Газета Завтра Газета - Газета Завтра 362 (45 2000)
У людей же пол имеет совершенно иной смысл, иное содержание, иную причину быть.
Субъектность — это способность растворить плотность внешнего объекта, снять его внеположное наличие через уникальную операцию познания. Именно наличие субъекта делает реальным существование объекта как его противоположности. Если бы не было субъекта, то вся реальность перетекала бы сама в себя без помех и преград. Субъект — это первый и главный принцип различения, дифференциации. Он вносит в мир пропорции и границы, структуру и упорядоченность. Мужчина есть воплощение субъекта. Точнее, он должен быть воплощением субъекта по видовому предназначению. На самом же деле, это, увы, далеко не так. Данность резко контрастирует с заданием.
Женщина — объект. Но объект в рамках человеческого вида. А следовательно, она наделена особым исключительным качеством. Она не просто один из объектов, она всеобъект, Великая Мать, магическая протоплазма реальности. Она не просто самка, потому что это из нее сотканы живые и неживые миры, самцы и самки, атомы и организмы в той степени, в какой они объектны. Бескрайнее многообразие возможностей бытия сосредоточено в женщине. И все это многообразие представлено на рассмотрение, использование, снятие, игру, наслаждение, борьбу субъекту-мужчине.
Мужчина и женщина. Мыслящий и его мысль. Его всемысль. Слова "мужчина", "муж" (то есть человек) во многих языках (и в русском) однокоренные со словом "мысль". "Муж" — тот, кто думает. О чем? О женщине, о живом объекте, суммирующем соцветие окружающего бытия.
3. Венчание невидимок
Одним из фундаментальных качеств нормального мужчины является невидимость. Это свойство субъекта. Субъект есть тот, кто смотрит, а не тот, на кого смотрят. Тот, кто понимает, а не тот, кого понимают. Мужчина, строго говоря, не имеет права смотреться в зеркало, фотографироваться, быть изображенным на портретах. В традиционной мифологии и волшебных сказках есть множество сюжетов, посвященных невидимкам. Все они тем или иным образом связаны с метафизикой субъекта и структурой мужского начала.
Человек, обретающий способность быть невидимым, становится настоящим мужчиной. Объектный, материально-женственный аспект его сводится к нулю, испаряется. Он концентрируется в агрессивную подвижную волевую стихию, в порыв ветра, в золотой дождь Зевса, в прозрачный сгусток умного напряжения, проницающий многообразные женские миры и узлы живой материи без преград, без сопротивления, без помех.
Невидимка обретает свою невидимость через особый предмет — чаще всего шапку или кольцо. И шапка и кольцо — атрибуты царской власти, и, вместе с тем, атрибуты брака. О том, что таинство помазания на царство (или иные формы королевской инициации) и ритуалы брачных церемоний очень похожи, много писали историки религий. Достаточно вспомнить, что свадьба и возведение на престол называется одним и тем же словом "венчание". "Венец" — это и есть шапка. Обычно круглая, как и кольцо (царское или обручальное).
В древности существовал обычай прятать царских детей в темные погреба, чуланы, не освещенные солнцем. Это рудименты более древних культов, когда цари вообще скрывались от народов и племен, так как их могущество и невидимость считались магическими синонимами.
Царь в традиционном представлении и есть высший субъект, мужчина и человек по преимуществу. В той степени, в которой мужчина (даже самый захудалый) является субъектом (то есть собственно, мужчиной), в той степени он обладает царским достоинством. Во время православного брака ему напоминают об этом короной-венцом.
Алхимическая традиция, которая постоянно обращается к царскому символизму, для характеристики мужского начала, "герметического огня", знает и такое выражение: "невидимый деятель", agent invisible. Это и есть субъект познания, тайнодействие мужской души, непреклонный луч, раскрывающий замысел вещей через снятие их давящего наличия.
Невидимость и есть мужественность... Что может быть более невыразительным и однообразным, чем солдатская или офицерская униформа?! Всегда одинаковая, деиндивидуализированная, защитного цвета (чтобы носящий ее не выделялся, сливался со средой и природой, то есть был "невидимым"). Но именно человек в униформе столь фасцинирует женщин (естественно, нормальных женщин), вызывая горячую непреодолимую дрожь, пробуждая глубинные пласты материи делания. Сами же женщины предпочитают одеваться разнообразно, изобретательно, неординарно, ярко, броско. Они хотят быть как можно более видными, видимыми, привлекательными, чтобы попасть в зону внимания тех, кто, напротив, стремится быть неузнанным и незаметным.
Даже в современном искореженном мире женское сердце не может оставаться равнодушным к человеку в скромной военной форме. Так Мать-Сыра-Земля покрывается весенней роскошью убранств, чтобы привлечь к себе животворное огненно-влажное внимание однообразно невозмутимого, холодного неба.
4. Паралитик вечности
Мужчина как субъект должен быть неподвижен. Он — полюс, из которого все вытекает и к которому все возвращается. Он всепредок и всепотомок, всеотец и всесын. Он носит в своей глубине ось мироздания, его душа крепко связана с истоком вещей. Вокруг него вращается мир. Поэтому он спокоен, жесток и равнодушен. Холоден для извивов преходящей внешней стихии, изображающей драму там, где налицо просто недостаток ума. Плоские трагедии идиотов, хаос недоумков, динамика ментальных уродцев не интересуют сознание мужчины, не способны вовлечь его в хаос поверхностной истории. Это сфера базара и женщин. Причем некачественных, малопривлекательных женщин. Женщин, неудержимо влекомых к темным путям обезьяны...
Так же неподвижен был Илья Муромец — русский богатырь, русский архетип. Он покидает центральное место только тогда, когда беспорядок периферии, хаос предавших свою миссию и свой тип мужчин грозит тотальным развалом всего священного круга Святой Руси. Колесо бытия слетает со своей оси, и тот, кто стоит в центре этого колеса, вынужден заняться починкой всей колесницы. Илья Муромец "сиднем сидел" в Золотом веке, когда культ полюса, культ мужчины соблюдался всем ансамблем двуногих. Его заставил сойти с места лишь темный век, начало русской "кали-юги".
Индуистская традиция ту же идею неподвижности мужчины описывает странной формулой: "паралитик вечности". Таков космический мужчина индусов, Пуруша. Он не может ходить, но может смотреть. Его пара — Пракрити, напротив, слепа и тупа, но имеет сильные и сочные конечности. Она берет Пурушу на покатые соблазнительные плечи, и он указывает ей путь. Так движется странная пара космических первогигантов по сложным лабиринтам пульсирующего бытия. Когда даме надоедает таскать на себе "паралитика", она сбрасывает его, и мир впадает в праисторический хаос... Неосторожный, необдуманный поступок.
Иногда неподвижность мужчины-субъекта описывается как состояние сна. Настоящий мужчина — всегда спящий. Поэтому он неподвижен и невидим. Бодрствование с его неизбежным плебейским наполнением слишком унизительно для господина. Ему необязательно ощупывать и наблюдать материальные предметы, существа, события, которыми намертво засорены пространства дня. Во сне он распоряжается тонкими душами вещей, их "внутренними женщинами", субтильными двойниками. Власть сна гораздо выше власти бодрствования. Настоящий мужчина постоянно спит. Как метафизический медведь в берлоге духа. Он пробуждается только в крайних случаях. Тогда он становится берсеркером и яростно наказывает онтологических лилипутов, нарушивших мерный сон господина вещей.
Отсюда легенды о спящем императоре, скрытом царе, о тайной пещере, где пребывает чудесным образом избежавший смерти властелин.
5. Сам себе свадьба
К сожалению, сегодня гордое слово "мужчина" ассоциируется с "самцом человеческим": агрессивным (или пытающимся быть таковым), бодливым и упрямым двуногим каприкорном. Такой "ближневосточный" типаж, навязчивый и однообразный, давно вытеснил более адекватное представление о мужчине-субъекте, о его роли, его стиле.
Самец активен от отчаяния, от необратимой вброшенности в закрытый со всех сторон мир материи. Так в бессилии царапают стены камер буйные пациенты. Рождение самца — колоссальный подвох, бритвенная ирония бытия, издевательство высших развоплощенных существ над оживленными зоомашинами. Самец не знает, что ему делать с психологическими и анатомическими избытками. Он слепо пытается хоть как-то их применить, куда-то поместить, каким-то образом пристроить. Но коварные и засасывающие миры раскинувшейся вокруг плоти деловито приходуют активиста, нарезают пластинками, ловко приспосабливают к колыхательным процессам не имеющей своей собственной жизни материи. Весь "самцовый патриархат" есть не что иное, как слепое обслуживание "нижней матери". И чем больше жен, наложниц, любовниц, тем слабее мужское начало наивно торжествующего простака. Вместо судьбы крылатого путешественника — жалкий удел мельничного жернова, обреченного на прокорм ненасытных матрон, повязанных тайным заговором "кукушкиных слезок", страшной "мужененавистнической" клятвой ордена амазонок.
