Сергей Лойко - Шок и трепет. Война в Ираке

Ура, я опять в деле и имею полный эксклюзив. Мой коллега Джон и многие другие западные журналисты потеряли своих переводчиков и вынуждены работать только в составе групп на официальных экскурсиях. Но люди потихонечку шевелятся. Деньги будут менять руки, и журналисты будут покупать свободу действия. Но для этого нужно придумать что-нибудь эдакое. Все сейчас ломают головы над этой проблемой, а мы ее уже решили.

Меня охватывает типичная советская гордая радость — чувство, сравнимое с тем, что испытывал энергичный хомо советикус, когда ему удавалось, например, достать билеты на Таганку или белужий бок в году эдак в 78-м.

Чем дальше, тем хуже…

Страшная картина. Посреди комнаты на полу стоят три гроба. Гробы выглядят ужасно. Это просто наспех сколоченные ящики. В арабском мире гробы часто бывают многоразовые. Ведь в них не хоронят, а только относят на кладбище. Там тело вытаскивают из гроба и хоронят завернутым в саван.

Полвторого ночи…

Гафелю Хамдани 74 года. У него одна дочь и восемь сыновей. Трое из них лежали в грубых гробах на грязном полу в маленькой комнате бедного домика Гафеля. В соседней комнате выли женщины. В этой сидели и стояли одни мужчины. Многие из них тоже плакали. Зрелище какое-то брейгеле-босховское.

Район Эль-Шоала на севере Багдада — очень бедный район. Ракета упала на рынок в переулке-тупике рядом с центральной улицей района. Такой грязный, ободранный «шанхай». Палатки из самых подручных средств, громоздящиеся друг на друге. Все это выглядит как большая, замызганная помойка. Впрочем, большинство рабочих окраин Багдада выглядят именно так. Звенящая мухами нищета.

На месте взрыва небольшая воронка. Три-четыре опрокинутых лотка. Остальные изрешечены осколками. Осколки разлетелись метров на сто. Именно в этом радиусе повреждены наседающие друг на друга несуразные, обшарпанные домики. Именно в этом радиусе погибли по крайней мере 50 жителей этого района. Они умирали на рынке, на улицах, в домах. Там, где застала их смерть. Госпиталь «Эль-Hyp» в пяти минутах ходьбы. Многих успели доставить туда еще живыми, но они умирали на руках у врачей.

Рядом, в мечети, всю ночь отпевали погибших. Похороны утром. До захода солнца уже не успели. Ракета упала после шести вечера.

Убитым сыновьям Гафеля было 12, 18 и 20 лет.

В госпитале «Эль-Hyp» все палаты забиты изрешеченными осколками людьми. Всюду кровь.

Не могу больше записывать. Я уже все это описал несколько раз. Каждый день одно и то же. Страдания, кровь, крики, слезы, горе. Если эта война продлится в таком ключе еще пару недель, я тихо сойду с ума.

Юра каждый день посылает в «Тайм» фотографии смерти, крови, похорон.

За неделю тяжелых, интенсивных бомбардировок в городе с населением в 5 миллионов человек убито около 500. Много это или мало? Для каких-нибудь военных аналитиков это, наверное, мизерное число, допустимые жертвы. В России больше народа гибнет в автомобильных авариях. Что, согласиться с тем, что это все-таки минимальные потери для такой войны?

Но когда сидишь в доме, разговариваешь с его хозяином, а рядом на полу лежат три гроба с телами его сыновей, испытываешь совсем другие ощущения. Сравнительная арифметика здесь не работает.

Гафель почти не может говорить. В разговор вступает его сын Хайдер, 24 года, студент: «Мы шииты. Они могут убить всех шиитов. Они могут убить всех иракцев, но мы не предадим нашу веру».

Любая война на исламском Востоке для местных жителей очень быстро становится войной за веру. И только твердолобые политики и тупоголовые военные могут этого не понимать и не предвидеть.

В госпитале Эль-Hyp доктор Хаким Разуки в окровавленном голубом халате говорит: «Если собрать все осколки, которые мы сегодня вытащили из мертвых и живых, наберется несколько килограммов».

Школьнику Перару Магди было 12 лет. Его отец погиб в Кувейте в 1991 году. Сейчас тело Перара лежит в гробу в мечети аль Шоала.

«Буш обещал чистую войну, — кричит его дядя, инженер Абдель Зарак, на ломаном английском языке. — Это что, чистая война?»

Мечеть Эль-Буния в центре Багдада. После каждого нового налета ракет или авиации, в мертвой кожеморозной тишине, над городом раздается звучный голос муэдзина.

«Аллах акбар, Аллах акбар…» Мелодия торжественная и в тоже время печально трогательная.

«Расплескалась в улочках окрестных та мелодия, а поющих нет», — как пел мой любимый бард Булат Окуджава. О другой войне.

Мохаммед Насер, 38 лет, стоит посреди пустой, просторной и устланной коврами мечети. В цветных витражах на стенах под потолком зияют дыры. Мохаммед молится в микрофон, нараспев читает суры из Корана. Мощные динамики разносят его зычный, густой и уже немного охрипший баритон по всему кварталу.

Мохаммед в длинной белой рубахе и с черной окладистой бородой чем-то напоминает Паваротти, только живот поменьше.

Говорит, что почти не спал с начала войны. Убежден, что его пение помогает людям пересилить страх и оцепенение.

Рассказал, как к нему спустился зенитчик с крыши соседнего дома и благодарил его за молитвы. Сказал, что, когда слышит его пение, сливается со своей пушкой в одно целое, забывает о леденящем душу ужасе и однажды даже почти попал в самолет.

Лично мне его пение поначалу напоминало более музыкальную версию воздушной сирены. Но потом привык. И мне сейчас даже легче пишется под «охрипший его баритон».

В этих звуках несомненно присутствует какая-то исконная сила и одновременно покорность и отрешенность настоящей веры, независимо от содержания данной конкретной религии.

«Проливается черными ручьями эта музыка прямо в кровь мою»…

В небольшой гостинице в центре города собрались шейхи из различных племен. Сотни шейхов, которые приезжают в последние три дня каждый день в Багдад, это районные и деревенские вожди территориальных отделений разных племен.

Я бы никогда не сумел быть арабом. Очень сложно и хлопотно. Они пишут буквы справа налево, а цифры слева направо. Они не просто мусульмане, они еще шииты или сунниты. Шииты более воинственные и фанатичные. В Ираке среди иракских мусульман около 40 % суннитов и 60 % шиитов. Саддам и почти все главное руководство страны — сунниты. А шииты находятся в униженном положении почти что внутренних врагов. Им даже запрещены некоторые их любимые ритуалы, такие как битье себя в грудь во время шествий с молитвами. К другим религиям в Ираке относятся более чем терпимо. В Багдаде больше десятка христианских церквей. Кстати, второй человек в правительстве, Тарик Азиз, — христианин.

Всего в Ираке, стране с населением 26 миллионов, насчитывается около 150 крупных племен, а всего их около 700, части которых причудливо и хаотично разбросаны по всей стране. Самое крупное включает около 1 миллиона человек. Племена поменьше могут включать несколько тысяч человек. В Ираке около 30 племен, настолько велики и влиятельны, что играют и по сей день важную роль в жизни страны. После 1968 года, когда к власти в стране пришла Баас, по инициативе Саддама, тогдашнего вице-президента, а по существу главного человека, определяющего жизнь страны, племена как традиционные центры влияния и власти в Ираке попали под удар политических реформ Саддама. Главным фактором стала преданность партии Баас и президенту, а архаичная племенная система ценностей, где все в первую и в последнюю очередь подчиняются вождю племени, не очень вписывалась в эту схему. Репрессии не заставили себя ждать. Непокорные вожди племен исчезали и уничтожались. Обвинения были типичные и очень знакомые — заговор с целью свержения государственной власти. У племен отбиралось имущество, транспорт, земля, скот. Очень скоро названия племен были вообще официально запрещены в Ираке. Но племена и племенные отношения продолжали существовать.

Уцелевшие вожди притаились и старались не высовываться и не мешать Саддаму и партии править страной.

Понемногу авторитет вождей и значение принадлежности к племени начали возрождаться. Особенно это стало заметно во время войны с Ираном (1980–1988), когда режиму понадобились сотни тысяч солдат. После шиитских восстаний 1991 года Саддам начал открыто заигрывать с вождями крупных племен, одаривая их машинами, постами в органах власти, полномочиями на местах и деньгами.

В последнее время, по подсчетам различных этнографов, около 80 % населения Ирака считают себя членами того или иного племени. А в сельской местности и все 100 %. Племена, в свою очередь, делятся на тысячи кланов. Известно, что 150 наиболее крупных племен состоят из около 2000 кланов.

Сам Саддам Хусейн из племени Бани Эль-Насири, шейх которого проживает на родине Саддама в Тикрите.

Кланы — это такие укрупненные семьи, которые связывают близкими или дальними кровными узами сотни тысяч обычных семей. Саддам Хусейн выходец из тикритского клана Эльбу-Насир, а семья его носит, если можно так сказать, фамилию Эль-Тикрити.