Л. Уилсон - Загадка доктора Хауса человека и сериала

Когда он дает установку мозгу на решение проблемы, он тем самым делает то, что психологи рекомендуют делать при решении сложных интеллектуальных задач. Первое — это высвобождение рабочей памяти. Когда вы храните информацию (к примеру, о комплексе симптомов) в рабочей памяти, ваши возможности думать об этих симптомах, интегрировать их в единое целое, сравнивать, делать выводы и т. д. ограниченны. Но если вы запишете эти симптомы, скажем, на доске, объем рабочей памяти увеличивается за счет освобождения от некоторой информации, в результате чего вы можете интенсифицировать мыслительный процесс. Хаус активно пользуется этим методом. Если рядом классная доска, он использует ее. Если нет, он применяет импровизированную доску, как это происходит в серии «Невозможность общения» (2–10), где пишет симптомы на стене, и на киноэкране — в серии «В воздухе» (3–18).

Решение проблем отвлекает Хауса от его больной ноги, и это совпадает с тем, о чем уже несколько лет пишут многие клиницисты и исследователи о больных с хроническими болями. Новые методы, позволяющие человеку забыть о физических страданиях, направлены на то, чтобы намеренно отвлечь человека ситуациями, подобными тем. в которые Хаус попадает ежедневно естественным путем, и тем самым помочь людям избавиться от беспокойства хотя бы на время. Уилсон, который знает Хауса лучше других, призывает его искусственно вызвать у себя приступ мигрени, чтобы отвлечься от потери Стэйси («Отвлечение», 212). В серии «Наружность обманчива» (2–13) Кадди делает Хаусу укол солевого раствора, причем последний уверен, что ему ввели морфий. Боль немного отпускает его, но только до тех пор, пока его мысли сосредоточены на решении сложной задачи. Может быть, он почувствовал облегчение не в результате эффекта плацебо, а потому, что отвлекся и переключился.

В свете этих фактов возникает вопрос: действительно ли Хаусу нужны медикаменты, снимающие боль? Конечно да. У него зависимость, и он сам ее признает. Но независимо от этого, независимо от возможного побочного эффекта (возможности мыслить нестандартно), вероятно, и от наркотиков есть прямая польза. Вернее, от того состояния, в котором организм находится под воздействием наркотического вещества. Если Хаус сталкивается с теми или иными обстоятельствами, находясь в наркотическом состоянии, велика вероятность того, что он их извлечет из памяти, если его организм снова окажется в подобном состоянии (например, случаи с Хиллом, Швином, Пауэллом, Гудвином). А если бывали ситуации, когда ему раньше уже удавалось решить какие-то задачи в наркотическом состоянии, то есть шансы, что он вспомнит способы решения и решит данную задачу, если получит дозу этого же вещества. Так, может, и не надо мешать Хаусу принимать таблетки, хотя бы ради больных?

А теперь давайте остановимся на такой черте его личности, как грубость, в которой он главным образом винит свою боль. Похоже, нет для Хауса более радостного момента, чем наблюдение за первыми симптомами заболевания («Эйфория, часть 1» (2–20) и «Эйфория, часть 2» (2–21)). Помогает ли ему находить правильный ответ его собственное брюзжание, и если да, то как? Ведь грубость не делает его умнее; он рассматривает больного и его болезнь как загадку только благодаря своему диагностическому дару, в то время как участие вряд ли приближает врача к решению загадки. И действительно, оно может отвлечь диагноста от его основной задачи. Многие из нас выше ценят таких врачей, которые искренне желают, чтобы мы поправились, но если они будут нам только сочувствовать, они вряд ли сумеют определить, в чем причина недомогания. Понятно, что иметь врача, который проявит заботу, когда уже разгадана загадка нашей болезни и ясно, как нас надо лечить, совсем неплохо. Но лучше дайте мне грубого и хорошего диагноста, чем заботливого врача со средними умственными способностями. Для меня важно, если оставить вопрос диагностики в стороне, чтобы врач думал, как меня лечить, а не тратил время на проявление сочувствия. Сериал «Доктор Хаус» изобилует примерами сопереживания, приводящего к неверному решению. И «Шалтае-Болтае» (2–3) Кадди, сочувствуя технику Альфредо, пытается отменить назначенное ему лечение. Сам Хаус, ковыляя по больнице, на каждом шагу встречает проявления этого неуместного сочувствия; и своей собственной больной ногой он обязан Стэйси, принявшей за него неверное решение («Три истории», 1–21). Мы видели проблеск гуманности (и ошибку) у Хауса, когда он отказался сделать биопсию мозга Форману («Эйфория, часть 2» 2–21), потому что пе смог вынести мысли о том, чтобы сделать такую опасную операцию другу. Остается загадкой, почему же Хауса так мучает Эстер, которая умерла несколько лет назад из-за того, что он не смог вовремя поставить ей правильный диагноз (серия «Все включено», 2 17). Он чувствует свою вину или не привык ошибаться? Если вы считаете, что это происходит потому, что он терпеть не может, когда у него что-то не получается, вспомните о том, как он принял решение спасти игрока из низшей бейсбольной лиги (тот принимал запрещенные препараты) и заявил во всеуслышание, что у того Аддисонова болезнь. Или о том, как в серии «Кто твой отец?» (2–23) он сообщил Леоне, что Крэндал ее настоящий отец. Он знает, что с медицинской точки зрения поступает неправильно, но для него быть правильным не самое важное.

С другой стороны, какое нам дело до того, что его так занимают мысли об Эстер? Но в вопросах медицины мы придерживаемся иррациональных ценностей, поэтому нам хочется узнать ответ, как будто этот ответ влияет на профессиональные качества Хауса. Вспомните эпизод, когда Джефри Рейлих нападает на него, обвиняя в том, что Хаус проводил эксперименты на его сыне, Гэйбе, даже не поговорив с ним. Он утверждает, что у Хауса для этих экспериментов нет оснований. Это неправда. У Хауса масса оснований для разгадки головоломки, поэтому он старается уйти от неверной информации и чрезмерной эмоциональности, когда дело касается личного общения с больным. Он считает это ненужной тратой времени. (Не будем преувеличивать разницу между поведением Хауса и обычных врачей. Классическое исследование, проведенное Бекманом и Франкелем, показывает, что среднестатистический врач прерывает больного через 18 секунд после того, как тот начал говорить. Хаусу хватает 15 секунд, но колоссальной разницей это не назовешь.)

Если мы хотим продолжать критиковать его за неумение вести себя с людьми, мы можем отметить, что поведение Хауса неординарно даже тогда, когда его нет в больничной палате. Известно, что он делал незаконные и сомнительные вещи, чтобы получить информацию или чтобы вылечить людей, находящихся в опасности. Некоторые люди, включая его подчиненных, ошибочно принимают это за аморальность. Он аморален в жизни, но не аморален, когда дело касается медицины. Вспомните, как он сказал малышке Энди, что она умирает (серия «Аутопсия», 2–2). Перед ним не стояла цель мучить ее — он хотел узнать таким образом, нормально ли в ее мозге функционирует амигдала, центр страха. Можно ли найти лучший способ приблизиться к правильному диагнозу и, может быть, спасти ее жизнь, даже если в данный момент эта новость может ее оглушить? Иногда он лжет больным, пичкает препаратами, но лишь с целью получения необходимой информации или чтобы заставить их согласиться на медицинское обследование, как это было с Марком в серии «Медовый месяц» (1–22).

Не будем забывать, что Хаус идет и на моральные подвиги. Когда боль у него прошла, он начал действовать, чтобы помочь Ричарду в серии «Смысл» (3–1). Столкнувшись с целиком и полностью моральной дилеммой в серии «Согласие после получения информации» (33), после того как вопрос с Эзрой был однозначно решен — это было смертельное заболевание, он помогает тому уйти из жизни. Он также помог Гэйбу принести себя в жертву Кайл, которой был нужен сердечный трансплантат (серия «Сын коматозиика», 3–7).

Хаус креативен и гибок до такой степени, о которой мы и мечтать не смеем. Но кое-чем в этой области может овладеть любой достаточно умный человек с помощью научных методов. То, как он рассматривает рабочие гипотезы, отражает хорошую научную теорию: она может объяснить имеющиеся данные (или симптомы), она может предсказать будущие события (или результаты лабораторных анализов), и она экономична (т. е. это самое простое из подходящих объяснений). Он ищет единственное условие, которое может объяснить все симптомы, а не пять различных условий, чтобы отдельно объяснить каждый из пяти симптомов. Его рассуждения изящны, хотя в нем самом нет ничего изящного. А в редком случае, где факты говорят, что рациональный ответ может оказаться неправильным, как это случилось, когда Брэндон ошибся и не принял лекарство от подагры в серии «Бритва Оккама» (1–3), Хаус начинает злиться, и злиться оправданно, на то, что жизнь не такая изящная и стройная, как теория.