Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской - Михаил Борисович Пиотровский
В начале XIX века была секуляризация, в ходе которой монахам пришлось покинуть монастырь. Аббат забрал Животворящий Крест и спрятал. Прошло несколько лет, на новом месте тоже возникли проблемы. Тогда монахи вытащили из креста святые частицы, а сам крест продали Базилевскому.
Ещё одна уникальная вещь – ваза Фортуни, XIV век, одна из редчайших альгамбрских ваз. Мариано Фортуни-и-Марсаль – художник, коллекционер, поэт – однажды летом 1871 года гулял в окрестностях очаровательной Гранады, зашёл в маленькую церквушку и замер в восхищении – он увидел необыкновенного изящества вазу, на которой стояла чаша со святой водой: «Если я куплю её, я стану обладать редчайшей вещью в мире». И Фортуни уговорил священника продать ему вазу. Чудесный мавританский орнамент на вазе говорил о её принадлежности к редчайшим вазам Альгамбры.
Альгамбра (красный замок) – дворец-крепость мавританских правителей, «изумрудная жемчужина»: сады, мечети, террасы с фонтанами, каналы, таинственные переходы, уютные дворики – земной рай. Существует предание, что в трёх огромных золотых вазах, стоявших в руинах Альгамбрского дворца, нашли золотые монеты, но надпись на одной из ваз говорит о том, что в них держали воду – бесценный священный напиток, который люди ценили дороже золота:
И если кто в полдневный зной придёт
Сюда искать целения от жажды,
Моих пусть сладких, чистых, ясных вод
Отведает – и возликует каждый.
Альгамбрские вазы притягивали, радовали глаз изумительным золотистым оттенком. Секрет заключался в особой технологии изготовления такой керамики: техника люстрирования придавала своеобразный сверкающий оттенок. Мухаммед говорил, что употребление посуды из золота и серебра – награда достойным людям, достигшим высшего блаженства. Обыкновенные мусульмане в знак смирения должны пользоваться простой посудой из дерева или глины, но иногда люди желали украсить свой быт – хотелось яркости, блеска, роскоши. И художники придумали, как превратить обычное повседневное в удивительное, и создали мерцающий блеск, напоминающий сияние золота.
Во времена Васильчикова прикладное искусство начинает занимать важное и значительное место в Эрмитаже. Сложилась замечательная коллекция… некоторые её экспонаты считаются лучшими в мире.
Удивительные танагрские терракоты – статуэтки, их называют «парижанками античности».
Белоодежным я лишь пою
Танагриянкам песни мои;
Радости много город родной
В тех песнопеньях звонких нашёл.
Коринна
Коринна – древнегреческая поэтесса из города Танагра, жила в V веке до н. э. Её стихи – гимн изяществу, пленительной красоте её очаровательных подруг. О них с восторгом говорили: «Фигурой, походкой, ритмом своих движений танагрские женщины сводили с ума. Они – самые изящные женщины во всей Греции, а голос у них – самого пленительного очарования». Художники создали памятник прекрасным волшебницам: статуэтки, терракотовые чудные фигурки, раскрашенные акварелью. Прелестницы – в кокетливых позах, в милых нарядах, украшенных цветами, кто-то играет на лире, кто-то мечтает в неге, или смотрится в зеркало, или танцует, или обнимает ребёнка. «В Танагре есть женственность, скромная грация задрапированного тела, скрывающего душу, тончайшие нюансы движения, которые нельзя выразить словами», – восхищённо писал Роден.
Когда у Валентина Серова бывало печальное настроение – он приходил в Эрмитаж на свидание с танагрскими красавицами: «Давно не получал я такого красивого, живого настроения, какое мне дали маленькие греческие фигурки, почти игрушки, но за эти игрушки, пожалуй, можно отдать добрую половину холодной римской скульптуры».
Васильчиков впервые увидел их у Петра Александровича Сабурова – русского посла в Греции, почитателя античности, ценителя строгой красоты. Сабуров собрал большую коллекцию скульптуры, керамики, фресок, мозаик, был последователем Эпикура и часто цитировал Васильчикову любимые изречения. «Подумайте, – говорил он, – какое мудрое решение судьбы: гениальные художники, обессмертившие красоту танагрских женщин, творили в то же самое время, когда величайшие философы размышляли о жизни, о времени, об истории… Был жив Аристотель, Теофраст, Эпикур…»
«Из крапивы извлекай нитки, из полыни – лекарство. Наклоняйся только затем, чтобы поднять павших. Имей всегда больше ума, чем самолюбия. Спрашивай себя каждый вечер, что ты сделал хорошего. Имей всегда в своей библиотеке новую книгу, в погребе – полную бутылку вина, в саду – свежий цветок» (Эпикур).
«Беседовать с ним всегда величайшее наслаждение», – вспоминал Васильчиков, который и уговорил умнейшего и деликатнейшего Петра Александровича расстаться с изумительными фигурками: продать за умеренную плату Эрмитажу. Уметь уговаривать – мудрое искусство. Сабуров продал часть коллекции, а другую часть завещал Эрмитажу.
Васильчиков сетовал: «Работать тяжело, условия сложные, мало – очень мало денег…» Как я его понимаю! Хитроумный директор искал пути и находил: он придумал обогащать Эрмитаж за счёт дворцов – извлекать из хранилищ, из запасников, из личных апартаментов вещи, картины, скульптуры, которые могли оказаться забытыми или испортиться из-за неправильного хранения и равнодушия. Он убедил: началось великое переселение – перемещение ценностей из дворцов в музей.
Васильчиков добился, чтобы в галерею драгоценностей был передан туалетный прибор Анны Иоанновны. Императрица была кокетлива, обожала драгоценности, зеркала, духи и уделяла своему туалету каждый день часов шесть, причём никогда не уставала от этого легкомысленного занятия. Золотой туалетный прибор императрицы – чудо как хорош: несессер, зеркало, пудреницы, специальная палочка для чесания головы, флакон для духов, чайник, кофейник, шкатулочки и коробочки – 60 очаровательных предметов, на которые ушло почти 65 килограммов золота. Забавные дорогие безделушки, украшающие жизнь, их любопытно рассматривать.
Из дворцов переехали в Эрмитаж не только царские пустячки, но и великие шедевры: из Петергофа доставили «Давида и Ионафана» Рембрандта. В рапортах эрмитажные хранители писали, как вовремя привезли полотно: еле-еле успели спасти от гибели – слишком большая влажность Петергофского дворца уничтожала живопись.
Картина «Давид и Ионафан» (1642) была куплена для Петра I в Амстердаме в 1716 году – первое произведение голландской живописи в России. Пётр распорядился повесить её в Петергофе, во дворце Монплезир. Сюжет был важен для Петра – горькое, мучительное расставание с дорогим человеком, угнетённое душевное состояние. Пётр переживал предательство сына (царевича Алексея), его замучили болезни, страшили воспоминания – множество проблем. «Наука расставанья в простоволосых жалобах ночных» терзала сердце – много намёков на жизнь царя. Как знать, может быть, картина Рембрандта примеряла с грозной действительностью.
40-е годы XVII века для Рембрандта печальны: умерла любимая жена, наступила бедность и тяготило бремя долгов. Минуты расставания страшны, и не случайно Рембрандт придал Ионафану черты своего лица: он, старший друг, бережно прижимает к себе Давида, который нежным обликом напоминает Саскию – разлука навеки, расставание навсегда… Горчайший момент расставания изобразил Рембрандт, и этот сюжет волнует.
Ионафан – старший сын первого царя Израиля Саула. Давид – младший сын Иессея из Вифлеема – белокур, с красивыми глазами и приятным лицом, ловок и отважен, имел кроткое сердце и славился пением и искусной игрой на кинноре (род арфы). Он пас овец и своей игрой на арфе завораживал и смягчал сердца. Меланхолия овладела Саулом после того, как он нарушил заветы Бога, отрёкся от Него – «…от Саула отступил Дух Господень, и возмущал его злой дух от Господа»[33]. Саул испытывал жестокие приступы тоски, бессонница мучила его. «Сердце, полное демонов», тревожило царя. Однажды он услышал игру
