Айн Рэнд - Капитализм: Незнакомый идеал
На рубеже веков была очень популярна поговорка, красноречиво иллюстрирующая вышесказанное: «Возможность ходить без галстука возвращается спустя три поколения». Если способный человек, сам сколотивший свое состояние, оставит его недостойному наследнику, его внуку вновь придется одевать рабочую одежду и отправляться на непрестижную работу (и вряд ли он сумеет стать губернатором штата).
Смешанная экономика - в том ее полусоциалистическом или полуфашистском варианте, который мы наблюдаем сегодня, - защищает владельцев непродуктивных состояний, пытаясь заморозить общество на текущей ступени развития, разбив людей на классы и касты и создавая все больше сложностей на пути желающих перейти из одной касты в другой. Таким образом, получив состояние до того, как социальная заморозка завершилась, наследник может не бояться конкуренции, подобно наследникам феодальной эпохи.
Обращает на себя внимание большое число наследников крупнейших промышленных империй, миллионеров во втором и третьем поколении, отстаивающих идею социального государства и шумно требующих все более и более жесткого контроля над экономикой. Целью и жертвами подобного контроля становятся талантливые новички, которые в свободной экономике сместили бы этих наследников с пьедестала, - люди, с которыми наследникам не под силу было бы конкурировать.
Как писал Людвиг фон Мизес в «Человеческой деятельности»:
«Сегодня налоги зачастую съедают львиную долю "непомерных" доходов любого новичка в бизнесе. Он оказывается не в состоянии аккумулировать капитал, развивать свое дело, - он никогда не станет владельцем крупной компании, равным среди крупнейших промышленников. Давно существующие компании не заинтересованы в том, чтобы бояться конкуренции с его стороны, - и на страже их интересов стоит сборщик налогов. Они могут безнаказанно продолжать действовать по старинке… Действительно, налог на доходы мешает и им аккумулировать новые капиталы. Однако для них гораздо важнее, что всяческие опасные выскочки в подобной ситуации вообще не в состоянии аккумулировать сколько-нибудь значительную сумму. Крупные компании оказываются в привилегированном положении благодаря существующей налоговой системе. Таким образом, прогрессивное налогообложение препятствует экономическому прогрессу и способствует застою…
Интервенционисты жалуются, что крупный бизнес становится все более забюрократизированным и менее гибким, что талантливые новички больше не в состоянии пробиться в сферы установившихся интересов старых состоятельных семей. Однако, хоть их жалобы и справедливы, все, перечисленное ими, является результатом их собственной деятельности».
Июнь 1963 г.
Целесообразность капитализма
Правда ли, что свободная капиталистическая экономика становится менее эффективной с усложнением общественной структуры?
Это утверждение - еще одна банальность коллективистов, которую те привычно повторяют, даже не пытаясь доказать или привести какие-либо обоснования. Изучив его внимательно, мы поймем всю его абсурдность.
Уровень свободы, необходимый для достижения высокого уровня промышленного развития, - предусматривающего высокую степень сложности общественной ткани, - требуется и для того, чтобы этот уровень поддерживать. Утверждение, что общество стало более сложным, в действительности означает, что на той же географической территории теперь проживает больше людей, имеющих дело друг с другом, что они вовлечены в растущее число разнообразных занятий, участвуют в более сложных и разнообразных производственных отношениях. В этих фактах нет ничего, хотя бы теоретически оправдывающего отказ от экономической свободы в пользу государственного «планирования».
Напротив, чем сложнее экономика, тем чаще приходится делать выбор и принимать решения, - а значит, тем менее выполнимым становится тотальный контроль над этими процессами со стороны центральной власти. Если существуют ступени абсурда, то разумнее было бы предположить, что примитивная доиндустриальная экономика может быть без разрушительных последствий отдана под контроль правительства. Однако предположение о том, что высокоиндустриальное общество, основанное на научных достижениях, может существовать на основе рабского труда, обнажает лишь варварскую невежественность его авторов.
Необходимо заметить: те же люди, которые поддерживают данное утверждение, утверждают, что развивающиеся страны не готовы к экономической свободе, что их примитивный уровень развития делает социализм единственно возможной для них экономической моделью. Таким образом, утверждая, что страна с недостаточным экономическим развитием не готова к свободе, они в то же время считают, что слишком высоко экономически развитым странам свобода также не дозволяется.
Оба этих утверждения являются шатким рациональным обоснованием позиции государственников, так и не сумевших понять, что именно сделало возможным развитие промышленной цивилизации.
Ноябрь 1963 г.
6. Золото и экономическая свобода
Алан Гринспен
Почти истерическое противодействие золотому стандарту - вот пункт, который объединяет государственников, придерживающихся самых разных политических убеждений. Они, похоже, чувствуют - причем куда более ясно и глубоко, чем многие сторонники свободной экономики, - что золото и экономическая свобода неразделимы, что золотой стандарт - лишь ее инструмент, и что одно подразумевает другое.
Чтобы понять истоки подобного антагонизма, необходимо для начала осознать особую роль золота в свободном обществе.
Деньги - общий знаменатель любой экономической транзакции. Они служат посредником в обмене, поскольку принимаются всеми участниками экономического обмена в качестве платы за товары и услуги. Таким образом, они могут служить мерилом экономической ценности и способом ее сохранения, то есть средством сбережения.
Существование подобного средства - необходимое условие разделения труда. Если бы у человечества не было такого принимаемого всеми мерила объективной ценности, как деньги, людям пришлось бы пользоваться примитивным бартером или жить в автономных фермерских хозяйствах, отказавшись от бесчисленных преимуществ специализации. Если бы у человечества не было способа сохранения ценности, то ему пришлось бы отказаться от сбережений, а значит, ни долгосрочное планирование, ни обмен не были бы возможны.
Предмет, который будет обеспечивать посреднические функции в экономике достаточно комфортным для всех участников рынка образом, невозможно выбрать произвольно. Во-первых, он должен сохранять свою ценность достаточно долгое время. В примитивном обществе, на самом низком уровне благосостояния, зерно могло вполне успешно выполнять роль товара-посредника, поскольку процессы обмена происходили лишь во время или сразу после сбора урожая, и никто не задумывался о сохранении излишка прибавочной стоимости. Однако когда ее сохранение становится значимым - в более цивилизованных, более богатых обществах, - всеобщий эквивалент должен сохранять свою ценность в течение более продолжительного срока. Обычно эти функции исполняет металл: его преимущества заключаются в однородности и легкости деления на части. Любой кусок металла как две капли воды похож на другие такие же куски, и их можно отливать и штамповать в любом количестве. Драгоценные камни, к примеру, не обладают ни одним из этих двух ценных качеств.
Что еще более важно, всеобщий эквивалент должен принадлежать к числу предметов роскоши. Стремление человека к роскоши беспредельно, а стало быть, на соответствующие товары всегда будет спрос, а также их в любой момент можно с легкостью сбыть с рук. Зерно - это роскошь в голодающих обществах, однако процветающие цивилизации относятся к нему иначе. Сигаретам не свойственно исполнять функцию денег, однако в Европе в период после Второй мировой войны они использовались именно в этом качестве и считались роскошью. Словосочетание «предметы роскоши» предусматривает редкость, а также высокую стоимость каждого предмета. Последнее свойство обеспечивает такому товару легкость в переноске и использовании: к примеру, одна унция золота стоит столько же, сколько полтонны чугуна в чушках.
На ранних стадиях развития денежной экономики в качестве всеобщего эквивалента может использоваться несколько разных видов товаров, поскольку все они на соответствующей ступени экономического развития будут удовлетворять соответствующим условиям. Однако постепенно один вид эквивалента вытеснит все остальные, обретая все большую популярность. Люди предпочитают сохранять излишек стоимости в том эквиваленте, который имеет наибольшее хождение, что, в свою очередь, обеспечит ему еще более широкое распространение. Процесс скоро приведет к тому, что на рынке останется один-единственный товар - всеобщий эквивалент. Использование единого эквивалента имеет те же преимущества, какие денежная экономика имеет перед бартерной: оно позволяет производить обмен в куда более широких масштабах.