Дмитрий Павлов - На пути к Цусиме
Зато свою первую и главную, чисто разведывательную, задачу Ижима в значительной степени выполнить удалось. Английский поверенный в делах в Стамбуле информировал бывшего японского консула об условиях, на которых Турция согласилась пропустить через свою территорию российские суда, а также об оговоренном времени их прохода. Сведения о самих этих кораблях Ижима получил от своих агентов в Одессе, а наблюдение за их прохождением через Босфор и Дарданеллы организовал с помощью все того же Накамура, а также другого отуреченного японского «торговца», отставного офицера Торадзиро Ямада. Осенью 1904 г. возникла опасность, что Ижима- «Мацумото» будет раскрыт русской контрразведкой, и в октябре Макино отозвал его в Вену. Однако созданная им агентура продолжала функционировать, и Токио, хотя и с некоторым опозданием и не вполне точно, но все‑таки был информирован о проходе через проливы российских судов.
Параллельно с Макино и Ижима о движении кораблей российского Добровольного флота японское правительство извещал военно–морской атташе в Лондоне Макото Кабураги, которого соответствующей информацией снабжало британское Адмиралтейство. Интересно, что в секретный бюллетень о состоянии российских военно–морских сил, который периодически рассылался из Токио высшим флотским офицерам, в основном попадали сведения Кабураги — очевидно, компетентности собственных дипломатов отдел военно–морской разведки японского Морского штаба доверял меньше, чем английских союзников [295].
Российской контрразведке удалось установить плотный контроль за деятельностью японской агентуры в Константинополе. Залогом успеха явилась серьезная подготовительная работа, которая предшествовала командировке Тржецяка. Она была изложена в специальной записке Департамента полиции и предусматривала:
«1). Сделать сношение с Морским министерством об оказании этому штаб–офицеру содействия в случае нужды находящимся в Константинополе станционером и о предоставлении, в случае нужды, парового катера и людей; об оказании содействия всеми находящимися на Черном море военными судами и судами Добровольного флота;
2). Сделать сношение с тем же Министерством о предоставлении подполковнику Тржецяку свидетельства или вида на жительство на имя Александра Константиновича Цитовского […];
3). Делать сношение с Министерством иностранных дел об оказании содействия подполковнику Тржецяку посланниками в Бухаресте, Софии и Константинополе, а также консулами и вице–консулами в Констанце (Кюстенджи), Сулине, Варне, Бургасе и Салониках;
4). Сделать сношение с Главным штабом об оказании этому штаб–офицеру содействия военными агентами в Бухаресте, Софии и Константинополе; […]
6). Сообщить русским жандармским властям по побережью Черного моря, главным образом, в Николаеве, Севастополе и Одессе, о цели командирования Александра Константиновича Цитовского и об оказании ему содействия при выполнении возложенного на него поручения» [296].
Все перечисленное было сделано. 16 июня Департамент полиции предписал жандармским властям губерний черноморского побережья «озаботиться учреждением самого тщательного наблюдения за всеми прибывающими из‑за границы на пароходах лицами, обращая особо тщательное внимание за приезжающими японцами». Тржецяку же им надлежало «оказывать полное содействие, а равно исполнять его требования, предъявленные в телеграммах за подписью «Цитовский»» [297].
25 июня, снабженный на первое время тремя тысячами рублей, шифрами и заграничным паспортом на имя А. К. Цитовского (а также чистыми бланками пятью других — на всякий случай) из Одессы Тржецяк отправился в Стамбул, где его уже ждали его сотрудники. В основном это были филеры, ранее работавшие под его руководством в Бухаресте, украинцы, греки и черногорцы по национальности, причем как мужчины, так и женщины.
С помощью работников российской дипломатической миссии в Стамбуле, и в первую очередь военно–морского атташе Шванка, «агентура» Тржецяка быстро установила наблюдение как за всеми проживавшими здесь японцами, так и за подозрительными судами, которые следовали из Средиземного моря в Черное. В качестве одного из сценариев вероятного развития событий предполагалось, что Тржецяку придется следить за передвижениями японцев не только в черноморских проливах, ной в портовых городах других государств. Поэтому в черноморских портах Румынии и Болгарии на него в качестве наблюдательных агентов работали сотрудники российских консульств, а также специально нанятые местные лодочники и рыбаки, которым в случае необходимости было предписано обращаться за содействием к российским жандармским властям в Николаеве, Одессе или Севастополе. Вдобавок в августе 1904 г. по совету Тржецяка директор Департамента полиции обратился к болгарскому министру–президенту Рачо Петрову с просьбой «об учреждении наблюдения со стороны болгарской полиции за японцами, находящимися на болгарской территории» [298]. По указанию управляющего Морским министерством Ф. К. Авелана, в помощь жандармскому подполковнику в Сулин в устье Дуная под предлогом охраны российских рыболовных промыслов были направлены миноносец (№ 270) и транспорт «Буг», а одному из двух судов, находившихся в распоряжении русского посольства в Турции (так называемых «стационеров»), было предписано находиться в Константинополе безотлучно [299].
Наблюдательная служба Тржецяка в самих черноморских проливах была организована следующим образом. «Ежедневно вечером, — рассказывал он, — я получаю список всех приходящих пароходов (приходящих пароходов бывает ежедневно до 20) и выбрав из них подходящие пароходы, я сообщаю их названия нашим людям, работающим на Босфоре. Наблюдение ведется главным образом в таможнях в Пера и Стамбуле и лишь в особо важных случаях люди выезжают в Босфор на яликах (выезды эти воспрещены местною таможнею, и приходится действовать подкупом.). [.] Независимо от нашего наблюдения на Босфоре Шванк имеет и свое, но таковое нам не может передать по конспиративным соображениям. Я лично против этого ничего не имею, так как лучше, если мы будем взаимно проверять друг друга» [300].
Для Тржецяка не стали секретом ни связи Накамура во дворце султана, ни явное покровительство английских дипломатов «турецким» японцам, ни контакты последних с Веной, где, как писал он, «проживает бывший японский одесский консул — главный распорядитель военно–разведочного дела японцев в Европе» [301]. Японским резидентом в Турции Тржецяк считал Накамура, а Ямада — его помощником, или «начальником штаба». О том, что под именем Мацумото скрывается сам Ижима, он, не зная его в лицо, не ведал. Смутные подозрения о его истинной роли у русских контрразведчиков появились только тогда, когда они выяснили, что ежемесячно этот «журналист» получал 2 тыс. франков (750 руб.), а на текущем счете в Оттоманском банке хранил 10 тыс. турецких лир, или 86,5 тыс. руб. «Т. Ямада […] вместе с Накамурой, — сообщал Тржецяк уже через несколько дней после приезда в Стамбул, — законтрактовывает для японского правительства суда, сообщает в Токио об общественном мнении турок, о текущих местных событиях, доставляет сведения о планах русского правительства и его намерениях, приобретает уголь, провиант и высылает таковой в Японию. Ямада тщательно конспирирует себя и сравнительно редко показывается в городе» [302].
Скоро Тржецяк убедился, что наиболее деятельные члены местной японской колонии не имели возможности и, вероятно, намерений нападать на русские военно–транспортные суда и в лучшем случае планировали лишь наблюдать за их проходом через проливы. Об этом свидетельствовали их частные разговоры, подслушанные агентами Тржецяка, а также их корреспонденция, полученная через подкупленных почтовых чиновников, либо выкраденная его сотрудниками у самих получателей. Так была добыта почтовая открытка из Токио на японском языке на имя Ямада, которая пришла 18 июля. В ней некто Такасака, в частности, писал: «Мнения общества и правительства в Вашем месте прошу нам сообщать [.] Мы были бы рады иметь постоянные сведения о планах, происходящих событиях и разных особенностях нашего врага [.] Будьте на страже относительно движений наших врагов в ваших водах и предупреждайте нас о новых опасностях, дабы нас не застали врасплох. Будьте осторожны в Ваших действиях. Не забывайте, что Вы представляете правительство» [303].
Вскоре российскому контрразведчику представилась возможность ознакомиться с содержимым личных вещей «Мацумото» (т. е. Ижима), который перебрался на берег Босфора и поселился в гостинице в Терапии. Агент Тржецяка Г. Мелас, «взяв смежный номер с Матцумото, подставил ему нашу женщину, назначившую Матцумото свидание в саду, а сам, без соблюдения правил Устава уголовного судопроизводства, произвел в вещах Матцумото формальный обыск» [304]. На основании всех полученных данных в августе Тржецяк окончательно пришел к выводу, что диверсии против русских судов в черноморских проливах маловероятны. Несмотря на это, его «агентура» вовсе не была свернута, напротив — сначала Департамент полиции, а затем и Главный морской штаб санкционировали ее расширение на Пирей и Смирну, которые в будущем могли для японцев сыграть роль перевалочных баз на пути из Порт–Саида в Стамбул. В Пирее был завербован местный житель, грек Сократ Арханиотаки, а в Смирне в нужном для контрразведки направлении начал действовать тамошний российский вице–консул Г. Д. Фотиади.
