Итоги Итоги - Итоги № 41 (2013)
Всех разберут на атомы
/ Hi-tech / Гаджеты / Тренд года
«Яндекс» быстрее всех коллег по рынку приближается к тому, чтобы стать пупом интернет-земли. Несколько месяцев назад были анонсированы «Острова», а в начале октября компания рассказала о «Яндекс.Атом» — платформе, которая позволит адаптировать сайты и интернет-сервисы под запросы конкретного пользователя и предлагать ему именно ту информацию, которая релевантна его интересам. Ну, например, заходите вы на сайт магазина обуви, и там вам, исходя из вашей истории покупок и других данных, сразу показывают туфли нужного размера, фасона и цвета. Новость и ожидаемая, и революционная одновременно. Ожидаемая, поскольку все современные технологии развиваются с учетом персонализации. «Атом» — первая попытка сделать это на глобальном онлайн-уровне. Именно статус первопроходца, на мой взгляд, делает «Яндекс.Атом» революционным решением. Все гениальное просто. Даже странно, что эта идея, казалось бы, лежащая на поверхности, до сих пор никому не пришла в голову.
Но праздновать успех пока рано: решение тестируется и оставляет открытыми много вопросов. Скепсис, который лежит на поверхности, связан с тем, что человек в отличие от самой сложной и умной машины существо спонтанное: наши идеи и предпочтения имеют обыкновение меняться, иногда достаточно часто. Если я всю жизнь увлекался горными лыжами, не исключено, что однажды мне захочется погрузиться с аквалангом. Или весь год выбирал спортивную машину, а потом неожиданно решил купить велосипед. Сегодня меня интересуют инвестиции в IТ, а завтра это может быть фармацевтика или кораблестроение! А что если предпочтения меняются часто? Как быстро удастся «переключить настройки»? Или же технологии достигнут таких высот, когда начнут предугадывать желания человека?
Вторая проблема — это всячески муссируемый в последнее время вопрос онлайн-приватности. Найдется немало желающих бросить камень в инновацию, которая, с одной стороны, делает ваше общение с мировой Сетью намного эффективнее, а с другой — не оставляет иллюзий в твоей по сути полной онлайн-обнаженности. Но, может, это и к лучшему? Чем меньше иллюзий, тем проще жить. Чем быстрее мы смиримся с тем, что каждый наш шаг в Интернете оставляет след в мировой истории, тем быстрее научимся извлекать из этого и выгоду, и удовольствие.
Друг народа / Искусство и культура / Театр
Друг народа
/ Искусство и культура / Театр
Как удается режиссеру Льву Додину нащупать пульс нашего времени?
Гастроли питерского МДТ — театра Европы, прошедшие в рамках фестиваля «Золотая маска», всегда вызывали интерес московских театралов, но, думаю, такого горячего приема, как этой холодной осенью, не было давно. И не только потому, что слух о двух последних громких премьерах уже долетел до столицы. Спектакли Льва Додина стали аргументом в нескончаемой дискуссии о смене поколений в режиссуре, о судьбе репертуарного театра и, наконец, о том, допустима ли современная трактовка классического произведения.
«Коварство и любовь» Шиллера и «Враг народа» Ибсена — спектакли, вышедшие один за другим. Для меня они соединились в своеобразную дилогию, хотя трудно было представить, что может быть общего между пылкой немецкой «Бурей и натиском» Шиллера и холодноватым норвежским ницшеанцем. Объединило их, как, собственно, всегда бывает на театре, чувство постановщика, стремящегося передать свое ощущение времени. Сюжеты могли оказаться и другими. Но если существует кастинг пьес в мировом репертуаре, то на сей раз он прошел блестяще. Обе драмы позволили Додину не столько высказаться (хотя элементы прямой публицистики есть), сколько нащупать нерв времени. Хотя постановки отделяет всего несколько месяцев, по ним, как по кардиограмме, можно проследить движение души от горечи к стоицизму отчаяния, когда в финале «Врага народа» доктор Стокман замирает с гневно воздетой к небесам рукой.
К дилогии Малого драматического театра можно было предпослать эпиграфом пушкинские строки: «Ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Ум, надо сказать, одно из сильнейших слагаемых режиссуры Додина, на мой вкус, порой подавлявшее иные стороны его дарования. На сей раз ум становится и предметом художественного исследования. Все герои драмы Шиллера умны, но по-разному. Мотив наивности снят. Даром, что ли, в первой же сцене мы застаем Луизу Миллер за чтением. Все рассуждения типа «ах, если бы молодость знала, если бы старость могла» исключены. Здесь молодость все знает, а старость все может. Свою интригу президент фон Вальтер, пожелавший, чтобы брак его сына укрепил мощь клана, ведет с равными противниками. Нет скидок на сентиментальную слепоту юной пары, не ведающей законов коварного мира взрослых, или мещанскую ограниченность Миллеров.
Режиссер строит мизансцены так, что сюжет разворачивается не только на глазах у публики, но и пред взором кого-то из персонажей. Вот Луиза приходит объясниться с леди Мильфорд, жениться на которой обречен Фердинанд. За их словесной дуэлью, что пьесой вовсе не предусмотрено, наблюдает старик фон Вальтер. Следить за его реакциями не менее интересно, чем за женским поединком. Елизавета Боярская и Ксения Раппопорт ведут сцену блистательно. Стоит расслышать, с какой интонацией Луиза на вопрос о возрасте отвечает: «Исполнилось шестнадцать». Стоит насладиться, как пробует на вкус Мильфорд слово «счастье», имеющее для героини Боярской единственный смысл, а для нее множество.
На сцене нет современных декораций (художник Александр Боровский постепенно выстраивает из столов некое подобие подиума или эшафота, если принять во внимание высящийся в глубине сцены символический крест-гильотину), нет ставшего привычным видео, персонажи одеты в условные исторические костюмы и не подменяют речь Шиллера сленгом, а Фердинанд не размахивает белой ленточкой, бросая в лицо отцу, что расскажет всей стране, как становятся президентами. Но я почему-то в зрительном зале неотступно думаю о тех, кто весь этот год выходил на площади, отстаивая чувство собственного достоинства, о тех, кто в эти дни выслушивает приговор. Для многих из тех, у кого это была первая в жизни попытка, финал достаточно драматичен и полон разочарований. Ну не передается исторический опыт по наследству, напоминает нам Додин. Столы под занавес уставлены цветами, горят в золотых канделябрах десятки свечей... То ли к похоронам приготовились, то ли к свадьбе предстоящей. Словно из преисподней звучит властная речь, составленная из привычного набора фраз государственных мужей о национальном долге, сердцах соотечественников и прочая, и прочая. Говорят, это цитаты из Бисмарка. Не важно. Важно, что в этот момент крепнет уверенность, что твои неконтролируемые аллюзии не были плодом испорченного воображения.
«Коварство и любовь» — спектакль цветной, а «Враг народа» — черно-белый. И хотя Додин вместе со своими блистательными артистами находит индивидуальные краски для антагонистов доктора Стокмана, ему здесь важнее тема «один против всех». Он строит действие так, чтобы постепенно приблизить героя к рампе, вывести на крупный план. В первой сцене только едва различимы силуэты, тихое, уютное застолье происходит в глубине сцены за белой прозрачной занавеской «четвертой стены». Второе действие начнется уже перед ней, и персонажи, выйдя из зрительного зала, сядут на расставленные вдоль рампы стулья спиной к публике, вернее, став ее частью. Лекция доктора, его откровения об агрессивно-послушном большинстве обращены через их головы к нам. Простите, про «агрессивно-послушное» невольно вырвалось, он называет его «сплоченным» и настаивает на том, что оно никогда не бывает правым, приняв добровольное рабство. Вступив в должность курортного врача в городке, где благосостояние граждан полностью зависит от целебных источников, Стокман обнаруживает, что они отравлены промышленными стоками. Поначалу ему наивно кажется: стоит только обнародовать реальное состояние дел, и все согласятся с плачевностью ситуации. Ведь это так очевидно, что требует не доказательств, а только гласности. Чем яростнее его напору сопротивляются, тем больше открытий о природе людей, общества и мироздания он делает для себя. Стокман в исполнении Сергея Курышева проходит этот путь на наших глазах. Этот долговязый человек в нелепой вязаной шапочке, желтой кофте и мятых брюках, с манерой говорить, совершенно не заботясь о впечатлении, производимом на окружающих, чем-то напоминает академика Сахарова. Постепенно социальность уходит на второй план. Главной становится тема внутренней свободы, которую нельзя обрести, но можно отстоять, заплатив дорогой ценой — полным одиночеством. Стоит ли она жертв в лице твоих близких, остается вопросом. Быть может, отсутствием очевидного ответа и продиктовано чувство отчаяния, которым пронизан спектакль.
