Газета Завтра Газета - Газета Завтра 394 (25 2001)
Пока в Красноярске спецподразделения аккуратно душили вспышки народного недовольства, Москва жила в режиме цветного наркотического сна.
На Смоленской площади, с трудом выбравшись из "мерседеса", буржуазный кот долго выбирал себе из шеренги стоящих на Садовой проституток подругу на ночь. А со стороны Арбата доносилось: "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались...". Потом с характерным подвыванием кто-то исполнил "Ах, Арбат, мой Арбат, ты мое призвание...". Это шел, ни больше ни меньше, фестиваль имени Булата Окуджавы. Спустя неделю по Тверской прокатилась волна карнавальных празднеств. Бразильская королева красоты махала своим пышным павлиньим хвостом на бронзового Пушкина — украшенный цветами обоз под грохот барабанов направлялся куда-то в сторону Кремля.
В Сочи тем временем завершился буферный, перед Московским, кинофестиваль.
На "Кинотавре" первый приз получил фильм Сергея Соловьева. Автор "Ассы", впавший, очевидно, в нежный возраст, попытался вчувствоваться в душу современных молодых людей. Конечно, ни черта не вышло, однако на фоне нынешнего безрыбья (изобилия пива) старый подваренный рак пришелся многим по вкусу.
На "Кинотавре" всех особенно поразил фильм Романа Качанова "Даун Хаус" (ремейк "Идиота" Достоевского) и сцена, где Рогожин (Охлобыстин) вкушает ветчину, приготовлленную из ноги Настасьи Филипповны. Странноватая картина Карена Шахназарова "Яды, или Всемирная история отравлений" представляет собой качественную, очевидно дорогую и в целом качественную работу, не претендующую, впрочем, на особое место в истории отечественного кино.
Еще одна информация для размышлений: в программе очередного Московского кинофестиваля, который вот-вот должен открыться, нет ни одной работы российских кинематографистов. Ни одного отечественного фильма! Такого еще не было на ММФ. От Московского кинофестиваля отечественные режиссеры бегут прочь. Одни радостно зарываются в богатую помойку "Кинотавра", другие стремятся на праздник в Европу. Свой завернутый в салфетку кусочек слезного пряника несут они, на пиры Карловых Вар, Берлина и Канн.
Утомленная электрическим солнцем тусовска распадается на отдельные атомы. Десятилетие открытия эксцентричного эстетского журнала "Золотой векъ" счастливо совпало с его окончательным разорением и закрытием. Веселая публика в пустынном Манеже поздравляла друг друга с этими двумя значительными вехами в культурной жизни Москвы. Золотой век либерализма позади. Усталость, внутренняя пустота и скудость мысли, как всегда, прикрывались гримасой веселого снобизма. Все это как-то было связано с телевидением, которое выскабливало из происходящего некий специфический продукт, который нельзя квалифицировать как информацию... Речь может идти о некоей анимации, имитации реальной жизни.
Налицо кризис, даже не культурный, а энергетический. Очевидно, в душе каждого гостя таинственный внутренний Чубайс щелкнул невидимым тумблером — и погасли глаза, опустились руки.
Но на смену ветхому и пошлому грядет что-то новое. И это новое родится не на выжженной солнцем пустыне. Во многом провинциальная, шибко консервативная, весьма "зачморенная" швыдкими и перманентным безденежьем патриотическая культурная среда, страдающая той же усталостью, неверием, все же живет, мучается, надеется. Здесь зарождаются архетипы культуры будущего.
Русской культуре быть!
ТИТ
[guestbook _new_gstb]
1
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 50 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
51
Напишите нам 5
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
Георгий Судовцев МИР ФИЛОНОВА
Художники создают образы видимых зрению форм на плоскости. У художников гениальных за этой внешностью проступает некий свет внутренней жизни претворенных в образы объектов. Рублевская Троица, "винчианская" улыбка Моны Лизы, охотники Брейгеля, ночные дозорные Рембрандта, разнотравье Пластова — каждый из этих шедевров по-своему передает этот внутренний свет мироздания, скрытый за разнообразными формами его явлений.
Но среди гениальных художников, по-моему, лишь двое сумели заглянуть "за" видимые формы мира, разглядеть их как эманацию инобытия, вернее, всебытия — в наше время и пространство. Помню, как поразили меня в свое время подробные рентгенограммы картин Иеронима Босха, в которых каждая деталь, если брать ее как целое, оказывалась выписанной из более мелких и более точных штрихов, мазков, линий… Это фрактальное зрение, способность видеть и передавать мир в дробных системах координат, наверное, уникально — как уникальным было зрение матери великого астронома Иоганна Кеплера, которая невооруженным глазом могла различать фазы крупнейших спутников планеты Юпитер.
И столь же уникальное явление — живопись нашего соотечественника и почти современника Павла Николаевича Филонова (1883-1941), выставка работ которого из собрания Государственного Русского музея до 10 июля открыта в московской галерее на Неглинной. Сам художник называл свой метод "аналитическим искусством" — видимо, по недостатку более точных системных понятий в его собственном лексиконе. "Если бы он говорил не красками, пока еще, к сожалению, недоступными массам, а человеческим языком, он явился бы тем рычагом, который перевернул бы весь мир", — оценку его жены Е.А.Серебряковой нельзя считать пристрастной. И если верно то, что в живописи канон "аналитической школы" требовал идти от детали к целому, то такой метод с большим основанием можно было назвать "синтетическим", куда, по признанию самого Филонова, определял его, например, искусствовед И.И.Иоффе. И круглый стол в большом зале галереи на Неглинной, уставленный микроскопами с кусочками листьев и бумаги, что, видимо, призвано иллюстрировать положение "все живое — из клетки", есть неудачная попытка устроителей выставки следовать внешнему "атомизму" и "клеточности" филоновских работ, его словесным декларациям типа следующей: "Вот сущность кубофутуризма: чисто геометрическое изображение объема и движения вещей во времени, а следовательно, и в пространстве, механических признаков движения предметов, то есть механических признаков жизни, а не органически созидающей движение жизни, пронизывающей, видоизменяющей и сказывающейся такой в любой момент покоя или движения". Однако все рассуждения подобного толка — вторичны по отношению к художественной действительности филоновских работ, о которых репродукции, даже самые качественные, дают весьма приблизительное и неточное представление. Это касается и цвета, и фактуры полотен, в которых представлена своего рода "анатомия" силовых, светоносных структур "вечного бытия". Филонов сквозь внешний покров, сквозь "кожу" мира видит даже не "мышцы" и "кости" его, а заполняющие все времена и пространства "пляшущие" источники света. И это — самый глубокий, самый точный уровень его зрения, заявленный уже "Цветами мирового расцвета" (1915), но во всей полноте раскрытый "поздним" Филоновым — например, картины "Колхозник" (1931) или "После налета" (1938). Если приглядеться, то в зрачке колхозника можно разглядеть приблизительные очертания континентов нашей планеты, а золотистая, пчелино-сотовая гамма разворошенного бомбардировкой семейного улья отчего-то заставляет думать о "свете нетварном", который "и во тьме светит, и тьма не объяла его".
Филонов мог "уменьшать резкость" своего уникального зрения — и тогда этот свет, его источники покрывались как бы пленкой более грубого бытия. Таковы представленные в экспозиции знаменитый "Пир королей" (1913), "Коровницы" (1914) или "Превращение человека" (1925). При особом настрое глубина его фокусировки снижалась почти до привычных "реалистических" форм (портреты Е.Н.Глебовой и А.Ф.Азибера с сыном (1915), или не представленные на выставке "производственные" картины 1931 года) — но присутствие этого "почти" все же ощущается. "Так как я знаю, вижу, интуирую, что в любом объекте… целый мир видимых или невидимых явлений, их эманаций, реакций, включений, генезиса, бытия, известных или тайных свойств, имеющих, в свою очередь, иногда бесчисленные предикаты…"
