Николай Васильев - Америка с чёрного хода
В бруклинских «сламс» я встречал безработных, не имевших работы уже в течение нескольких лет. Одни из них жили подаяниями, другие кое-как пробавлялись случайной работой. Многие находились на последней грани нищеты и голодного истощения. В семье безработного Джеймса Кигана, состоявшей из четырех человек, единственным источником дохода являлся заработок тринадцатилетнего Макса, торговавшего газетами. Часто нам указывали на случаи проституции опустившихся несовершеннолетних обитательниц «сламс» или на темные промыслы подростков мужского пола.
В полутемной комнате мы застали мужчину, сидевшего на койке возле больной женщины. На глаз можно было определить, что в комнате не больше двенадцати квадратных метров. Но Питер Керн и его больная жена живут здесь не одни, они делят эту конуру с другой семьей из трех человек. Я осматриваю комнату. В ней всего одна кровать, занимаемая четой Керн. Значит, остальные жильцы спят на полу. В углу видна груда хлама, которая, по-видимому, служит им постелью. Кроме двух ломаных стульев, нет никакой мебели. Стены комнаты, некогда оштукатуренные, обезображены желтыми потеками. Во многих местах штукатурка осыпалась. Всюду видны следы примитивной борьбы с клопами. Небольшое окно упирается в стену соседнего дома и поэтому почти не дает света. Электрическим освещением жильцы явно не пользуются: с потолка свисает провод, но лампочки на нем нет, – это предмет роскоши, для них совершенно недоступной. Комната в целом производит крайне тягостное впечатление. Но что другое можно ожидать от нью-йоркских «сламс»?
У Питера Керна очень подавленное настроение. Видимо, он сравнительно недавно попал в такие ужасные условия и вся эта обстановка, усугубленная болезнью жены, угнетает его. С полгода назад он был уволен с металлургического завода. Задаем ему вопрос, почему его уволили.
– Почему? – уныло переспрашивает он. – Видите ли, я стар, а заводу нужны молодые, здоровые рабочие. Во время войны я тоже котировался, а теперь вот вышел в тираж.
Питер Керн стал жертвой бесчеловечной практики американских предприятий, предпочитающих иметь дело с людьми не старше тридцати пяти – сорока лет. Остальные рабочие рассматриваются ими как неполноценные. После войны хозяева снова начали безжалостно выбрасывать за ворота пожилых рабочих, силы которых подорваны потогонной системой. На вид Питеру Керну около пятидесяти лет, – значит его песенка спета. Я, однако, решаю уточнить его возраст. Ответ повергает меня в удивление: Керну всего тридцать восемь лет, но никто не даст ему меньше пятидесяти, настолько он измотан тяжелой борьбой за существование.
– Что же вы будете делать дальше?
– Дальше? – снова переспрашивает «старик». – Дальше – на свалку. Вот вместе со старухой…
«Старуха», женщина лет сорока, которой, однако, можно было дать все шестьдесят, хворала уже долгое время. Лечение Кэтрин Керн поглотило все сбережения семьи, так как медицинское обслуживание в Америке, являющееся частным бизнесом, требует больших денег. И вот уже полгода, как на оплату счетов врачей больше нет средств. Кэтрин Керн остается теперь без всякой медицинской помощи.
– Правительство должно помочь нам, оно обязано выдавать пособия безработным! – с внезапно проснувшейся энергией говорит Керн. – Надо заставить его сделать это. Не можем же мы все погибнуть от голода и болезней. Нам нужно хорошее правительство, которое думало бы не только о хозяевах, но и о рабочих.
Керн горячо рассказывает нам о своей тяжелой жизни. Вспышка энергии преображает «старика». Его слова идут из самой глубины души, они выстраданы им, – это результат его повседневных дум о куске хлеба, который не на что купить, о болезнях, которые не на что лечить, о надвигающейся нищей и голодной старости. Отсутствие государственного социального страхования, отсутствие пособий по безработице и крайняя дороговизна жизни делают ужасным положение американца, оставшегося без работы. «Сламс» Нью-Йорка и других городов США буквально кишат людьми, находящимися в положении Питера Керна.
Мы слушаем его со стесненным сердцем. Уж если так невыносимо жить «старикам», не достигшим и сорока лет, то каково же тогда приходится людям преклонного возраста! Впрочем, американские трудящиеся, в особенности из числа низкооплачиваемых рабочих и служащих, не имеющих возможности откладывать сбережения «на черный день», редко доживают до преклонного возраста. Чаще всего их жизнь обрывается значительно раньше.
Дело в том, что, по официальным данным, почти 80 % американских семей не имеют средств на лечение серьезных болезней. Стоимость лечения даже в дешевых больницах, созданных благотворительными обществами, равна пятидесяти – двумстам долларам в неделю, а в частных больницах она фантастически высока. Амбулаторное лечение обычного гриппа обходится в сумму, примерно равную недельному заработку рабочего средней квалификации. Бесплатной же медицинской помощи почти не существует. Только вследствие отсутствия медицинского обслуживания в США ежегодно умирает триста двадцать пять тысяч больных и инвалидов. Приводимые в докладе руководителя Федерального бюро социального обеспечения Оскара Юинга сведения показывают, что более двадцати пяти миллионов человек, то-есть свыше одной шестой части всего населения страны, страдают теми или иными хроническими болезнями. При существующих в США условиях они – кандидаты в преждевременные покойники. Ежегодно в результате болезней или несчастных случаев двести пятьдесят тысяч человек превращаются в инвалидов, непригодных к труду. Их участь – это участь Питера Керна. Цифры доклада Юинга – красноречивое опровержение одного из мифов, сочиненных пропагандистами «американского образа жизни», – мифа о «самой здоровой в мире нации», якобы населяющей Соединенные Штаты.
В Бруклине Морли познакомил меня также с семьей Антонио Фогарти, тридцатилетнего слесаря с судовой верфи. Семья слесаря, состоящая из самого Антонио, его жены Энни и двухлетнего сына Майка, занимала отдельную комнату в густо населенной квартире. В комнате едва можно было повернуться, но на фоне жилищных условии других обитателей «сламс» она казалась чуть ли не шикарной квартирой. Антонио бросил на этот счет шутливое замечание; которое вызвало ворчливую реплику Энни:
– Ты все зубоскалишь. Вот выгонят тебя с работы, так и нам придется пустить в комнату жильца.
На судоверфи намечается очередное сокращение рабочих. По мнению четы Фогарти, Антонио попадет в число сокращенных.
Я оглядываюсь, чтобы представить себе, как устроится семья Фогарти, если в комнату вселится еще один человек. Энни улавливает мой взгляд.
– Я прямо не представляю себе, как мы тогда здесь будем жить, – горестно говорит она и добавляет, с нежностью поглаживая черные кудри безмятежно спящего Майка: – Сомневаюсь, чтобы этот малыш появился на свет божий, если бы я предвидела такую участь.
– Не бойся, – утешает ее Антонио, – как-нибудь выкрутимся, не всегда же так будет.
История семьи Антонио Фогарти – это история миллионов американских семей. С 1935 года Антонио не имел постоянной работы, скитаясь в поисках ее по всей стране. В 1940 году он осел в Нью-Йорке, где получил работу на верфях, расширявшихся в связи с выполнением военных заказов. Сначала он был коечным жильцом в «сламс», а затем, когда женился на Энни, тоже работавшей тогда на верфях, поселился в отдельной квартирке из двух комнат. Антонио показалось, что судьба наконец улыбнулась ему и что теперь пойдет все хорошо. На первых порах Антонио не разобрался в том зловещем парадоксе, каким является капитализм, не понял всей чудовищности того, что пресловутая «американская система» сумела предоставить работу миллионам безработных только во время войны и вследствие войны, когда в армию и во флот было призвано свыше одиннадцати миллионов молодых людей. Он лишь смутно понимал, что было что-то ненормальное в том, что его истосковавшиеся по работе руки нашли себе применение только тогда, когда на полях сражений потоками лилась кровь миллионов людей, когда гибли миллионы мирных жителей – мужчин и женщин, стариков и детей, юношей и девушек. Он гнал от себя мысль, что его благополучие временное и шаткое, он радовался, что у него есть пристанище, что он смог наконец жениться без опасения голодать вдвоем. Тогда-то они с Энни и решили, что им пора иметь ребенка. Но одновременно с появлением ребенка пришел и конец войне. Чета Фогарти встретила его со смешанным чувством облегчения и тяжелых предчувствий. Эти последние вскоре начали сбываться: Энни пришлось бросить работу, так как закрылись ясли, куда она отдавала ребенка. В женской рабочей силе предприятия больше не нуждались. Ясли и детские дома, созданные в военное время, с тем чтобы вовлечь женщин в производство, повсеместно ликвидировались как ненужная роскошь. Затем из-за материальных трудностей семье Фогарти пришлось переехать из отдельной квартиры в одну комнату.