Игра в японскую рулетку - Ирина Сергеевна Тосунян
– А почему вы начали заниматься русской литературой? И почему Гоголем?
– Еще в школе мне попалась книга Вересаева «Гоголь в жизни». Я прочитал ее, в переводе, естественно, и мне очень эта книга понравилась. А потом прочитал «Миргород», «Старосветских помещиков»…
– По ментальности это так далеко от всего китайского, от того же Конфуция. Как же вам вдруг понравилось?
– Мне очень по душе гоголевский юмор. Для меня это лучший писатель в русской литературе. Характеры, которые он выписал, до сих пор и живы, и актуальны. Ноздрев, например, или Хлестаков, или Манилов… И это вовсе не так от нас далеко, как вы полагаете.
– Вы находите, что такие характеры присущи и китайцам?
– Характеров типа Ноздрева у китайцев действительно мало. Мы, китайцы, более скромные. И все же Гоголь у нас пользуется огромной популярностью, нам очень интересна его философия. В моем переводе вышли «Вечера на хуторе близ Диканьки» и книга «Гоголь в воспоминаниях современников».
В 1951 году, когда поступил учиться на факультет русского языка в университет, там преподавали русские профессора из Советского Союза. Прежде чем отправиться на работу в Китай, они удостоились приема у самого Сталина. Он каждому пожал руку и прочитал наставление, как нужно правильно работать, чтобы сделать Китай другом Советского Союза…
А потом наш «папаша» с вашим Никитой взяли и поссорились, так же как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем… Русские профессора вернулись к себе на родину, но к тому времени я, уже ими выученный, начал переводить рассказы Паустовского (в те годы он мне очень нравился) «Снег» и «Шиповник». Закончив работу, отдал ее в издательство, где рукопись была одобрена. Но тут как на грех началась кампания против правых элементов (читай, против интеллигенции). Нет, это еще не была «культурная революция», лишь ее преддверие. Но мой сопереводчик, девушка, с которой мы вместе работали, попала в число этих самых «правых элементов». У меня в тот год умер отец, поэтому я, видимо, и не разделил ее судьбу. Книгу, однако, так и не напечатали.
– Какой же ваш перевод и когда был впервые напечатан?
– «Дом на набережной» Юрия Трифонова. Сразу после «культурной революции», в 1978 году. А потом я принялся за «Яму» Куприна и «Вечера на хуторе…» Гоголя.
Задолго до «культурной революции» молодой преподаватель, тогда еще жизнью не битый, позволил себе в одной из полемических статей не согласиться с мнением весьма важного лица. За что и поплатился, ибо сановник сей, спустя срок, оказался членом знаменитой «банды четырех». Тогда это, правда, несколько иначе называлось. Тут-то Ланю оплошность со статьей и припомнили. Для начала сами студенты выгнали его из аудитории, где он читал лекцию по иностранной литературе. На грудь повесили средневековый щит с надписью «Нечисть». С этим щитом он был обязан ходить по территории института. А вскоре и вовсе выслали из столицы в провинцию – на исправление, или, как тогда говорилось, на закалку. Вспоминая тех «студентов-красногвардейцев», профессор Лань даже сегодня передергивается: «Это был ужас! Все мои друзья и знакомые от них натерпелись. И дети их тоже натерпелись. «Дети нечистей», – вот какое им было придумано название, они не имели права даже школу посещать!» А вскоре школы и институты в стране вообще позакрывали – на десять долгих лет, даже грамоте перестали учить население.
– Вас ведь во время «культурной революции» определили в свинари?
– Да, в 1972 году (мне уже под сорок было) выслали ухаживать за поросятами в деревню. Очень далеко. Работа была нетяжелая, но очень грязная. Но был в этой ситуации и большой плюс: милые поросята не могли «стучать» на меня. В свинарник ко мне никто не заходил. Для тех, в чьи обязанности входил контроль за мной, воздух в свинарнике был слишком тяжел, да и грязи по колено. Я тоже, как вы понимаете, не имел права свободно разгуливать. Поэтому сидел и спокойно читал Тургенева и Гоголя, книги я тайком вывез с собой. Мне даже рукописи никуда прятать не приходилось. И знаете, что я вам скажу: поросята очень умные оказались, такие же умные, как собаки, привыкли ко мне и беспрекословно слушались.
– А членов вашей семьи репрессии коснулись?
– Конечно. Жену, она актриса Детского театра, тоже «изолировали» на перевоспитание в провинцию, где она обязана была зубрить речи вождя, его цитаты. Театр закрыли, актеров распихали по захолустьям. Кто-то не выдержал, покончил счеты с жизнью, кто-то сломался и смирился… Страшное было время.
– А как сегодня народ относится к вождю?
– А как у вас сегодня оценивают Ленина?
– По-разному оценивают. Так же как и Сталина. Кто-то любит, кто-то ненавидит. Равнодушных пока еще мало. Вот к фараону Хеопсу, который при строительстве пирамиды погубил людей без числа, нынче равнодушны все без исключения, никто уж ненавистью не пылает. Слишком давно это было. А Ленин со Сталиным эмоционально еще историей не стали.
– Что ж, а в нашей стране официальная точка зрения такова: «Мао Цзедун – великий вождь, хотя у него в старости и были серьезные ошибки. Но для великой китайской революции он сделал много». Люди моего возраста его не любят. А молодежь истории не знает. Цензура, знаете ли…
О трагических событиях времен «культурной революции» сегодняшняя китайская молодежь действительно не знает почти ничего. Свидетельства современников – только намеки, даже если кто-то что-то и напишет, не напечатают. И пострадает даже не столько сам автор книги-откровения, сколько редактор, допустивший произведение до печати. У нас ведь тоже при Брежневе целое поколение выросло, знать не знавшее, кто такие были Берия, Ежов, Каганович. И печально знаменитое ждановское постановление было уже почти шито-крыто. Продержись тот режим еще лет этак двадцать – тридцать, кто знает, может, все бы и стало глубокой историей.
– Профессор Лань, – говорю я, – недавно по китайскому телевидению показывали длинный-предлинный сериал про Мао. Извините, но это такая была развесистая клюква: и добрый он, и интеллигентный он, и приятный во всех отношениях, ну просто душка. А ведь и хитер был, как и наш «отец народов», и коварен, и даже более восточен, что ли…
– Я редко смотрю телевизор. Однажды, правда, видел китайский телефильм «Как закалялась сталь». Его снимали на Украине. О-о-й!
– Можно ли в Китае прожить трудом литератора?
– Я зарабатываю до 30 тысяч юаней в год. Это значительно больше, чем моя пенсия. Если ты не ленив, то заработать можно.
– То есть русская литература в Китае по-прежнему востребована? То, что вы переводите, печатают?
– Ну, почти так. Я ведь более или менее престижный автор. Если, конечно, не допущу какую-нибудь политическую ошибку.
– Вы или те, кого вы переводите?
– И я, и они. Но в основном цензура распространяется на китайских авторов.
– А утверждают,
