Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V - Алексей Ракитин
Занявший свидетельское место Амос Дрю (Amos Drew), кондуктор «конки» в восточном Бостоне, подтвердил во время допроса, что в сентябре минувшего года он и его брат Джон (John Drew) подписали заёмное письмо на 650$ на имя Левитта Элли. По факту эта сумма являлась их долгом за землю возле Итона, в Нью-Гэмпшире, которую они купили у Левитта Элли.
Показания Дрю лили воду на мельницу защиты, всецело подтверждая справедливость утверждений адвокатов о материальном достатке подсудимого и имевшихся у него перспективах получения внушительных денежных сумм в будущем. Сторона обвинения не могла проигнорировать такие серьёзные и веско звучавшие утверждения, надо было чем-то парировать сказанное свидетелем. Генеральный прокурор понимал это, но не имел понятия, как именно можно скомпрометировать свидетеля. Главный обвинитель поднялся со своего места для проведения допроса Дрю, важно подошёл к нему и многозначительно спросил у свидетеля, каков его доход и семейное положение. Амос Дрю ответил, что он холост и получает за работу кондуктором 2$ в день.
Генеральный прокурор помолчал, покивал и… сел на место. Допрос свидетеля на этом закончился. Нельзя не признать того, что сторона обвинения в ту минуту выглядела жалкой и совершенно беспомощной!
Следующие свидетели защиты — Натаниэль Палмер (Nathaniel G. Palmer) и Уилльям Брукс (William F. Brooks) — также дали обвиняемому отличную характеристику. Второй из упомянутых свидетелей проживал в восточном Бостоне, а прежде жил в Нью-Гэмпшире, знал Левитта с детства и поддерживал отношения с ним уже в Бостоне.
После Палмера и Брукса свидетельское место занял Джон Смарт (John Smart), свойственник подсудимого, брат его жены. Он рассказал суду о том, что Левитт женат на его сестре уже 21 год, и охарактеризовал его исключительно положительно. Понятно, что Джон Смарт говорил не только от себя лично, но и от имени сестры, хотя, разумеется, делал это опосредованно. Это были очень полезные для защиты показания. На вопрос главного обвинителя о материальном положении Левитта Элли свидетель аккуратно пробормотал, что мало осведомлён на этот счёт, тем самым уклонившись от ответа.
Следующие свидетели — Руфус Барбанк (Rufus H. Burbank) и Джон Карр Левитт (John Carr Leavitt) — также были знакомы с обвиняемым на протяжении многих лет. Первый заявил суду, что общался с подсудимым 14 или 15 лет, а второй, работавший чиновником по сбору налогов в Нью-Гэмшире, познакомился с Элли 20 лет назад. Оба свидетеля в один голос заявили, что Левитт Элли всегда отличался добрым нравом и никогда никому зла не делал.
Разумеется, в суде появился и Джон Элли (John Q. Alley), родной брат подсудимого, тот самый, что после ареста Левитта предложил последнему вексель вместо наличных денег. Джон рассказал суду, что проживает вместе с матерью на семейной ферме в местечке Итон (Eaton) в Нью-Гэмпшире. Он полностью подтвердил показания других свидетелей о денежных делах брата в сентябре минувшего года, рассказал о продаже Левиттом своей фермы, получении расписки от братьев Дрю и прочих деталях. Джон особо подчеркнул, что 5 ноября денег Левитту не передавал.
Генеральный прокурор был чрезвычайно дотошен в ходе перекрёстного допроса этого свидетеля. Отвечая на его вопросы, Джон подробно объяснил появление заёмного письма братьев Дрю, рассказал, что брат в общей сложности продал 300 акров земли в Итоне, уточнил детали некоторых взаиморасчётов с Левиттом. По словам свидетеля, он в последний раз заплатил Левитту 50$ наличными спустя 3 или 4 недели после 25 сентября. Отвечая на вопрос главного обвинителя об обстоятельствах конфликта с братом, пояснил, что Левитт отказался удовлетвориться векселем и потому он, Джон Элли, продолжал погашать долг наличными. После ареста брата Джон передавал деньги Дэниелу Элли (Daniel L. Alley), сыну Левитта, своему племяннику, так что никакого конфликта между братьями, в общем-то, и нет.
Окружной прокурор Мэй, сменивший Генерального прокурора в роли допрашивающего, явно остался неудовлетворён тем, как отвечал Джон Элли, а потому его вопросы, адресованные свидетелю, стали касаться тем, вообще никак не связанных с событиями 1872 года. Обсуждая долги и общее материальное положение обвиняемого, Мэй стал всё более уклоняться в глубину минувших лет и дошёл до 1869 г. [т. е. за 3 года до интересующего суд интервала!]. Ничего подозрительного или двусмысленного Джон Элли окружному прокурору так и не сказал, объяснив очень чётко и ясно характер движения денег брата. Интересно то, что судья не препятствовал всем этим бухгалтерским блужданиям, явно рассчитывая услышать нечто компрометирующее, но, как сказано выше, продолжительный перекрёстный допрос не оправдал возлагавшихся на него ожиданий.
Череда следующих свидетелей — Альберта Уотсона (Albert Watson), Якоба Мэнсона (Jacob Manson), Элдена Снэлла (Alden Snell), Йотана Хармона (Jotham Harmon) — дружно охарактеризовала подсудимого с наилучшей стороны и проделала это в высшей степени убедительно. Альберт Уотсон, например, владел 2-я магазинами на Тремонт-стрит и Шоумут авеню (Shawmut ave) и на протяжении последних лет вёл с Элли финансовые дела, в частности, неоднократно ссужал его деньгами. Никогда никаких проблем Левитт своему кредитору не доставлял, а характер и поведение подсудимого всегда были выше всяких похвал. А Йотан Хармон был знаком с Левиттом Элли уже 35 лет и за все эти годы ни разу не слышал ничего, способного опорочить репутацию последнего.
В целом, череда свидетелей, положительно характеризовавших подсудимого, выглядела очень убедительно, но однообразно. Члены жюри присяжных, как и судья, не могли исключать того, что все эти люди ошибаются, поскольку человек, вообще-то, является существом лживым и способной очень ловко обманывать. Поэтому защите Левитта Элли было очень важно не просто показать, что обвиняемый — хороший человек и потому он никого не убивал, а разрушить именно ту версию преступления, которую выстроила сторона обвинений. И защита отыскала-таки потрясающего свидетеля, оказавшегося способным подорвать весь фундамент официальной версии событий, произошедших вечером 5 ноября 1872 года.
Вызванная для дачи показаний Элизабет Портер (Elizabeth L. Porter), сообщила во время допроса, что проживает в доме № 17 по Доувер-плейс (Dover place) вместе с мужем и дочерью и 5 ноября 1872 года их семья принимала в своём доме гостей. По этой причине «привязка» по месту и времени выглядела вполне надёжной.
