Вячеслав Пьецух - Дурни и сумасшедшие. Неусвоенные уроки родной истории.
Но удивительное дело: стоит оказать себя законам исторического развития через войну ли, революцию, контрреволюцию или борьбу с безродным космополитизмом, как Божественное в человеке незамедлительно отмирает и то, что обыкновенно считается меж людьми отвратительным и преступным, становится настоятельным велением времени, даже моральной нормой; например, за поджог по мирной поре можно получить срок, а по военной поре — медальку; например, по мирной поре каждый согласен с тем, что убийцы суть злые сумасшедшие, которых нужно содержать за решеткой, как особо опасных хищников, а по военной поре они — чудо-богатыри.
Еще можно смириться с тем, — хотя и не без насилия над богоданными этическими понятиями, — что все же случаются войны вынужденные, ведущиеся ради спасения своих близких и дальних от нашествия людоедов, даже и с тем, что войны заводят тогда, когда картошку посадить негде, да только в том-то вся и штука, что такие войны в каждом национальном случае можно по пальцам пересчитать, а все больше люди воюют из самых отвлеченных соображений: Александр I потому двинул огромную армию за границу в 1805 году, что испытывал «…желание, единственную и непременную цель государя составляющее, водворить в Европе на прочных основаниях мир»; Гитлер потому затеял Вторую мировую войну, что он терпеть не мог цыган и с детства завидовал еврейским мальчишкам, которые таскали нелатаные штаны; аргентинцы потому захватили Мальвинские острова, что до них было рукой подать, а британцы вступились за десять квадратных километров песка и щебня по той причине, что была затронута честь короны; но особенно обидно, что войны, охватившие в последнее время нашу одну шестую, главным образом происходят из-за того, что нужно показать себя прирожденными главарями и заводчиками безобразий, которые долго томились в безвестности по лабораториям да конторам. И вот ради этих вздорных, юношеских и прямо идиотских претензий миллионы разумных людей с веселым чувством идут на смерть, отринув категорический императив Иммануила Канта и только ту исповедуя философию, что «пуля — дура, штык — молодец», наивно полагая, что уж кого-кого, а их-то костлявая обойдет, и чая вспороть своим багинетом как можно больше неприятельских животов, чтобы за то получить следующий чин или кусочек блестящего металла, который по глупому обычаю носится на груди, как своего рода клеймо, обличающее убийцу. А ведь это все не монстры какие-нибудь, это монтажник Петров и кондуктор Мюллер, которые мухи по мирному времени не обидят и которых Бог Отец выводил, по крайней мере, полтора миллиона лет. Из этого вытекает… а впрочем, ничего из этого не вытекает, разве что трепет перед странной конструкцией человека, который сам по себе отличен неспособностью к умышленному насилию и бессознательной наклонностью ко всяческому добру, а за компанию всегда готов принять участие в коллективном преступлении, каковое квалифицируется как война, преступлении тем более бессмысленном и ужасном, что войны, включая и освободительные, затеваются обыкновенно в той или иной степени сумасшедшими, что случаются они преимущественно из-за какой-нибудь чепухи, что так называемые справедливые войны — очень большая редкость.
Возьмем для примера Русь; из нескольких сотен войн, в которые наша Русь была так или иначе вовлечена, определенно справедливыми можно считать только попытку сопротивления монголо-татарским ордам, Угорскую кампанию, Отечественную войну 1812 года да Великую Отечественную войну, все же прочие вооруженные конфликты, инициированные князьями, царями и генеральными секретарями, имели в разной степени разбойную либо дурацкую подоплеку и цели не всегда удобопонятные для организованного ума: так князь Олег повел русское войско за тридевять земель, чтобы прибить свой щит на воротах Константинополя; двадцатилетняя Северная война для того была развязана Петром I, чтобы заполучить выход в Маркизову Лужу; Екатерина II неоднократно стирала с лица земли польское государство, так как ей один поляк по любовной линии чем-то не угодил; несколько вторжений имели своей целью освобождение братьев-славян, которые по освобождении отчего-то всякий раз впадали в междоусобицы; русско-персидские войны имели такой же смысл, какой имели б войны русско-антарктические, а между тем в результате одной из них Александра Грибоедова растерзали — гениального писателя и напрочь гражданского человека. То есть нету занятия глупее и гнуснее войны, тем не менее: «Все цари, кроме китайского императора, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся… на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много людей (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга», — это из Льва Толстого.
Но самой отъявленной бойней в истории нашей родины следует считать гражданскую войну между силами, так сказать, красной и белой розы, тем более нелепую и несовместимую даже с примитивным понятием о культуре, что по обе стороны линии фронта борцы не знали точно, чего хотят. Вернее, большевикам было желательно наладить некое отстраненное государственное устройство, о котором сами вожди РКП(б) имели довольно смутное представление и только подозревали, что оно должно держаться на принципе распределения сельскохозяйственного и промышленного продукта, что богатство в таком обществе нетерпимо и университетский профессор будет беден, как золотарь. В свою очередь консерваторы, от социал-революционеров до монархистов, объединенные горячей неприязнью к большевикам, кто желал видеть на русском престоле одного из немецких принцев, кто стремился довести страну до Учредительного собрания, кто вожделел войны против Центральных держав до победного конца, кто напирал на радикальную земельную реформу, кто просто ненавидел Ленина с Троцким, за то что они отменили «конфетки, бараночки, словно лебеди саночки», шустовский коньяк, загородные рестораны и заграничные паспорта, и потому был готов воевать против красных до последнего дыхания. И кто бы мог подумать, что сразу по окончании красно-белой междоусобицы Россия вернется на круги своя, к товарному рынку, социальному неравенству, абсолютной монархии да цензуре и, таким образом, обидно напрасными окажутся жертвы, перенесенные во имя «Единой и Неделимой»; кто бы мог подумать, что всего через семьдесят лет над Кремлем опять будет развеваться российский трехцветный флаг и, таким образом, обидно напрасными окажутся жертвы, понесенные во имя учения Карла Маркса. Интересная особенность есть у войн: они крайне редко приводят к новому качеству отношений и словно нарочно заводятся для того, чтобы вернуть тот или иной народ в первобытное состояние, например, Гитлер подмял под себя германскую демократическую республику и развязал целую серию вооруженных конфликтов, имея в виду расширение жизненного пространства, но в действительности целью этих конфликтов оказалось восстановление германской демократической республики, что обошлось человечеству в десятки миллионов загубленных жизней и разорение всей Европы.
Гражданской войне под стать разве только война грибов и столкновение на почве национальных недоразумений, которое в действительности представляет собой столкновение на почве тяжелого умственного расстройства. Если разбойник, выдающий себя за поборника справедливости, встает на ту политическую платформу, что его соотечественник во всех отношениях лучше бегемота — это куда ни шло, но если разбойничья платформа состоит в том, что соотечественник во всех отношениях лучше татарина либо баска, то это уже не платформа, не задетое национальное чувство, не патриотизм, а просто-напросто червячок в голове завелся. Почему? Да потому что среди даже не самых доскональных идиотов полагается допустимым калечить и умерщвлять сравнительно мирное население только под тем предлогом, что у соседей молятся превратно, по своеобычному образцу, что в муромском диалекте очень много синонимов существительному «беда». Или вот пресловутое «самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства» — сколько крови пролито, сколько разорено деревень и порушено городов, какая пропасть пажитей и заводов приведена в запустение того ради, чтобы какой-нибудь балбес из бывших инструкторов райкомовского звена, которому отлично известно, на какие именно гадости падок дурак, преступник и так называемое общественное мнение, науськал три зловредные эти силы на предмет «самоопределения вплоть до отделения», хотя бы речь шла об уголке неприметном и вовсе не самобытном, и, основав опереточное государство, таким образом вписал в историю свое имя. И ладно если бы этот бывший инструктор райкомовского звена обольстил общественность следующей перспективой: за «самоопределением вплоть до отделения» грядет счастье, то есть когда в доме тепло, дети здоровы и жена не изменяет с заезжими шоферами, — а то ведь тысячи людей готовы по его призыву сунуться в воду, не зная броду, поскольку за «самоопределением вплоть до отделения» грядет счастье, то есть когда не Москва вольничает, а свои грабят и обижают, когда государственным языком объявляется муромский диалект и в обращение пускаются речные ракушки вместо каверзного рубля. Между тем всякому очевидно, за исключением сумасшедших: главное, чтобы человеку было хорошо, а хорошо ему может быть и в пределах Московии, и в рамках СССР, и вообще человеческое счастье гораздо меньше зависит от форм геополитического устройства, чем обычно представляется харизматическому вождю, и уж во всяком случае несущественно, какой язык в государстве называется государственным, существенно то, чтобы человека поняли в отделении милиции и не облапошили у продовольственного ларька. Ан нет, видимо, настолько токсична, так сказать, общественная бацилла, что толпы единоверцев, вполне здравомыслящих по отдельности, способны пойти на смерть, только бы речная ракушка заняла место каверзного рубля. Такое замечание: курды — добрые и сердечные люди, но решительно непонятно, зачем они десятилетиями борются за свою курдскую государственность; Россия вон с лишком тысячу лет имеет свою русскую государственность, однако сомнительно, чтобы русский был намного счастливей курда.
