Газета День Литературы - Газета День Литературы # 101 (2005 1)
Не слишком давние примеры: знаменитое высказывание Уинстона Черчилля ("Демократия — отвратительная форма правления. Но все остальные еще хуже") или Франклина Делано Рузвельта ("Конечно, Сомоса — сукин сын. Но это наш сукин сын!"). Покопавшись в историческом наследии с первых фаз цикла, с начала XVI века, ряд подобных цитат можно сделать почти бесконечным. Впрочем, дело, конечно, не в афоризмах самих по себе — дело в людях, которые мыслят (и действуют) именно так, а не иначе.
Текучесть, непрерывность исторического процесса всё же не означает его равномерности. Гребни волн истории, на которых качаются корабли наших судеб, существуют и вполне ощутимы. В поисках начальной точки отсчета новоатлантического Времени (и Пространства по Гринвичу) стоит обратить внимание на скромную дату 7 июня всё того же 1494 года, когда под патронажем папы Александра VI (Борджиа) в городе Тордесильясе был заключен договор между Испанией и Португалией о приоритетах мореплавания. Его косвенным следствием стал фактический запрет для других христианских государств на колонизацию вновь открываемых земель — запрет, освященный авторитетом ключей Святого Петра.
Реакция на отлучение от Нового Света оказалась исторически почти мгновенной. Лютер, Цвингли, Кальвин, Генрих VIII и те, кто поддерживал их — все, ставшие так или иначе протестантами (а в северных землях будущей Европы им сопутствовал наибольший успех), осознанно или нет, восприняли этот первый в истории официальный раздел мира как последнюю каплю в переполненной чаше терпения. Тордесильяс стоил Святому Престолу Реформации — как Париж мессы Генриху VIII.
Ожесточенность так называемых "религиозных" войн последующего столетия иллюстрирует меру переворота, вполне осознанного лишь к середине XVI века (Аугсбургский религиозный мир 1555 года со знаменитым и невероятным ранее принципом "Чья власть — того и вера"), а закрепленного еще веком позже (Вестфальский мир 1648 года и казнь английского короля-католика Карла I в 1649 году). Именно к XVII веку относят окончательное формирование пресловутой "протестантской этики". Практически в то же время Московское государство с присоединением украинских земель (1654) и с выходом на Дальний Восток (1650-60-е гг.) становится Россией. Показательно, что это движение русских на восток, "встречь солнцу", вполне соответствует ходу православной литургии, символически "останавливающей время", — и полностью противоположно "атлантическому" движению европейских народов. Но этот, видимо разнонаправленный в пространстве процесс происходил, вдобавок, и не в общей системе ценностных, смысловых координат, что стало очевидно позднее. Впрочем, так или иначе, к концу XVII столетия понятие "христианский мир" окончательно исчезло из официальных документов эпохи, заменяясь понятием "Европы", к которому применялись уже иные: территориально-политические, а не вероисповедные, — критерии. Россия в Европу не входила изначально. Россия — не Европа и не часть Европы, это два разных понятия одного уровня.
Принципы классической механики и общественного прогресса — самое яркое выражение характерного для Нового времени двумерно-плоскостного мироощущения. Его кульминацией стал 1789 год, открывший собой невероятно долгий "век девятнадцатый, железный", век торжества этих принципов, — торжества, которое завершилось разделом мира и грандиозным жертвоприношением первой мировой войны. Лет через десять, оглядываясь на эту, небывалую до того бойню, русский философ Н.А.Бердяев окрестил запоздавшее XX столетие "новым средневековьем". А впереди была еще большая война, вторая мировая, были "лагеря смерти", были атомные взрывы над Хиросимой и Нагасаки.
Линейные построения самых авторитетных прогрессистов, указующие путь к царству разума, добра и свободы, — на глазах свернулись в сверхгосударственные образования, ощетинившиеся колючей проволокой, всесильной тайной полицией и лживой пропагандой. Страх и ненависть по отношению к подобным системам, попирающим дорогие разуму принципы, заставил даже просветителей-рационалистов, еще недавно ироничных и невозмутимых, примерить на себя заржавленные доспехи паладинов.
Но разве само открытие "крестового похода во имя прогресса" не знаменовало собой глубинную капитуляцию его сторонников перед "новым средневековьем"? Новое Время словно пресеклось и отправилось вспять, в средние века и далее — но куда? На этот вопрос подсознательно попытался ответить названием своей программной работы Ф.А. фон Хайек: "Дорога к рабству", — то есть дорога к Древнему Миру, к отсутствию времени в присутствии пространства. И его просветительский по происхождению энтузиазм оказался сродни энтузиазму Дон Кихота, одержав на этой вымышленной "дороге" столь же вымышленные победы.
"Всюду, где рушились барьеры, ставившие пределы человеческой изобретательности, люди получали возможность удовлетворить свои потребности, диапазон которых всё время расширялся (почти дословная цитата из Программы КПСС. — В.В.). И тогда принципы, составлявшие фундамент этого прогресса, вдруг стали казаться скорее тормозом, препятствием, требующим немедленного устранения, чем залогом сохранения и развития того, что уже было достигнуто".
Фрэнсис Фукуяма, с таким резонансом заявивший в 1992 году о "конце истории", по сути, только повторил путь Хайека. Склонность новоявленных "рыцарей прогресса" к фантастическим приключениям без отрыва от реальной земли, их удивительная двойственность были как будто предвидены Сервантесом. "Великаны принимают вид мельниц" — этот символизм, если не иллюзорность, восприятия мира оказался абсолютно очевиден именно в эпоху Дон Кихота и Гамлета, появившегося чуть раньше ("Не правда ли, то облако похоже на верблюда?"). Разрыв между реальностью и привычными формами ее осознания был настолько глубок и всеобъемлющ, что его можно охарактеризовать как своеобразный "идейный вакуум", не заполняемый в должной мере ни католической традицией, ни "гуманизмом" средиземноморского Ренессанса, ни первыми попытками религиозных преобразований в духе "дешевой и светской церкви", ни — тем более — уходящей "рыцар- ской" субкультурой. "Распалась связь времен…" (всё тот же Шекспир, "Гамлет").
Именно в эти годы на пыльных дорогах Новой Кастилии появились два нелепых всадника. Один, высокий и худой, облачённый в доспехи, верхом на изнурённом, нескладном, с выпирающим хребтом и впавшими боками, коне, считал себя странствующим рыцарем Дон Кихотом Ламанчским. Второй, с коротким туловищем и толстым животом, восседающий, как некий патриарх, на сером осле, был оруженосцем рыцаря и прозывался Санчо Панса.
Мы застали их на привале, в окружении добрых козопасов, которым Дон Кихот рассказывает о минувшем Золотом Веке. Перед прыжком в будущее носители нового мироощущения неизбежно отступают подальше в прошлое, выбирая траекторию для разбега, так что ветхозаветные параллели английской, а также древнеримские — американской и французской революции были, конечно, не случайными.
Мысленное бегство во времени, в прошлое или будущее — отголосок представлений о мире куда более сложных, истинных и древних, чем те, которые привели к бегу в пространстве и Великим Географическим открытиям. Золотой Век прошлых времен — зеркальный, по отношению к настоящему, двойник предстоящего тысячелетнего царства Христова на земле, хилиазма как первой формулы исторического прогрес- сизма — формулы, впрочем, никогда церковью не признанной, но постоянно повторявшейся в рамках западной культуры (можно назвать хотя бы "тысячелетний Рейх" Гитлера). И общим центром симметрии, "нулевой точкой отсчёта" выступает настоящее, "здесь и сейчас" — тот самый огонь костра, который отбрасывает неверные тени в прошлое и будущее.
Приближаемся мы к Истине или удаляемся от нее? — вот важнейший вопрос для человека, который не сомневается в существовании Истины. За неё он может принимать Жизнь Вечную или "тепловую смерть Вселенной" — здесь уже иная ось координат, иные пространства бытия, многим недоступные, но оттого не менее реальные. И момент перехода через такую невидимую ось, или грань — есть момент "идеологического вакуума", растянутого иногда на десятилетия или даже века.
Трагедия пространства развертывается во времени. Причудливые очертания континентов, по современным представлениям, есть видимый результат их миллионолетнего медленного дрейфа поверх океана расплавленной магмы, — движения, подобного движению льдин. Самые ревностные приверженцы научной мистики считают нашу планету своеобразным компьютером чуть ли не вселенского масштаба. Информация, которая воспринимается, преобразуется и хранится в недрах Земли, по их мнению, абсолютна, а движения континентов отражают этот процесс. Так или нет, но места соприкосновения материков издавна служили и местом встречи, контакта различных культур, различных систем ценностей, формируемых в более "спокойных" внутренних регионах.
