее искусств Зураба Церетели до 12 мая. К залу, где выставлены снимки, непросто пробраться — и это только на пользу. После того, как пройдешь все три этажа со статуями-гигантами и агрессивно пестрыми картинами, монохром и глубина пленки становятся еще притягательнее.
Экспозиция открывается самым известным снимком Арно Фишера, который история сделала символическим. «Трещина в стене» прекрасно иллюстрирует расхожее представление о склонности художника к предвидению. На фотографии — дом, который вот-вот рухнет, а в окне, точно над страшным разломом, — маленький человек, и лица его не разглядеть. Этот снимок Фишер сделал в 1953-м. А в 1961-м другая стена поделила столицу Германии на Западный и Восточный город. Фотографию в социалистическом лагере запретили публиковать по цензурным соображениям, она стала символом разобщенного Берлина. Ирония судьбы: политической фигурой сделали человека, которого политика интересовала меньше всего. Он ведь просто рассказывал о состоянии родного города после войны, о депрессии и ожидании перемен, о противоречии между личностью и обществом, между человеком и политической системой. Прошло 60 лет, а это по-прежнему более чем свежо: привет из Германии-1953 в России-2013 отдается эхом. К слову, в Москве и Ленинграде Фишер бывал. Его советские снимки нетривиальны: на них нет пионеров и первомайских демонстраций, зато проводница и лифтерша оказываются в правильном свете и оттого выглядят, как кинодивы. С портретами, особенно женскими, у фотографа вообще отдельные отношения, впрочем, и с кинодивами тоже. Важное место в экспозиции занимает серия портретов Марлен Дитрих — всего 5 снимков, не постановочных, будто случайных, а в них вся жизнь актрисы: кулисы, сцена, поклоны, лицо в свете софитов и в тени. Говорят, эти нетипичные работы так понравились Дитрих, что она попросила автора передать ей негативы. Арно Фишер вообще был революционером в гламурной фотографии: для журнала Sibylle он снимал моделей не в студии, а на улицах и в промышленных интерьерах. Может, именно поэтому герои этих снимков кажутся очень сегодняшними и совсем не глянцевыми.
Арно Фишер умел не только видеть чужую жизнь, но и устраивать свою. В конце 80-х он с женой и ученицей Сибиллой Бергеман переехал в сельский домик в предместьях Берлина и приступил к буквальной реализации метафоры «возделывай свой сад». Эти неспешные дни он снимал обычным «Полароидом». Фотографировал поблекшие листья, большие валуны, выцветшие занавески, старую мебель, веснушки на тонкой шее жены... Эти снимки были впервые представлены публике лишь в 2007-м, когда производство полароидных материалов прекратилось и серию пришло завершить. Случайность значит в искусстве очень много: этих фотографий на нынешней выставке могло не быть, но тогда она потеряла бы что-то неуловимое. И сейчас, когда смотришь на маленькие полароидные картинки, нет-нет да и подумаешь: хорошо, что не было Инстаграма — настоящий фотограф рисковал в нем затеряться.
Арно Фишер прожил 84 года, успел увидеть, как камера из пленочной становится цифровой, как меняется от этого мир, но самое главное все-таки остается. Его фотографии — без постановочных кадров, без желания поместить героев в надуманный контекст, без создания псевдокомпозиций — это всегда внимание к подлинному человеку. То есть именно то, чего нам сейчас больше всего не хватает.
Суровая весна / Искусство и культура / Художественный дневник / Балет
Суровая весна
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Балет
«Квартира» и «Весна священная» в Большом
Первого вечера фестиваля «Век «Весны священной» — век модернизма», затеянного в честь столетия культового спектакля, ждали с нетерпением. В течение месяца Москве покажут три лучшие версии легендарного балета, но нынешняя премьера знаменовала вклад хозяев в общее дело. «Квартира» живого классика шведа Матса Эка постановки 2000 года должна была показать включенность Москвы в мировой процесс, а новая «Весна…» — предъявить способность русского балета творить.
«Квартира» получилась «с евроремонтом по-русски». Поставленный на музыку восседающего в глубине сцены шведского Fleshquartet балет не имеет сюжета, артисты — кроме потерявшейся в пространстве Девушки в розовом — обозначают собой неодушевленные предметы обихода. Ставя этот балет для «Гранд-опера», Эк напомнил, что вещи склонны жить своей жизнью, поделился мыслями о человеческой отстраненности. Право судить об экзистенциальном ужасе бытия он предоставил зрителю, который может выбрать созвучную собственным взглядам на мир тональность — юмор или трагизм. По сравнению с парижанами артисты Большого эти акценты слегка утрировали, что иначе как почтением к тексту не объяснить — кастинг Эк проводил сам. Диана Вишнёва превратилась в Дверь, Мария Александрова — в Плиту, нашлись исполнители для Пылесоса и даже Биде. Притом в спектакле ни тени изобразительной тупости недавнего «Мойдодыра»: символы вещей превращены в символы человеческого мышления, боязнь жизни словно разлита по сцене и ощущается физически.
Совсем другая боязнь в «Весне священной» Татьяны Багановой. Хореограф расслышала в великой партитуре Стравинского стремление выжить любой ценой и оставила своих героев бороться за жизнь. Все это похоже на странные фантазии Евгения Замятина. Человеческие особи у Багановой ищут воду в замкнутом пространстве, и жажда жизни тут буквальная: если из гигантского водопроводного крана капнет гигантская капля (сценография Александра Шишкина), все будут спасены. Но воды, похоже, на всех не хватит, да и неясно, будет ли она вообще. Оттого женщины поначалу вымаливают ее у бога-крана, как у небес, потом в отчаянии требуют. Мужчины, пока есть надежда, ведут себя безразлично, но едва надежда гаснет, выражают полную готовность отнять у более слабых хоть глоток.
