Газета Завтра - Газета Завтра 204 (43 1997)
Но время шло,
и я увидел вдруг:
отцовских глаз разрез
во мне явился
и странный выклад
материнских рук -
такой, что я
почти перекрестился.
Разобщены поэты. Разобщены прозаики. Разобщены писательские Союзы. Не менее разобщены, чем разобщена оппозиция. Когда же и под каким заветным окликом соберемся? Вот скоро опустеют перелески и холмы русские, зима, белая и высокая, под небом закачается и брызнет от горизонта до горизонта пулями льдистыми, свистнет ими около Иртыша, а свист этот разбудит Сергия Радонежского в Лавре: “Господи, что они натворили, что они натворили на святой земле русской?” — вздохнет суровый пророк.
Примиримся между собою. Простим — опомнимся. Сколько же изнывать нам под оккупантами? Пора, пора нам свет сеять и зерно растить!..
Мы люди Северо-Востока
и потому, нахмурив лбы,
глядим то нежно, то жестоко
в заиндевелый лик судьбы.
Жареная курица — зрелище необыкновенное. Культями помогнув, на лапки привстала и поковыляла, поковыляла по столу.
— Ты меня зажарил? — осведомилась у сдобного пампушного демократа.
— Я! — захихикал Гайдар.
— Ешь меня, лопай!..
— Я кушаю ножки Буша!. — зазаикался лидер обновления России.
— Ты меня зажарил? — приструнила она Жириновского.
— Я! — рубанул вождь либералов.
— Ешь меня! — потребовала жертва.
— А ты не от Немцова ли, не шпионка ли?.. Я ем того, кого хорошо знаю!..
Курица тронулась по салфеткам и вилкам к председателю КПРФ.
— Ты меня зажарил? — улыбнулась она.
— Коммунисты кур не жарят, пока ветеранам пенсии не выплачены, а выплатят — начнем вас по очереди!.. — пресек ее Анпилов. Председатель же КПРФ обдумывал доклад к пленуму. Не ввязывался в баталию. Объявил голодовку в партии и во всех оппозиционных движениях. Мобилизовался.
Курица подковыляла к Явлинскому.
— Ты меня зажарил, яблочный гном?..
— Я тебя зажарил, я!.. Я жарил вас, жарю и продолжу завтра жарить, и есть вас намерен, не откладывая в долгий ящик!.. А не едят вас те, у кого икра перед носом и осетрина, нафаршированная чесноком, по указанию Бориса Николаевича Ельцина, возвратившегося из отпуска после рыбалки…
Курица к даме: — Они кочевряжатся, ешь меня, ешь!.. Ешь, милая! — И дама воткнула в стол отмуштрованные локти: — Ы-ы-ы-ф!.. Ы-ы-ы-ф!.. — и курица, подпрыгнув, исчезла в ее интеллектуальном зеве. Дама словно мехами втянула курицу внутрь — ы-ы-ф-ф, и ей показалось, курица счастливо просигналила кудахтанием ей из утробы: — Генералу Лебедю отломи ко-ко-косточку!.. — Курица — не птица. Нужна оппозиция.
Подражание смерти подобно!
Так погибнет Россия, или не погибнет? Кто ей будет детей рожать? Кто ей будет армию ковать? Кто ей будет землю пахать и заводы строить? Сопьется русский народ, или не сопьется? Кто распахнет грудь и мне ответит?
Кто, спрашиваю вас, ответит, ну?!
Большой русский поэт всегда — добрый и умный зверь, притуленный к сосняку или березнику, к ягодному взгорку и кукушечьему лугу, прихоть русская — задержаться перед разинской Волгой, проводить затуманенными взорами к океану бегущие гребни…
Нежный, красивый, сильный Станислав Куняев — в природе: он чутко и неповторимо перелистывает книгу цветов и трав, легенду седую грома:
Я приехал проститься с тобой -
страшно вымолвить слово: навеки! -
потому что нельзя, чтобы боль
слишком долго жила в человеке.
Я люблю эту теплую дрожь,
что в пространстве под вечер струится,
но ты видишь — серебряный ковш
над хребтами бесшумно кренится!
А как Сергей Есенин и Владимир Луговской беседовали с природой, как врачевались ею!.. А Пушкин и Лермонтов, Некрасов и Тютчев?.. У Александра Блока природа — сестра и мать, жена и невеста. И у Александра Твардовского природа, как свет русский, даже в рукопашном бою Василию Теркину помогает: какой же дьявол нас одолеет? И Луговской зачем Арбату?
К любви и к верности стремится слово Станислава Куняева:
Непонятно, как можно покинуть
эту землю и эту страну,
душу вывернуть, память отринуть
и любовь позабыть, и войну.
Нет, не то чтобы я образцовый
гражданин или там патриот -
просто призрачный сад на Садовой,
бор сосновый да сумрак лиловый -
это все лишь со мною уйдет.
Все, что было отмечено сердцем,
ни за что не подвластно уму.
Кто-то скажет:
“А Курбский? А Герцен?” -
все едино я вас не пойму.
Я люблю эту кровную участь,
От которой сжимается грудь.
Даже здесь бессловесностью мучусь,
а не то чтобы там где-нибудь.
Я утверждаю: Куняев — поэт выдающийся, но кто на мои утверждения внимание обратит? А те и те лидеры — вот уж выдающиеся: вся картавая банда мусолит их имена!.. У каждого лидера — книги и книги: половодьем темперамента и пустозвонной балабонью книги свидетельствуют обреченность “прогрессивного разума” в обществе. А тягаются, соперничают, графоманят и “собрания сочинений” распространяют: не Владимира ли Ильича Ленина пересикнуть, 55 томов его, нахохлились? Ни один действующий русский поэт не привечен заботами оппозиции, демократы хоть Арбат замусоривают жестяными сифилитичными бардами, а оппозиционеры и к юмору кагальному не способны: их марксистские лбы спроектированы под мемориальные доски или революционные листовки и призывы?
Мы ждем искреннего, мудрого, русского, объединяющего голоса, ждем трагической правды о гибели великой державы, ждем оглашения скрытых от нас причин апокалипсиса, но лезут на президентский трон, декларируют рахитичные планы преобразования, а на троне давно торчит рахит, пяля из секретнейшего заседания политбюро разбойную харю!..
— Ельцин расстреливал безвинных русских?
— Расстреливал!
— Гайдар расстреливал?
— Расстреливал.
— Черномырдин, Явлинский, Немцов, Чубайс, Лужков?
— Расстреливали.
— Еще назвать?.. Некоторые горбачевы, яковлевы, бурбулисы, грачевы, некоторые панкратовы и ерины, некоторые куликовы и евтушенки не сжимали пальцами пистолеты и рычаги танков, вплевывающих в Дом Советов снаряды, не сжимали, — но казнители безвинных русских людей, казнители русских, восставших против масоно-сионистского ига, против продажной своры мерзавцев, ввергнувших Россию в кабальную зависимость расистам.
Мы, русские поэты, из могилы будем доставать вас, как сверкающими молниями, проклятьями русскими.
Средь злых вестей
и невеселых слухов,
столь частых в мире,
думаю подчас:
детей почти не жалко,
жалко внуков,
жаль синевы их беззащитных глаз.
Неповторимость поэтического тона, своеобразность и точность слова, искренность сделанного поэтом за долгие годы — натура, дар, обережение себя от лжи, от предательства, своего и чужого, постоянное беспокойство — нравственный поиск, а потом — шаг, потом — действие ищущего и страждущего!.. Куняев — поэт выдающийся.
Станислав Куняев и полемист — предельно открытый: хочешь — принимай, а не хочешь — опровергни:
Через Атлантику опять
летят за долларовой фигою
демократическая блядь
с коммунистическим расстригою.
Снова звон кольчуги?.. Но мир творчества — русское поле: то — цветы на нем, то — хлеба на нем, но сверкнула гроза — и кони помчались, кони, гривастые и неудержимые, и всадники над ними — к холке прижимаются и вперед, вперед, на зов матери порабощенной, летят!..