Юрецко Норберт - Условно пригоден к службе
В порту стояло несколько колонн техники и войск ЗГВ. В этот день в первую очередь на корабли грузились медико-санитарные части. Потому мы не направились прямо в центр, а проехали вдоль улицы Герберштрассе. Там мы их и увидели – Герт и Фредди катили на синем джипе вдоль российской военной колонны. Мы радостно поприветствовали друг друга. Потом я повел обоих в маленькое кафе.
Еще на тротуаре я вытащил "перлкордер" и включил пленку. Хорошее настроение Герта пропало мгновенно. – Откуда это у тебя? Я рассказал об известных нам уже обстоятельствах. Герт вспомнил: – Это было, наверное, две недели назад. Там были старик, помощник по оперативной безопасности и я. Речь шла о том, кто кого будет замещать на время отпусков. Старки хотел в отпуск, а потом еще на пару недель в школу для прохождения курсов повышения шпионской квалификации. Мы все это обсудили. То, что мне тогда доведется гораздо реже выезжать, ну и все такое…
Несомненно, американцы подслушивали, как минимум, бюро шефа. Этого никто из нас не ожидал.
Из нас сыпались проклятья и ругательства. Разочарования последних месяцев, пустые обещания наших работодателей требовали громоотвода. Мы подсчитывали наш возраст, желая узнать, сколько мы еще сможем выдерживать подобные неприятности. Потом мы решили прервать операцию и вернуться в Берлин. Гассинга нужно срочно познакомить с кассетой. Теперь у нас возникла новая проблема. Мы не могли проинформировать старика в его собственном кабинете, потому что "подвальные мокрицы" тут же узнали бы об этом. Нужно было выманить его наружу. Я высадил Удо у ресторана неподалеку от здания нашего филиала и прошел оставшиеся до красно-коричневого кирпичного дома 400 метров пешком.
Гассинг сидел в своем кабинете и размышлял над бумагами. Не давая ему сказать ни слова, я перехватил инициативу: – У нас проблема с машиной. Гассинг измученно поднял взгляд: – Мотор или коробка передач? Его это совсем не удивило, потому что это были обычные проблемы у наших джипов, которых, кстати, у нас уже было девять. – Нет, вроде бы ничего особо серьезного. Но вы ведь хорошо разбираетесь в машинах, может быть, посмотрите…
Он встал и последовал за мной. Снаружи дул ледяной ветер. На мне было пальто, а Гассинг в своем костюме, дрожа от холода, остался стоять на верхней ступеньке входной лестницы. Я кратко сообщил ему о нашем новом открытии. Он выглядел несколько озадаченным, но взял кассету и снова исчез в своем кабинете. Он обо всем позаботится, были его последние слова.
Обе вернувшиеся команды встретились на Рингслебенштрассе. Там мы чувствовали себя в безопасности и могли свободно разговаривать. Дом номер два состоял из трех десятиэтажных блоков, сходившихся подобно звезде. Их соединял центральный вход. Оттуда можно было подниматься на лифтах или по отдельным лестницам. Удо и Фредди проживали на втором этаже западного крыла, Герт и я на четвертом этаже северо-восточного блока. Тут разместилось и большинство сотрудников нашей старой команды "Стэй-бихайнд". Я сначала поднялся в мою квартиру, где с удовлетворением заметил, что домоуправление привинтило к ней новую табличку – "Вернер Шрадер".
Через какое-то время поднялся Удо. Мы посоветовались, куда нам лучше всего отправиться на ужин. Выбор наш пал на "Буссола" – итальянский ресторан, в 850 метрах от нас на перекрестке улиц Липшицштрассе и Фриц-Эрлер-Аллее, в середине района Гропиусштадт. Это было смешное круглое здание с прекрасной кухней, мягким светом и очень удобными местами. Там можно было спокойно беседовать, не боясь, что услышат люди за соседними столиками. Во время еды мы снова обсудили ситуацию в подразделении. Реакция Гассинга показалась нам странной. Все равно, в любом случае теперь должны реагировать мюнхенцы. Но что будет, если они промолчат? Ведь при таких обстоятельствах мы уже не смогли бы сотрудничать с американцами.
Нам оставалось надеяться, что Гассинг урегулирует неприятную ситуацию. Нам самим несколько недель назад запретили напрямую связываться с пуллахским Центром. Это было связано с тем, что многие из нас жаловались в разные служебные инстанции, потому что нам приходилось выполнять нашу работу в хаотичных обстоятельствах и без четких указаний. Каждый, от шефа до кассирши, поступал в любой ситуации так, как сам считал правильным. Исходя из своих добрых намерений и на свой собственный риск.
Этой открытой критике в Центре не обрадовались. Потому последовали нерадостные указания. Только наш шеф мог с этого момента напрямую общаться с Мюнхеном, и то исключительно с начальником курирующего нас отдела Гиглем. Немедленно права доступа подразделения 12 YA к Центру были резко ограничены. Этот факт исключительно ярко показывал, какое малое внимание уделялось руководством БНД нам и нашей работе.
На следующее утро мы, сгорая от любопытства, поехали на Фёренвег. На территории объекта все еще было тихо. Команды были в дороге, оставалась лишь пара человек из внутренней службы. Но больше всего нас поразило, что Гассинг вообще не приехал. Он отпросился у начальства на целый день. Так прошла, пожалуй, целая неделя, пока мы снова смогли поговорить с ним о проблеме "жучков" в его бюро. Нас смутило, что он, оказывается, так никак и не отреагировал. И сейчас он постарался приуменьшить проблему: – Я считаю эту запись скорее случайной ошибкой или небрежностью, чем преднамеренным действием. Ведь до сих пор все шло гладко с американцами. У нас и так хватает проблем. Не хотел бы я ссориться еще и из-за этого.
Его заместитель не мог с этим согласиться. – Итак, мы сегодня просто переходим к нашей обычно рабочей повестке дня. При всем уважении, такого я еще не видел. Еще Герт добавил: – Я пробуду тут еще несколько месяцев, но вам придется оставаться тут и справляться со сложившейся ситуацией. Долго я бы такого не вынес.
Тут сорвался уже Гассинг: – Господин Арнштайн, вас никто не принуждает. Здесь каждый может уходить, если найдет то, что ему больше по душе.
Герт встал и вышел из кабинета. Я не верил своим ушам. Наверное, это стало новым стимулом для наших "слухачей" из подвала, чтобы подслушивать нас и дальше. Гассинг еще до этого отказался вести эту неприятную беседу вне стен своего бюро. Может быть, он этим хотел дать знак?
Наши немного противоречивые симпатии к американцам заметно растаяли после этого случая. Сначала нам было неприятно, что они шпионят за нами. Потом они, очевидно, придерживали для себя информацию, которую для них получали мы. Нам возвращалась лишь ничтожно малая часть проанализированных ими документов. А в-третьих, они регулярно рылись в наших вещах. Были явные признаки этого. Напротив бюро Гассинга мы устроили помещение для хранения архива. Там мы хранили наши документы, в том числе, с середины 1992 года, оперативные досье на наших агентов. Днем эта комната без окон, снабженная тяжелой бронедверью, всегда была открыта. В нее могли заходить все наши работники. Некоторые из находившихся там сейфов-ячеек никогда не запирались, к другим доступ был тоже свободен – из-за торчавших в замках ключей.
И вдруг коллеги из РУМО решили поставить свой факс и провести внутреннюю телефонную линию не где-нибудь, а именно в нашем архиве. Вроде бы, другого места у них не нашлось. Каждый знал, что это обоснование – полная чепуха, но мы уже давно привыкли, что американцы регулярно бывают там каждый день. Иногда в нашей части здания филиала полдня сидела только секретарша. Она, конечно, не могла со своего рабочего места видеть, что происходит в комнате архива.
Затем как-то случилось так, что Марка Хэндриджа на несколько часов попросили присмотреть за нашими бюро. Тот, естественно, не заставил себя долго упрашивать и устроился в комнате нашего сотрудника, отвечавшего за оперативную безопасность. Когда мы вернулись, Марк Хэндридж, закинув ноги на стол, как раз читал досье кого-то из наших источников.
Жизнь продолжалась, несмотря на все сомнения и предупреждения. Как раз за месяцы до апреля 1992 года произошло особенно много интересного. Как правило, мы много ездили, отслеживая российские военные перевозки и "объедали траву" со свалок – наших "вонючих сокровищниц". Однажды новая администрация Ведомства федерального имущества в Магдебурге подсказала нам дом, в котором раньше находился военных трибунал российских войск. Юристы выехали оттуда за одну ночь. Но, тем не менее, они оказались настолько любезны, что оставили все свои документы.
Когда я шел по коридорам многоэтажного здания, то чувствовал себя как будто в доме с привидениями. Все выглядело так, будто солдаты могут вернуться в любой момент. Повсюду валялись папки с документами, сейфы остались открытыми. В комнате для переговоров на столе стояли кофейные чашки. В личных шкафах висели кителя, стояли сапоги и туфли. Чтобы вывезти весь материал, нам нужна была поддержка. На нескольких грузовиках мы, в конце концов, вывезли в Берлин все судебные протоколы, уставы, предписания, секретные приказы и папки со списками личного состава. Некоторые сейфы были переданы американцам просто в закрытом виде.
