Николай Костомаров - Руина, Мазепа, Мазепинцы

ими протектор Карл XII собирался уходить’ из султанских

владений: турки прогоняли его из своего края. Немногие из мазепинцев

готовы были следовать за ним, но другие хватились за попытки

примириться с царем и испросить себе от государя прощение. Они

774

обратились к иерусалимскому патриарху и упрашивали его

ходатайствовать за них перед царским посольством. 14 августа 1713

года Шафиров известил царя, что иерусалимский патриарх

ходатайствовал за малороссиян, по просьбе бывшего прилуцкого

полковника Горленка, писаря Максимовича и булавничего (вероятно, так переделали чин генерального бунчужного) Миров ича чтобы подт

канцлер дал царским именем удостоверение, что они будут приняты

в отечестве и оставлены целыми и невредимыми в здоровье и

имуществе. Подканцлер, уже имевший от государя наставление, как

ему поступать в подобном случае, отвечал патриарху, что если эти

виновные царские подданные возвратятся, то не будет никакой

напасти их здоровью и жизни, и получат они прощение за все свои

прежние вины, но возвращения их прежних маетностей он не

может обещать, потому что после их измены большая часть этих

маетностей была роздана другим лицам, остававшимся всегда

верными царю. Со временем, однако, могут быть пожалованы им

кое-какие из отобранных маетностей, если в течение известного

времени они покажут свою верность. После того Шафиров, по

условию, постановленному с киевским губернатором, послал

патриарху тридцать каких-то знаков с цифрами и с словами: <сему

изволь верить!>. Эти знаки могли малороссияне, возвращаясь в

отечество, представить киевскому губернатору и фельдмаршалу

Шереметеву - и известил о том царя, которого просил от себя

послать приказание этим сановникам принимать малороссиян, являющихся со знаками. Посылая знаки патриарху, подканцлер

извещал, что кто явится с этими условными знаками, тот может быть

уверен в милостивом приеме, <дабы то ведая все возвратились без

сумнения и без опасения кары за свои преступления>. Патриарх, получивши знаки, отвечал, что, когда время позовет, он раздаст их

знатным особам, <а подлые и так идут>.

Царь отвечал на извещение Шафирова, что уже посланы указы

кн. Голицыну и фельдмаршалу Шереметеву принимать знатных

особ из изменников Козаков со знаками от посольства, а простых, когда придут из чужой земли в Украину, принимать и без всяких

знаков.

С тех пор до апреля 1714 года мы не встретили сношений с

эмигрантами. Весною 1714 года киевский губернатор получил из

Ясс письмо от Дмитрия Горленка и Максимовича с приложением

секретной информации, где были изложены желания, с_ которыми

эмигранты возвращались. В письме была просьба к киевскому

губернатору о ходатайстве перед царем за раскаявшихся и

возвращавшихся преступников. Информации мы не нашли при

письме Горленка. Шафиров и Толстой, заведовавшие русским

посольством в Константинополе, дали всем вообще малороссиянам, остававшимся в турецких владениях, удостоверение (ассекура-

775

цию) от имени государя, что всем им без изъятия, в каком бы

тяжком преступлении кто-нибудь из них ни обвинялся, даруется

полная амнистия и обещается не только безопасность жизни, но

и свобода от всякой укоризны.

В марте 1714 года толпами приходили в Украину городовые

козаки и запорожцы, возвращающиеся из Турции. Одних

запорожцев пришло 555. Главные изменники - Горленко с

товарищами старшинами - все еще добивались особой царской ассе-

курации: выданная Шафировым с его подписью казалась им

недостаточною.

Прибывавших в отечество изгнанников водворяли в северных

пределах Гетманщины, по рубежу с Московским Государством, вблизи Конотопа и Глухова, вероятно, в тех видах, что оттуда

труднее будет уйти снова, если бы кому захотелось. Только в

конце лета прибыли в Гетманщину Дмитрий Горленко, Максимович, зять Горленка, двое Ломиковских: Илья и Михаил, Максим Самойлович, Антон Антонович. Они явились в Киеве к

губернатору, и князь Голицын сообщил им, что по царской воле

они должны будут пребывать в Москве; впрочем, дозволялось им

остаться некоторое _время в Украине для устройства своих

домашних дел. Горленко захватил с собою из’ Турции гетманские

клейноты, переданные ему Орликом, и отдал их Скоропадскому.

Максимович, состоявший в звании писаря, отдал свою печать.

О Горленке мы имеем сведения, что он, по возвращении своем

,из турецких владений, пробыл в Гетманщине до лета 1715 года, посетил Киево-Печерскую Лавру, где был иеромонахом сын его

Пахомий, пожертвовал в пользу обители тысячу золотых на

помин души своей после своей смерти и уселся было в Прилуках, всячески оттягивая время своей поездки в Москву, тогда как

гетман Скоропадский, по приказанию верховного .правительства, торопил его ехать в столицу. В отсутствие Горленка

Скоропадский, по царскому соизволению, раздавал бывшие Горленковы

маетности разным лицам, не оставляя при этом и себе получить

малую толику; поэтому Скоропадскому не мило было встречаться

с бывшим изгнанником, и он искренно желал, чтоб и Горленко, и все ему подобные скорее убрались из Гетманщины. Горленко

уклонялся от поездки то под предлогом разных домашних дел, то, наконец, по болезни. Он потребовал следовавших ему прежде, по званию прилуцкого полковника, арендных денег с шинков.

Скоропадский по этому поводу писал к нему, что сделать этого

скоро нельзя, но обещал произвесть розыск. Горленко в это

время был также занят двумя родственными спорами об

имуществе. Первый спор был с сестрою, дочерью матери Горленка, Евфросинии, бывшей прежде первый раз замужем за Раковичем

и имевшей дочь от этого брака. Дочь эта по смерти матери

776

хотела захватить в свои руки все оставшееся после нее имение, устранив от наследства детей своей матери от второго брака с

Лазарем Горленком. Другой спор был с племянником Якимом

Горленком. Последний претендовал, что по смерти деда, Лазаря

Горленка, родитель его не получил следуемой ему наследственной

части. Дмитрий Горленко оба эти спора кончил взаимным

соглашением. Уже наступила весна 1715 года. Дмитрий Горленко

продолжал сидеть в Прилуках, отговариваясь болезнью. Скоро-

падский посылал к нему гонцов за гонцами, письма за

письмами, убеждал ехать скорее в Москву, чтоб иначе не навлечь

на себя царского гнева, тем более, что уже прочие товарищи

его изгнания, воротившиеся под царскую державу, уже уехали

в Москву. Наконец, уже не ранее июня, Горленко двинулся в

невольную дорогу вслед за своими товарищами. В Москве

объявили от имени государя возвратившимся из изгнания

малороссиянам, что все их преступления прощаются, но они должны

жить безвыездно в Москве и не ездить более в Украину. Таким

образом желанное и так щедро обещанное им царское прощение

оказалось на деле призрачным благополучием, особенно, когда

у них отобраны были маетности и на возвращение каких-нибудь

частиц от них, в виде милости, оставлялась слабая надежда.

Воротившись из чужой земли, им пришлось всетаки жить не

в своей земле, не посреди своего народа, не на местах, знакомых

из детства, а в Московщине, которую в те времена не любили

малороссияне, даже такие, которых верность к престолу всегда

была безукоризненна. Тем не мейее, в сентябре того же 1715

года, Горленко от имени своего и других товарищей подал

благодарственную челобитную, составленную в самом униженном

тоне и подписанную шестью лицами. Челобитчики называют

себя извергами, поношением человеков, прахом и пеплом. Они

просили постоянной выдачи определенных им кормовых

суточных денег.

Трудно было отказывать им после того, как у них отобрали их

маетности. Прежде сосланным в Москву из Украины

малороссиянам выдавались суточные в различном размере. В 1712 году

присланные в Москву <колодники> Кандыба с товарищами в числе

восьми человек подавали челобитную о прокормлении своем <для

своей всеконечной нищеты>, жаловались, что <они конечно тают от

голода и могут с голода помереть вскоре, если не получат что-либо

на пропитание>. По этой челобитной указано было давать Кандыбе

по десяти денег в день, сотникам короновскому Логиненку и кор-

сунскому Ждановичу - по шести денег, а прочим по четыре