Итоги Итоги - Итоги № 7 (2012)
— Кого именно?
— Настоящий переворот в моем сознании совершил Александр Мень. Услышал о нем я случайно. Кто-то из знакомых рассказал, что есть такой православный священник, еврей по национальности. Меня это заинтересовало. Из любопытства поехал на лекцию отца Александра в Институт стали и сплавов. Был потрясен, вышел из аудитории другим человеком. С тех пор старался не пропускать публичных выступлений этого проповедника. Потом мы познакомились, и отец Александр даже благословил меня. С его уходом из жизни идеи, которые он нес людям, не умерли. Я встречал последователей Меня в Канаде, США, Аргентине, Европе. Удивитесь, но с просьбой помочь достать книги отца Александра на английском языке ко мне однажды обратился бывший премьер-министр Великобритании Тони Блэр, с которым мы познакомились на домашнем концерте у французской пианистки. После выступления разговорились, и я увидел в крупном политике тонко чувствующего, ранимого человека. Не случайно в последние годы Блэр обратился к религии. Отсюда и его интерес к наследию Меня.
— Слышал, вы подарили храму отца Александра колокола?
— Посчитал долгом и высокой честью. Хотя, признаюсь, промелькнула грешная мысль: «Пусть моя жизнь продлится в колокольном звоне, когда уйду». В марте позапрошлого года слетал в Рейкьявик, чтобы принять участие в благотворительном концерте, средства от которого пошли на закладку первого камня в фундамент будущего православного храма в Исландии... Постоянно помню, что мир, в котором мы живем, биполярен, на одной чаше весов — добро, на другой — зло. В каждом из нас намешано много всякого, есть и темное, звериное начало, но апеллировать надо к светлому, высокому. Собственно, искусство и родилось в момент, когда человек захотел возвыситься над рутиной бытия, в нем проснулось стремление к прекрасному. Надеюсь, работой с «Виртуозами Москвы» и НФОР я добавил хотя бы несколько крупинок в чашу добра... Помните, как Мандельштам писал: «Мне на плечи кидается век-волкодав, / Но не волк я по крови своей...»
— Расскажите о «Виртуозах». Они родились в 1979-м?
— О создании собственного коллектива всерьез задумался после признанного успешным дирижерского дебюта с Чикагским симфоническим оркестром. Сразу пошли предложения о сотрудничестве от других оркестров, в основном американских. И тут в декабре 79-го Советский Союз вводит войска в Афганистан, и контакты нашей страны с Западом замораживаются. Но я уже решил: жить по-старому не хочу и не буду, поскольку к тому моменту пять лет занимался дирижированием с профессором Гусманом. Очень помогло в становлении многолетнее сотрудничество с ведущими мировыми дирижерами от Евгения Светланова и Лорина Маазеля до Карло Мария Джулини, Клаудио Аббадо и Леонарда Бернстайна. С последним у нас сложились особые отношения. Однажды маэстро предложил: «Давай в первом отделении играть буду я, дирижировать — ты. А во втором поменяемся местами». Он подарил мне свою палочку. Это случилось после выступления в Зальцбурге на Моцартовском фестивале. Бернстайн долго добивался, чтобы меня выпустили из СССР, попросил об этом австрийского канцлера Бруно Крайского, а тот уже обратился к Брежневу. В итоге я приехал и сыграл. После концерта Леонард зашел в мою гримерку, протянул дирижерскую палочку и сказал: You are at Olympus, you have gold hands, a gold head and a gold heart. Мне неудобно переводить эти слова. Бернстайн вышел, а я закрыл дверь и разрыдался от избытка чувств! Поверьте, такое со мной случается крайне редко. Еще раз было, когда впервые продирижировал с хором «Тебе поем» из литургии Рахманинова. Положил палочку и убежал со сцены, чтобы никто не видел, как плачу.
— Умение дирижировать другими — это врожденное?
— Как и любому другому сложному делу, ему нужно учиться всю жизнь, поскольку за каждой вершиной скрывается следующая. Необходимы время, знания, опыт. К 79-му году я ощутил, что готов попробовать себя в новом качестве. Оркестр начал создавать самостоятельно, без согласования с министерством культуры, профильным отделом ЦК и прочими структурами. Неслыханная наглость по тем временам! Но менее всего думал об этом. Позвал друзей, и мы играли в свое удовольствие, наслаждаясь музыкой и свободой, пусть и частичной. Репетировали в кочегарках, ЖЭКах, клубах. Нам было хорошо вместе! В первый состав вошло двадцать с небольшим человек. Зато какие имена! Например, прославленный квартет имени Бородина — Михаил Копельман, Андрей Абраменков, Дмитрий Шебалин и Валентин Берлинский. Великие артисты! А Юрий Башмет сидел у нас помощником концертмейстера группы альтов, хоть и не любит вспоминать об этом. «Виртуозов» сразу поддержал тогдашний замминистра культуры Владимир Иванович Попов. Светлейший и умнейший человек, настоящий русский интеллигент. Он заслуживал больших постов, нежели те, что занимал, но наша власть всегда побаивалась сильных и ярких, предпочитая двигать наверх безликих и послушных. За всю жизнь я трижды играл на панихидах. Впервые, когда ушел из жизни мой учитель Юрий Исаевич. Во второй раз на похоронах Владимира Ивановича и еще на проводах Виталия Вульфа. Именно благодаря Попову случилось выступление «Виртуозов» в Пушкинском музее перед высокими гостями Олимпиады 1980 года, включая главу МОК лорда Килланина. Он первым встал и зааплодировал, за ним поднялись остальные. Тогда же в газете «Правда» появилась положительная рецензия. Но до официального признания было далеко, мы продолжали существовать, по сути, на птичьих правах. Особенно тяжело давались гастроли, поскольку все играли в разных коллективах, собраться вместе стоило больших трудов. И все-таки постепенно коридор расширялся, нас стали выпускать даже за границу. Правда, поначалу в компании сопровождающих, имевших весьма приблизительное представление о музыке, но свое дело знавших хорошо. Все было нормально, пока один из «Виртуозов» не решил сбежать, не возвращаться в СССР. Это случилось на юге Франции, в пограничном с Италией городке Ментона... На секунду отвлекусь, чтобы рассказать забавный эпизод. Однажды мне позвонила незнакомая женщина и сказала: «Вы ведь собираете живопись? Хочу предложить замечательную акварель — «Сады в Ментоне»...» Дальше я не стал слушать, от одного названия этого города мне становится дурно... Возвращаюсь к рассказу о перебежчике. Самое ужасное, что на это решился мой близкий друг, человек, которого я очень любил. Он дико боялся задуманного, на нервной почве расхворался, поднялась высокая температура, и я освободил его от концерта. Вечером пришел в номер, принес чай и яблочный пирог... А наутро он смылся, правда, оставил скрипку Тесторе, которая принадлежала мне. Как сказал острослов из «Виртуозов», беглец променял однопартийную систему на двухкассетный магнитофон...
Когда мы вернулись в Москву, коммунистов из оркестра вызвали на проработку в горком партии и влепили по выговору, а меня как несознательного беспартийного элемента решили пропесочить на коллегии Минкультуры. Не знаю, чем бы завершилась история, если бы не министр Демичев, который хорошо ко мне относился благодаря роялю.
— Какому?
— Рассказываю. В середине 70-х я решил подарить новый инструмент на юбилей ставшего для меня родным интерната ЦМШ, но оказалось, что в СССР рояли частным лицам не продают. Пианино можно, а рояль — нет. Только с разрешения высокого начальства. И вот я, молодой музыкант, каким-то чудом прорвался к помощнику Демичева Геннадию Стрельникову. Тот, поняв, что прошу не для себя, организовал встречу с Петром Ниловичем. Даже не представляете, что такое было попасть на прием к министру культуры СССР! Кандидат в члены политбюро ЦК КПСС, почти небожитель! Демичеву понравилась история с роялем, он охотно подписал бумагу, и с тех пор у нас сложились добрые отношения. В свое время это помогло и четырнадцатилетнему Евгению Кисину, которого не выпускали с «Виртуозами» на гастроли в Венгрию. Это был первый выезд Жени за рубеж, после чего о нем узнал весь мир. Вот и меня Петр Нилович спас от расправы на заседании, где рассматривалось персональное дело худрука Спивакова, у которого артисты на Западе остаются. Слушать поток брани, лившейся в мой адрес, было невыносимо. Выступавшие говорили об измене Родине, предательстве, клеймили позором. Потом все-таки решили дать последнее слово мне. В зале повисла мертвая тишина. Я обратился напрямую к министру: «Скажите, Петр Нилович, разве вас никогда не предавали? В том числе друзья?» Стало еще тише. Демичев всегда говорил чуть слышно, приходилось напрягаться, чтобы разобрать слова. Вот и в тот раз он почти шепотом ответил: «От этого у меня вся голова седая...» Тучи надо мной рассеялись, не проронив ни капли...
— Общались потом с беглецом?
— Никогда. Не смог его простить. Почему он не предупредил? Я не стал бы удерживать, уговаривать. Но это было бы честно по отношению ко мне. Кажется, Фрэнсис Бэкон справедливо заметил, что в Священном писании сказано о необходимости прощать врагов, но нет ни слова о друзьях... Когда уже в 90-е часть «Виртуозов Москвы» не захотела возвращаться со мной в Россию из Испании, я ни на кого не давил, каждый решал сам за себя.
